Он считает меня недостойной его, но все же хочет, и нам обоим это известно. А почему бы ему не хотеть меня? Смертные мужчины падают к моим ногам, глупо улыбаясь и моля обратить на них благосклонное внимание. Бессмертные ведут себя так же, по крайней мере те немногие, которых я знаю. Так почему же единственный мужчина, о котором мечтаю я, отвергает меня? Почему он притворяется безразличным, хотя в его глазах таится страсть? Почему он приказал мне избавить его от моих визитов? Уж точно не потому, что я часто ему докучаю. Это происходит примерно раз в пятьдесят лет, когда фантазии о нем уже не удовлетворяют меня, а тяга становится настолько сильной, что сопротивляться ей более невозможно.

Мои посещения, однако, не приносят облегчения. Он снова и снова умоляет, чтобы я держалась от него подальше. Он сам отослал бы меня прочь, если бы мог.

Точно так же, как поступил мой отец.

Согласна, я не обладаю качествами, которые мужчины привыкли ценить в женщине. Я прямолинейна, сильна и не боюсь почти ничего ни в этом мире, ни в любом другом. Но не из-за этого я не любима мужчинами. Или, лучше сказать, нежеланна? Мой отец отверг меня до того, как я успела проявить характер. Он отверг меня просто потому, что я была его первенцем.

Великий фараон Египта, сын бога Солнца на земле, он ожидал, что высшие силы благословят его рождением мальчика, но вместо этого на свет появилась я. Он воспринял меня как кару небесную за свои прегрешения. До пяти лет мне было позволено жить с матерью. Думаю, милосерднее было бы сбросить меня с позолоченных стен дворца на радость голодным шакалам, когда я только родилась, но отец этого не сделал. Когда мне исполнилось пять лет, меня отдали на воспитание жрицам храма богини Исиды. Позднее у отца появились сыновья, и им воздавали почести, в которых мне было отказано. Их рождение пышно праздновали несколько месяцев подряд, в то время как я, рожденная, чтобы стать бессмертной, оказалась всеми забыта.

Легко, словно тень, скользил он под навесами домов по узким извивающимся улочкам, ненавидя саму мысль о том, что он здесь, что он один из

них.

Некоторые проходили настолько близко, что он мог бы, протянув руку, дотронуться до них. Он ощущал тепло человеческих тел, видел пар их дыхания в морозном ночном воздухе. Он чувствовал пульсацию крови под кожей и слышал быстрое биение сердец. Он сравнивал себя с волком, бесшумно пробирающимся сквозь стадо домашних овец. С его сверхъестественной силой он мог бы играючи убить любого из них. Он содрогался при мысли, что в случае необходимости сделает это не задумываясь.

На мгновение мрачные картины прошлого затуманили его сознание. В пыльном воздухе чувствовался сильный запах пота и крови. Воины устилали телами землю, как опавшие осенние листья. Раздавался громкий стук лошадиных копыт – животные без наездников в панике разбегались прочь. В живых остался лишь один мужчина, точнее, совсем мальчик. Облаченный в доспехи, которые были слишком велики, он восседал на великолепном вороном боевом коне. Жеребец с призывным ржанием бил землю передними копытами. В ответ не раздавалось ни звука. Их окружали мертвецы, и вокруг стояла полная тишина.

Молодой Роланд увидел палаш, с которого медленно стекала алая кровь. Красный туман гнева постепенно рассеивался, и он выпустил оружие из рук. Наклонившись вперед, он стянул с головы стальной шлем, затем кольчужный капюшон и бросил их на землю. Пораженный ужасом, он взирал на кровавое побоище, слишком ослабевший, чтобы быть благодарным, что лица всех этих людей скрыты шлемами, а раны – доспехами.

Юноша не испытывал восторга от того, что он сделал. Даже потом, когда король Людовик VII произвел его в рыцари за проявленный героизм и отвагу, он не ощущал радости. Он не чувствовал ничего, кроме мрачного отвращения к собственной новой сущности.

Ему понравилось убивать.