Алексей Данилов не любил Париж. Вернее, был к нему равнодушен. А еще вернее, такова была легенда, которую он сам себе придумал. Данилов равнодушен к Парижу! Это странно тешило самолюбие. Иногда в тесной компании он любил, посмеиваясь, заметить: «Праздник, который всегда с тобой? Нам, знаете, теперь не до праздников. В наше время не до сантиментов, расслабляться нельзя ни на секунду. Дело, дело, дело!.. Нет, конечно, приятно, когда вокруг комфорт, парижанки, каштаны, уличные кафе, но…» Как ни удивительно, ему не прекословили. По крайней мере, в глаза. Репутация Алексея Данилова позволяла ему время от времени изображать из себя чуть ли не гуру. Удачливый журналист, подвизавшийся в модных журналах, знакомый с массой знаменитостей, красавец-мужчина, спорт-смен, великолепный стрелок и в недавнем прошлом мастер рукопашного боя, вдобавок завзятый холостяк — ему завидовали многие. Иногда он и сам себе завидовал, до того удачно все складывалось в его жизни. Разумеется, об этом Данилов говорил с иронией. Он был далеко не глуп и понимал, что внешние признаки успеха еще ничего не значат, важно, как ты сам оцениваешь свой успех, что у тебя на душе. А на душе у Данилова в последнее время царила далеко не безмятежность. Он все чаще задумывался о том, чего добился в жизни, и получалось, что в общем-то ничего существенного. Да, он стяжал себе репутацию, да, он опубликовал ряд блестящих материалов в престижных журналах, у него были деньги, машина, была хорошая квартира в Москве, красивые любовницы, но он был одинок, как медведь-шатун, в случае чего даже поссориться из-за его наследства некому. Данилов понимал, что все созданное им настолько бренно, что, уйди он, и всякое воспоминание о нем исчезнет очень быстро. Это ощущение появилось у него сравнительно недавно, но возвращалось все чаще и чаще. Данилов старался гнать от себя мрачные мысли. Он смотрел в зеркало и видел там крепкого, видавшего виды мужчину, великолепно выбритого, с легкой сединой на висках, с твердо очерченной физиономией, в хорошем пиджаке и дорогом галстуке — такой не должен унывать ни при каких обстоятельствах. Да и прознай о таких настроениях его окружение, и все пропало — его растопчут, вытеснят на обочину. Правильно, сегодня не до сантиментов. Важно продать свой товар.

К его счастью, для окружающих Данилов оставался прежним Даниловым, героем и счастливчиком. И важную командировку в Париж на авиасалон в Ле Бурже получил именно он. Главный редактор Леонид Самусевич говорил с ним лично, и очень вдохновенно.

«Это именно для тебя работа, Данилов! — вещал он, от возбуждения то и дело поправляя очки на толстом носу. — Ты работаешь в «Оптимуме»! Нам не нужны сухие подробности, техническая заумь, летные характеристики, в которых все равно никто ни черта не понимает. Наш читатель — не деловой человек, не технарь, не практик. Наш читатель — просвещенная жена делового человека! Она — женщина, но с претензиями, понимаешь? Нам нужно настроение! Настроение, Данилов! Нужно показать, что это прорыв! Синее небо, белоснежные крылья, алое пламя турбин — понимаешь, о чем я? Цвета национального флага! Вот что ты должен описать! Чтобы пробрало до костей! Чтобы восторг был, подъем, понятно? Покажи, что трудные времена позади и мы снова идем от победы к победе!»

В напарники Данилову достался редакционный фотограф Костя Ликостратов, лысоватый сорокавосьмилетний мужик с комплекцией вышедшего в тираж тяжеловеса, участвовавшего в боях без правил. Когда-то он и вправду этим занимался. Двенадцать побед, четыре поражения. В жизни Ликостратова было четыре увлечения — мордобой, фотография, женщины и частный сыск. Из-за последнего увлечения ему даже дали прозвище «инспектор Лестрейд». Все ему мнилось, что в один прекрасный день на одной из своих фотографий он найдет следы таинственного убийства, как в старом фильме Антониони. Однако переводиться в какой-нибудь криминальный журнал Костя не спешил, подсознательно, видимо, опасаясь затеряться среди профессионалов сыска. В редакции «Оптимума» его репутация была незыблема, особенно после того, как однажды он сумел разоблачить злостного инсайдера. Отношения Данилова с Ликостратовым были приятельские — их сближали возраст, холостяцкий статус и вкус к приключениям. Впрочем, к приключениям Данилов с некоторых пор заметно охладел.

До «Оптимума» он работал в серьезном журнале, где занимался расследованиями на грани криминала и политики, не раз попадая в критические ситуации, но всегда выпутываясь из них с помощью не только тонкого ума, но и грубой силы. Последняя его статья сильно задела одного влиятельного человека, и у Данилова возникли очень большие неприятности. Он пользовался информацией, не подкрепленной доказательствами, имя же чиновника, от которого эту информацию получил, раскрыть не мог в силу этических соображений, а в результате сам едва не попал под суд. Все было очень серьезно, но влиятельный человек не захотел огласки, и Данилов отделался увольнением и опалой на долгие шесть месяцев. После этого он решил стать окончательным циником и держаться подальше от опасных тем. Жизнь дается один раз, сказал он себе, и она слишком прекрасна, чтобы тратить ее на кого-то, кроме собственной персоны. По такому принципу он с тех пор и жил. Его журналистское мастерство было широко известно, и после некоторого периода застоя Данилову удалось устроиться в «Оптимум», журнал гламурного, скорее, направления, но претендующий на некоторую солидность и основательность. Здесь Алексей быстро пошел в гору, писал блистательные репортажи и статьи ни о чем и уже стал забывать о прежней напряженной, нервной и опасной работе. Он был почти счастлив.

Мало сказать, что Данилов был удивлен. Пожалуй, он был здорово сбит с толку. Да, у него имелись кое-какие знакомства в Париже — близкие и не очень, но ни один из его знакомых никогда не позволил бы себе подобного розыгрыша. Это были люди дела, умеющие ценить время и добрые человеческие отношения. Заниматься ерундой в духе студенческих капустников они бы не стали ни при каких обстоятельствах. В том, что записка, скорее всего, дурацкий розыгрыш, Данилов почему-то не сомневался. Слишком невероятно было ее содержание, да и появление тоже. Может быть, пошутил кто-то из коллег? На авиасалон журналисты двинулись табором. Вот эта публика вполне способна на любое свинство.

Самое разумное — выбросить записку в мусор и забыть о ней, но Данилов почему-то медлил. А вдруг это эхо из его прошлой жизни, отголоски его полукриминальных расследований, переполненных всяческими приключениями? Нет, этого не может быть — прошлое похоронено, он отошел от дел, и это всем известно, к нему бесполезно обращаться. Его профиль теперь — оптимизм, воодушевление, синее небо, белые крылья… А если так, зачем связываться со взрывоопасным материалом? Он не хочет начинать все сначала, решительно не хочет. Жизнь без проблем прекрасна.

Но проблемы уже начались. На душе у Данилова было беспокойно, словно он совершил что-то неприглядное или вложил деньги в заведомо гиблый проект.

В конце концов он решил посоветоваться с Ликостратовым. Тот уже покидал свой номер, обвешанный со всех сторон фотоаппаратурой, и Данилов перехватил его на самом пороге.

Надо сказать, что в этот момент Алексей совершенно забыл про детективные наклонности приятеля. А потом уже было поздно. Уяснив суть дела, Ликостратов загорелся и принялся метаться по своему тесному номеру, как пантера в клетке. Фотоаппараты опасно мотались на его груди, точно огромные амулеты, но он не обращал на это внимания.