Термин "ригидность" часто используется для описания разных характеристик обсессивно-компульсивных людей. Например, он может относиться к неподвижности тела, поведенческому социальному стереотипу или общей тенденции следовать прежним путем, оказавшимся неподходящим или даже абсурдным. Но, прежде всего, "ригидность" относится к стилю мышления.

Что имеется в виду под ригидностью мышления? Рассмотрим общеизвестный пример: вы вступаете в дискуссию с компульсивной, ригидной личностью, которую можно назвать "догматической". Даже случайный разговор с таким человеком может вызвать сильное раздражение, и на то есть своя причина. Вы не просто встречаете непредвиденное несогласие с вашей точкой зрения. Нет, раздражение возникает от того, что вы не видите ни настоящего согласия, ни обоснованного возражения. О мышлении здесь вовсе говорить не приходится, и создается впечатление, что вас просто не слышат и лишь едва обращают внимание. Это можно проиллюстрировать на следующем фрагменте из беседы двух человек. Два друга, К и Л, обсуждают, стоит ли К покупать дом.

К: Так ты думаешь, стоит его покупать?

Л: Никогда не покупай дом с плохой крышей. Потом за ремонт придется платить вдвое больше, чем за сам дом.

К: Но строитель, которого я нанял, говорит, что в целом дом в полном порядке.

Когда мы называем кого-то подозрительным, то обычно имеем в виду, что у него есть определенные идеи, ожидания, необоснованные страхи, например постоянное ожидание, что его обманут. Другими словами, обычно мы имеем в виду то, что он думает, содержание его мышления, или, на техническом языке, содержание его проекции. Но "подозрительность", особенно не случайная, а хроническая и привычная, относится и к способу мышления и познания. Она требует определенных общих моделей мышления и внимания, формальные качества которых можно описать независимо от их содержания. Например, очевидно, что подозрительное мышление в некоторых аспектах нереалистично. Однако можно заметить, что, хотя подозрительное мышление временами нереалистично, в другое время оно становится весьма точным. Я упомянул это лишь для того, чтобы предположить, что формальный анализ такого материала может выявить интересные факты о параноидном познании и параноидной деятельности в целом.

Формальный анализ помогает по-новому взглянуть и на другой аспект. Если мы рассматриваем подозрительность как черту или отношение, то мы будем склонны рассматривать ее динамически, в качестве последствия определенного аффективного состояния. Формальный же взгляд на подозрительность выявляет, что она включает в себя стабильные когнитивные модели, а отсюда следует, что подозрительность начинается с психологического облика и когнитивного развития параноидной личности, и поэтому ее нельзя объяснить только одним аффективным состоянием. Но эту проблему я не собираюсь разбирать подробно.

Прежде всего я хотел бы рассмотреть формальную черту подозрительного мышления, которая считается фундаментальной. Подозрительное мышление крайне ригидно. Объясню, что имеется в виду.

У подозрительного человека всегда на уме что-то есть. Он смотрит на мир с устойчивым предубеждением, постоянно занимаясь поисками подтверждений своим подозрениям. Уговорить его отбросить подозрения или основанный на них план просто невозможно. Наоборот, он не только не согласится с рациональными аргументами, но и найдет в них нечто подтверждающее его точку зрения. Любой, кто пытается повлиять на подозрительного человека, если у него не хватает ума вовремя прекратить свои попытки, неизбежно сам становится объектом подозрений.

Рассмотрим следующий пример. Молодой параноидный пациент разговаривает с другом в психиатрической больнице. Пациент планировал переехать в другой город, но после некоторой задержки был уведомлен доктором Р., что там нет подходящих условий. Однако из-за задержки пациент уже стал подозревать, что доктор просто не хочет допустить осуществления его плана.

Никто не станет отрицать, что параноидный человек искажает реальность или страдает серьезным искажением ее восприятия, но природу этого искажения нельзя назвать столь очевидной. Этих людей характеризует не полное искажение, а искажение определенных видов восприятия реальности. И, говоря о серьезном искажении реальности, мы знаем, что оно весьма специфично, поскольку, даже в самой тяжелой форме, периодически позволяет человеку нормально воспринимать реальность. Я хотел бы прояснить природу этого искажения и показать, что оно отвечает за определенные черты субъективного мира параноидного человека.

Рассмотрим такой вопрос: какие аспекты жизни скорее всего пропустит подозрительный человек, не способный ослабить свое внимание и просто оглядеться? Я могу предложить пробный, частичный ответ. Он пропустит то, что для обычного человека будет ясной и несомненной ценностью. Подозрительные люди отбрасывают очевидное; в сущности, они считают все внешнее сбивающим со следа и ищут под ним что-то скрытое.

Так, в процессе психотерапии подозрительный пациент признал (возможно, преувеличивая), что на самом деле он никогда не слушал, что говорит терапевт; вместо этого он пытался понять из слов терапевта, что же тот "думал на самом деле".

Пациент слушал то же самое, что услышал бы любой другой; возможно, он пропустил значительно меньше сказанных в его присутствии слов, чем обычный человек. Но вопрос не в том, что он слышал, а в том, что он слушал. Вопрос в том, куда были направлены его внимание и интерес. Звукооператор очень внимательно вслушивается в музыку и слышит куда больше, чем средний человек, но в то же время музыки он не слышит. Как и большинство подозрительных людей, пациент из приведенного выше примера очень внимательно смотрел и слушал, но слушал нечто весьма далекое от объекта, характерного для нормального интереса. Он слушал, чтобы найти подтверждение тому, что, по его мнению, собирался сделать терапевт. Возможно, он заметил необычную фразу или намек на сомнение. Но в то же время сам смысл общения, его явная направленность и очевидная ценность от него полностью ускользали. Другими словами, подозрительный человек общается не для того, чтобы понять, что происходит, а чтобы понять, что подразумевается. Как и обсессивно-компульсивный человек, параноик высматривает индикаторы и конструирует из них субъективный мир. Но интерес параноика более узок, и индикаторы привязаны к предубеждениям и подозрениям. Его потеря реальности значительно глубже, чем потеря реальности у обсессивно-компульсивного человека, занятого техническими деталями.

Когда человек теряет интерес ко всему простому и ясному и смотрит лишь на определенные индикаторы и ключи, он теряет не только то, что придает миру его цвет и аромат, но и то, что обычно модифицирует и квалифицирует значение самих индикаторов; он теряет чувство пропорции. Так, фанатичные люди (среди которых широко представлен параноидный стиль), например фанатичные антививисекторы, видят человеческую жестокость не только в избиении лошади, но и в научных экспериментах. Возможно, они правы. Возможно, это действительно признак жестокости. Но эксперимент состоит не только из жестокости. У подозрительных людей такая потеря пропорций принимает крайние формы.

Мы подошли к наиболее изученной психиатрической области, но я бы хотел начать с определения. "Проекция" означает, что человек приписывает окружающим его людям мотивации, влечения или иные напряжения, которые он не может признать в себе. Этот ментальный механизм является сердцевиной нашего понимания параноидной патологии и симптомов, и психиатрия уже почти определилась, кого называть "параноиком". Однако сам процесс проекции (а не его явные результаты) пока еще не вполне изучен. Остается вопрос: почему данный механизм связан именно с этим типом личности? У этого механизма есть как когнитивные аспекты, так и некогнитивные. Сначала мы разберем первые, а к последним обратимся после.

Разумеется, проекция присутствует не только у параноидных людей, и, более того, тенденция проецировать на внешний мир внутренние напряжения носит всеобщий характер. Один из примеров - это всеобщая тенденция анимистично воспринимать природные явления, но существует и множество более близких нам примеров. Возможно, любую эмпатическую ошибку или искажение (например, то, как люди "понимают" домашних животных) следует считать отражением этой тенденции. Возможно, сюда же можно включить тенденцию влюбленного человека наделять объект своей любви незаслуженными характеристиками, а также склонность испуганного человека видеть своих врагов более сильными и могущественными, чем они есть на самом деле. Сам факт, что люди смотрят на мир субъективно, в соответствии со своими интересами, тот факт, что они фантазируют и интерпретируют, и в особенности то, что в своем понимании мира люди эмпатичны, предполагает множество разновидностей и возможностей "проекции" и значительно снижает уникальность ее феномена. Однако верно и то, что в более узком смысле проекция является фактом параноидного функционирования, и существование всеобщих проективных тенденций этого не объясняет. Не объясняет этого и понимание защитных преимуществ, создаваемых проекцией. Например, можно сказать, что проекция превращает внутреннюю угрозу, созданную невыносимым приступом, во внешнюю, с которой можно справиться. Но сам факт появления преимуществ, создаваемых этой трансформацией, снова поднимает вопрос: почему этот процесс так характерен для одних людей и совсем не характерен для других?

Я считаю, что рассмотренная нами когнитивная модель, и в особенности присущая ей потеря реальности, создает основу для когнитивных аспектов проекции. Я не говорю, что эта когнитивная модель является проекцией; это не так. Одной лишь когнитивной модели для регулярной и обширной проекции недостаточно, но она является одной из необходимых составляющих.

Какой когнитивный процесс действует в проекции? В каждой проекции действует искажение реальности. Но это особая форма искажения реальности. Так, проекция не означает полного отрицания реальности или ее частичной замены внутренними конструктами; она не означает амнезии, потери памяти или смутной романтизации реальности; внутренние конструкции не "намазаны" поверх реальности; если в процесс не включены шизофренические элементы, не будет и галлюцинаций. Конечно, все это искажения реальности, но они фундаментально отличаются от того, что мы называем проекцией.

Проекция, в отличие от других видов искажения реальности, не включает в себя поломку познания и отвлечение внимания от внешнего мира. Наоборот, проекция существует в процессе познания и при максимально остром внимании к внешнему миру. Обычно проекция соответствует явной реальности и не включает в себя искажение восприятия. Именно поэтому проекция обычно имеет дело не с явными и очевидными вещами, а с тайными и скрытыми, например с намерениями других людей, их мотивами, мыслями и чувствами. Проекция всегда содержит предвзятую интерпретацию реальных событий. Эта когнитивная форма (хотя и не только она) отличает проекцию от других форм искажения

Я не случайно выбрал в качестве отправной точки модель познания; она непосредственно связана с природой вытеснения. Анна Фрейд определила вытеснение как "отторжение или сокрытие идеи аффекта сознательным эго"

39

.

Но наиболее знакомое нам вытеснение - это забывание, то есть сознание теряет не аффект, а мысленное содержание, которое было понято, но не смогло занять положение сознательных или доступных сознанию воспоминаний. Таким образом, вытеснение особенно сильно связано с процессом и моделью познания. Иными словами, очень похоже, что качества памяти и забывчивость изначально сильно связаны с познанием и вниманием.

До сих пор я не рассматривал качества функции памяти, соответствующие разным стилям деятельности, но некоторые из них хорошо известны. Например, у людей с обсессивно-компульсивным характером "хорошая" техническая память и память на факты. В этом отношении их память превосходит "обычную". Так, довольно часто обсессивно-компульсивные люди, проходя психотерапию, вспоминают свое детство в мельчайших подробностях. "Объективная" память обсессивно-компульсивных людей, переполненная техническими деталями, еще раз подтверждает, что содержание воспоминаний зависит от природы познания, а стиль воспоминаний соответствует его общему стилю - в данном случае - узко сфокусированному, техническому взгляду на жизнь.

Я считаю, что между воспоминаниями и начальным познанием существует двойная связь. Во-первых, начальное познание организует когнитивную информацию и создает материал, из которого возникает воспоминание. Конечно же, воспоминание не тождественно начальному познанию, а ограничено им.

Очевидно, что подробное, до мельчайших деталей, техническое познание и узко сфокусированное внимание обсессивно-компульсивного человека приводят к "хорошей" памяти и, по-моему, не вызывают вытеснения находящегося в памяти содержания. Можно ли предположить, что метод познания истерических личностей приводит к забыванию и вытеснению? Я попытаюсь показать, что природа истерического мышления создает основу для забывания и делает его фактически неизбежным. Сейчас мы рассмотрим некоторые свойства истерического познания и мышления.

Как уже отмечалось, истерическая личность замещает объективный мир романтическим и сентиментальным. Однако неверно считать, что истерики полностью погружены в романтические фантазии. Фактически часто оказывается, что их фантазии не являются очень развитыми. Говоря об истерическом романтизме, мы имеем в виду не время, проводимое в романтических мечтаниях, а, скорее, романтическую склонность, пронизывающую ежедневные мысли и суждения.

Как мы знаем, истерические личности склонны к мысли, что придет-Прекрасный-Принц-и-тогда-все-будет-хорошо, они ностальгически идеализируют фигуры из прошлого и сентиментально смотрят на настоящее. Ностальгические и идеализированные воспоминания (вне зависимости от их специфического содержания) основаны на впечатлительности, которую я описал выше. Как правило, в таких воспоминаниях не хватает фактических деталей, и создается впечатление, что объективные факты или детали все испортят.

То же самое качество присутствует и в истерической идеализации партнера или объекта романтической любви; истерические личности с легкостью не замечают очевидных недостатков, что является важным аспектом романтической любви. Тут следует добавить, что с такой же легкостью они чувствуют полное отвращение, совершенно так же не замечая множества деталей. В истерически-романтическом взгляде на жизнь есть и свои злодеи, и свои герои. Истерическая пациентка, мгновенно идеализирующая встреченного мужчину, скорее всего столь же быстро почувствует отвращение к кому-то другому (например, к человеку с физическим уродством или непривлекательному) и ужас по отношению к третьему. Романтическая склонность не привязана к определенному содержанию, хотя одни содержания подходят ей лучше, чем другие. В романтизме отсутствуют сложные и противоречивые фигуры или воспоминания, являющиеся признаками реальной жизни.

Если задать вопрос, какое содержание или сторона жизни будет доминировать в ментальной жизни впечатлительной личности, то ответ будет такой: живые, яркие, эмоционально напряженные и эмоционально провоцирующие аспекты. Именно эти стороны замечает истерическая личность, и именно они составляют содержание романтических мыслей. Каждый человек в жизни что-то ищет: компульсивный человек ищет техническую информацию, параноик еще более интенсивно ищет ключи, а другие люди, - и среди них истерики, - ничего не ищут, а просто что-то сваливается им на голову; и они видят в жизни поражающие их, живые и яркие вещи. И потому простые фактические детали, менее яркие аспекты, противоречия и сухие, нейтральные стороны жизни для истериков остаются незамеченными. Субъективный мир у них яркий и захватывающий, но ему не достает плотности и фактов.

Например, истерическая пациентка смотрит на кабинет терапевта, как на таинственное место, где обитают темные силы, потому, что, впервые переступив порог, она оказалась под впечатлением двустворчатых дверей, тишины и больших кожаных кресел. Лишь несколько месяцев спустя она начинает замечать в комнате другие, более привычные предметы: картины на стене, ковер и т.п. - все, что лишало комнату таинственности.