В

полдень над деревней прошумела гроза. Туча надвинулась неожиданно и, обрушившись косым ливнем, уползла дальше. Но молния натворила беды: на усадьбе МТС расколола старый дуб, которому давали не меньше двухсот лет, и контузила механика Сергея Костянка.

Весть эта, как обычно преувеличенная, в один миг облетела деревню.

Машина остановилась на перекрестке. Шофёр, молодой парень, почти мальчишка, высунулся из кабины.

— Эй, товарищ интеллигент!.. Приехали!

Хотя в кузове было человек шесть и среди них люди, одетые по-городскому, Лемяшевич понял, что это относится к нему; должно быть, соломенная шляпа послужила причиной такого обращения. Он ловко перемахнул через борт на мокрый песок дороги.

— Смотрите, какой дождь тут прошел, а там и не капнуло. Хотя бы и у нас покропило, — размышляла вслух старая колхозница. Она подала Лемяшевичу чемоданчик и пузатый портфель.

Шофёр выскочил из машины и озабоченно постукивал носком сапога по заплатанным баллонам. Не глядя на Лемяшевича, он обращался, однако, к нему:

Михась Лемяшевич сдавал экзамены за третий курс педучилища, когда началась война. Сдав последний экзамен, уже под грохот бомб, он, как и многие юноши его возраста, кинулся домой, в совхоз на Любанщине, где работали его родители. В день его возвращения там прошли вражеские танки. Но когда через некоторое время; появились оккупационные власти, в совхозе уже не оставалось ни одного мужчины, а в соседнем лесу разворачивал свою деятельность довольно сильный партизанский отряд.

Три года Лемяшевич партизанил. После соединения партизан с частями Советской Армии солдатом-пехотинцем пошел освобождать Европу.

Уже в те дни великого похода, когда мир стал близкой реальностью, в нем пробудилось страстное желание продолжать прерванную войной учёбу. И потому, как только после войны часть, в которой он служил, вернулась на родину, сержант Лемяшевич поступил в десятый класс вечерней школы. Не хотелось терять напрасно ни одного дня, ни одной минуты. Демобилизованный из армии, он сразу же поехал в Минский пединститут.

В истории учебных заведений особое место займет этот период — первые послевоенные годы, когда в университеты и институты пришли усатые детины, в шрамах, на костылях, с пустыми рукавами, и многие с партийными билетами в карманах. Несомненно, разные были среди них люди, значительно более разные, чем те, кто приходит прямо со школьной скамьи. Эти всегда похожи друг на друга — у них и взгляды на жизнь почти одинаковые. А у бывших фронтовиков и партизан — у каждого своя судьба, свой путь, свои радости и горести; они за четыре года войны пережили больше, чем иные за всю жизнь. Но была у этих студентов одна общая черта: на учёбу они смотрели как на великое, кровью завоеванное право свое, как на самое большое счастье мирной жизни — и потому ценили это право чрезвычайно высоко. Людей этих не пугали никакие трудности учёбы, потому что они изведали трудности во сто крат большие: четыре года изо дня в день смотрели они смерти в глаза, голодали в блокаде, мёрзли в блиндажах. Так что им холод в аудиториях, когда это мирные аудитории с кафедрами и столами! Не пугал их и скудный студенческий паёк — дай только всласть посидеть над книгами! Старые, поседевшие на своих кафедрах профессора удивлялись: пожалуй, никогда за все время их деятельности не было студентов, которые бы с таким упорством, настойчивостью и добросовестностью овладевали наукой.

Так вот учился и Михась Лемяшевич. С первого до последнего экзамена — одни пятёрки. О нём шла слава как о лучшем студенте. Конечно, нелегко доставалась ему эта слава, как и многим из его друзей. Ни на что другое не оставалось времени. О женитьбе, например, он и не думал ни разу. Правда, были увлечения, встречи, но всё это — между прочим. Девушки уезжали на работу, выходили замуж, не оставляя в его душе заметного следа.

Аксинья Федосовна Снегирь — вдова, муж её, бывший районный работник, майор, погиб в конце войны. Утехой и радостью вдовы была единственная дочка Раиса. Мать очень гордилась ею, считала умницей и твердо решила воспитать девочку «культурно», по-городскому. Она жила для дочери, не жалела для нее ничего — ни сил своих, ни здоровья. Аксинья Федосовна получала пенсию, на которую могла бы неплохо прожить. Но все деньги тратились на Раису, только на неё, потому что это, мол, её деньги… Пусть же она ни в чём не испытывает недостатка! Раиса ходила в дорогих платьях, каких не носили даже учительницы, В хате у них было единственное на всю округу пианино. Его тотчас же купила Аксинья Федосовна для дочки, как только заметила её желание заниматься музыкой. Более того, мать наняла специальную преподавательницу, которая раз в неделю приходила из соседнего местечка, чтобы обучать Раису.

Сама Аксинья Федосовна работала в колхозе, и работала не просто хорошо, как многие другие, а прославилась на всю область как лучшая звеньевая, сначала по кок-сагызу, а потом по льну. Она была депутатом сельсовета и райсовета, членом правления колхоза. И везде поспевала. И в хозяйстве у нее полный порядок: чисто в хате, урожайно в огороде, богато в хлеву и на гумне. От желания сделать как можно лучше для Раисы шли все слабости матери: чрезмерная гордость, тяга водить компанию только с интеллигенцией — с учителями, районными работниками, агрономами. Ей хотелось, чтоб дочка уже сейчас чувствовала себя равной среди них. «Чтоб не боялась поговорить с людьми, не была тёмная, как мать её», — говорила Аксинья Федосовна. Возможно, потому она и пригласила к себе на квартиру Орешкина, так как считала его самым интеллигентным человеком среди учителей. Правда, не обошлось здесь и без крестьянской хитрости. Орешкин играл на рояле, а поэтому, кроме непосредственной выгоды — хорошей платы за квартиру и стол, была в этом выгода и косвенная: не нужна будет теперь учительница музыки.

Гостей Аксинья Федосовна принимала нередко, делать это умела и любила. Но в тот вечер она задержалась на сенокосе, и теперь пришлось ей вертеться, как никогда. Особенно после того, как Виктор Павлович, между прочим, деликатно довёл до её сведения:

— Новый директор — человек учёный, Аксинья Федосовна, кандидатскую диссертацию защищал.

Она не обратила внимания на то, с каким ударением произнес Виктор Павлович «защищал», на неё сильное впечатление произвело самое слово «диссертация». Таких ученых гостей ей ещё не приходилось принимать. Поэтому Аксинья Федосовна забраковала почти всё, что до её прихода приготовила Раиса, все переделала по-своему. Сама сбегала и купила у рыбаков свежей рыбы, изжарила её на масле, с приправами. Поджарила курицу, приготовила салат и другие отменные закуски.

Перед началом уборки МТС получила новые комбайны. Хотя наряды на них имелись уже давно, но, как не раз это уже случалось, появление новых машин не принесло руководству станции особой радости: не хватало комбайнеров.

Срочно созвали партийное собрание. После доклада директора о положении с кадрами в МТС сидели, чесали затылки, раздумывали, как разрешить эту трудную задачу.

Директор Тимох Панасович Ращеня обмяк, вспотел, то и дело вытирал большим платком лицо и просил:

— Товарищи дорогие, не курите.

Его критиковали — он молчал. Не впервой. Да и нельзя не согласиться, все правильно. Он виноват. Но что он мог сделать? Ведь для него главное — не волноваться. А попробуй не волноваться, когда на твою седую голову—все шишки. Он тяжело вздыхает. Эх, Тимох Панасович, чего не бывало на твоем жизненном пути, но, кажется, никогда не приходилось так туго. Кабы не эта болезнь, ты мог бы ещё расправить свои широкие плечи бывшего грузчика! Да где там!.. В прошлом году Ращеня заболел и месяца два пролежал в Минске в больнице. Выкарабкался. Но на прощание профессор сказал ему: «Главное — не волнуйтесь, дорогой Тимох Панасович, для вашего здоровья это первое условие».