Последние ступени — самые трудные. Матвей Платонович перехватил расползающийся портфель. Со стороны он мог показаться школьным — рыжеватый кожзаменитель, на двух металлических застежках. Замки давным-давно сорвались, и пасть, норовившую распахнуться, приходилось препоясывать ремнем — на манер намордника. Советы приобрести новый Матвей Платонович слушал вполуха, усмехаясь резонам: советчики намекали на жадность.

Всю свою долгую жизнь он удивлялся бессмысленности людей. Те, с кем приходилось иметь дело, отличались немощью суждений, основанных на праздной ясности ума. Их глаза подергивала оловянная поволока, позволявшая различать лишь то, что лежало на поверхности. Вот и теперь вместо разумной рачительности они видели голую скаредность. Раньше Тетерятников вступал в объяснения. Теперь перестал. Дело не в портфеле. Сочти Матвей Платонович необходимым, он потратил бы эти десять рублей.

Прежде, пока не вышел на пенсию, Матвей Платонович служил в научно-исследовательском институте. По обязанности подбирал и брошюровал документы, не особенно вдумываясь в их содержание. Не то чтобы Тетерятников был легкомысленнее других, но люди, его сослуживцы, придавали своей деятельности необъяснимую серьезность. Странным образом они ухитрялись соединить ее со смыслом жизни, как будто жизнь, лишенная служебных забот, стала бы ущербной.

Тем, кто уходил на пенсию, здесь принято было сочувствовать, но — тайно, ничем не обнаруживая истинных чувств, словно уходящий заболевал неизлечимой болезнью, о которой нельзя упоминать вслух. На проводах произносились горячие здравицы — ложь во спасение.