Первые признаки надвигающейся катастрофы появились в среду. В одиннадцать часов утра в Координационный Центр по управлению и контролю за работой Суперкомпа — крупнейшего компьютера Америки — позвонил некий мистер Джексон и сообщил, что «эта проклятая машина не желает отвечать на вопросы».

С тех пор как почти в каждом доме был установлен терминал, с помощью которого можно было обратиться за советом или справкой к Суперкомпу, такие случаи бывали нередко. Разумеется, ни в одном из них сам Суперкомп не был повинен: колоссальная аналитическая мощь его электронного мозга, неограниченный доступ к информации, собранной в крупнейших хранилищах, делали его поистине пророком, которому с трепетом внимало большинство людей. Кроме того, он управлял в стране всей промышленностью, сервисом, системой образования… Короче говоря, не было ни одной отрасли хозяйства, которая могла бы обойтись без него. Тысячи квалифицированных ученых и инженеров тщательно следили за «здоровьем» Суперкомпа, и за все свое полувековое существование он ни разу не выходил из строя. И если он все же не отвечал, то это, несомненно, означало только одно — неисправен терминал или линия связи, а этим ведали телефонные компании.

К ним и посоветовал обратиться раздраженному мистеру Джексону говоривший с ним дежурный. Он был удивлен — с подобными пустяками уже давно никто не обращался в Координационный Центр.

— У меня все в порядке, проверяли сто раз! — возмутился на другом конце провода владелец терминала. — Лучше проверьте, в порядке ли мозги у вашего компьютера. Как вы мне объясните, что с трех различных аппаратов с ним невозможно связаться?

Мысль о том, что Суперкомп свихнулся, только позабавила дежурного. Он и не собирался докладывать об этом звонке главному координатору. Однако, когда число тревожных сообщений достигло полусотни, дежурный понял, что происходит что-то серьезное.

Главный координатор Ричард Шелл нервно покусывал губы, меряя шагами свой кабинет на пятьдесят шестом этаже административного здания концерна «Суперкомп». Координационный Центр уже вторые сутки завален претензиями на неисправную работу, а он до сих пор не в состоянии вразумительно объяснить, что происходит. Однако самое поразительное в том, что и сам Суперкомп не может этого объяснить. Нет, не хочет! Он даже не ответил на вопрос, почему сворачивает свою работу, — случай настолько беспрецедентный, что обычно невозмутимый координатор был совершенно потрясен.

— Шеф! — перед ним стоял его помощник Тони Смит. — Он перестал отвечать совсем!

— Невозможно!

Смит нервно дернул плечами.

— Наша линия связи, по-видимому, просто отключена, как и все остальные. Все дальнейшие попытки бесполезны.

В кабинете главного координатора стояла напряженная тишина. Картина, нарисованная в докладе Шелла, была столь удручающей, что никто из присутствующих не решался сказать что-либо. Томас Тейлор, генеральный директор концерна, пожилой человек с мужественными чертами лица, был внешне спокоен, но чувствовал себя совершенно беспомощным перед надвигающейся грозой. Какой-то страшный, неуправляемый процесс начался и разрастался в недрах чудовищно огромной вычислительной машины. Трудно было даже представить себе последствия катастрофы, которая теперь уже казалась неминуемой.

Засветился экран видеофона. На нем возникло измученное лицо дежурного.

— Последняя сводка, сэр. Еще семьдесят предприятий вышло из строя. Прекратил свою работу Нью-йоркский железнодорожный узел. Четыре системы метро обесточены: тысячи людей находятся под землей. В Нью-Йорке, Чикаго, Детройте началась паника.

Тейлор медленно поднялся.

— Скажите, Рич, — его голос дрогнул. Председатель никогда еще не называл координатора по имени. — Как по-вашему, когда наступит конец?

В горах темнеет рано. Старинный монастырь погрузился в темноту спустя полчаса после того, как закончилась вечерняя молитва. Вершины гор еще были освещены лучами заходящего солнца, но на дне ущелья, на краю которого стоял профессор Даянанда, лежал мрак. Лишь здесь, в полном уединении, проводя дни и ночи в небольшой келье, смог он найти покой и отбросить все мысли о мире, оставшемся далеко внизу, очистить свою душу и встать на Великий Путь. В жарком и шумном Бомбее, где профессор преподавал в университете историю, он слишком занят повседневными заботами. И только в этом горном монастыре, куда изредка приезжал Даянанда, он находил то удивительное состояние, которое йоги называют нирваной. Однако профессор не был йогом в высшем смысле этого слова — он не считал возможным для себя провести всю жизнь, подвергаясь суровым самоограничениям, отбросив все для единственной цели — познания Абсолютной Истины.

Чисто европейский ум профессора привык анализировать все его ощущения. Вот и сейчас он пытается мысленно воссоздать и понять происходящее с ним. Разумеется, полностью это было невозможно, большая часть ощущений осталась неназванной и задержалась в подсознании, однако некоторый след беспокоил его. Прикосновение к Вечности на этот раз было необычным. Единый океан мыслительной энергии, частицей которого чувствовал себя профессор Даянанда на протяжении шести часов, находился в чрезвычайно возбужденном состоянии. Он весь вибрировал, словно сотрясаемый звучанием мощного органа. И профессор Даянанда понял, что на Пути появился величайший из гигантов.

И еще вспомнил Даянанда: завтра в Бомбее его будут ждать двое, он будет им необходим для какого-то важного дела.