Проклятье старинной усадьбы

Чернова Полина

В доме остались лишь двое: Элизабет и привидение…

У Элизабет побежали мурашки по спине от мысли, что она в огромном доме осталась один на один с этим ужасом. Нерешительно она шагнула на первую ступеньку. Под звуки, больше похожие на жалобные стоны, девушка поднималась по лестнице. Как только Элизабет прошла мимо портрета леди Изабель, ей почудилось, будто с картины повеяло леденящим дыханием. Она содрогнулась и чуть было не упала назад – она так и не поняла: испугал ли ее взгляд дамы с портрета или нервы были уже на пределе?

Девушка повернула в коридор, ведущий в комнату леди Изабель. Здесь было чуть прохладней, чем в остальном доме. Элизабет каждой клеточкой кожи чувствовала присутствие кого-то постороннего, от этого ее шаги становились все осторожней и нерешительней. И вот, наконец, заветная резная дверь… В следующий момент она услышала нечто, что заставило ее замереть, не сделав и полшага. В жилах застыла кровь…

Полина Чернова

Проклятье старинной усадьбы

В доме остались лишь двое: Элизабет и привидение…

У Элизабет побежали мурашки по спине от мысли, что она в огромном доме осталась один на один с этим ужасом. Нерешительно она шагнула на первую ступеньку. Под звуки, больше похожие на жалобные стоны, девушка поднималась по лестнице. Как только Элизабет прошла мимо портрета леди Изабель, ей почудилось, будто с картины повеяло леденящим дыханием. Она содрогнулась и чуть было не упала назад – она так и не поняла: испугал ли ее взгляд дамы с портрета или нервы были уже на пределе?

Девушка повернула в коридор, ведущий в комнату леди Изабель. Здесь было чуть прохладней, чем в остальном доме. Элизабет каждой клеточкой кожи чувствовала присутствие кого-то постороннего, от этого ее шаги становились все осторожней и нерешительней. И вот, наконец, заветная резная дверь… В следующий момент она услышала нечто, что заставило ее замереть, не сделав и полшага. В жилах застыла кровь…

Была прохладная летняя ночь. Огромный диск полной луны освещал безоблачное небо. Бледный свет заливал прибрежные скалы и рассыпал серебряные нити по волнистой поверхности моря. Свежий ветерок сменился грозовыми порывами, которые закручивались бешеными вихрями над ломаными линиями отшлифованных волнами скал, и казалось, что весь ночной ландшафт, до сей поры неподвижный, ожил.

Высокие вековые деревья, окружавшие дом, склонившись, стонали от порывов ветра. Дом, окутанный ночной тьмой, не подавал признаков жизни. Похоже, его обитатели спали крепким сном. Однако спали ли на самом деле?

Что-то явно происходило в ночи. Нечто загадочное, нечто потустороннее. Тихий, едва различимый протяжный стон доносился из подвала. Этот звук напоминал чем-то смех ребенка, правда, ничего радостного в нем не было. Будто бы стонала измученная душа, которая не может успокоиться. Порывы ветра усиливались, и вместе с ними нарастал этот странный стон, все больше и больше превращаясь в отчаянный вой.

Заунывные стоны наполняли своды подвала, затекали в его самые отдаленные уголки, просачивались сквозь щели и достигали гостиной. Постепенно звук заполнил и верхние этажи дома. Это был не просто стон, в нем была какая-то безнадежная мольба. Вновь и вновь слышалось: «Помоги мне… Освободи меня… Дай мне покой!»

Сладко и томно по залу разливалась мелодия, она распадалась на чистые мощные аккорды и осыпалась нежными водопадами мелодий.

В малом репетиционном зале Лондонской академии музыки прелестная девушка оттачивала свое мастерство игры на скрипке. Она закрыла глаза и, казалось, была далеко от всего земного. На ее лице была эйфория от сладких звуков. Единственный слушатель, склонив голову, смотрел в партитуру.

Закончив играть, Элизабет Пулл открыла свои небесно-голубые глаза и вопросительно посмотрела на учителя.

– Почти идеально. Во второй части был чуть завышен темп, Лиззи. А в остальном – мои комплименты!