Сознание возвращалось медленно и болезненно. Он прорывался сквозь плотный слой сна, из воображаемого начала всех начал, пересекал само время. Он вытянул псевдоподию из изначальной тины, и эта псевдоподия была им. Он стал амебой, заключавшей в себе его сущность, затем рыбой, помеченной некоторой индивидуальностью, затем обезьяной, не похожей на других. И, наконец, стал человеком.

Каким? Он смутно видел себя, стоящим с лучевиком в руках над трупом. Вот таким.

Он очнулся, протер глаза и стал ждать других воспоминаний.

Но ничего не вспомнил. Даже имени.

Он поспешно сел и приказал памяти вернуться. Безуспешно. Он огляделся вокруг, надеясь найти ключ к своей личности.

Прибывших, человек около пятисот, повели к рядам бараков на площади А-2. Они были еще не людьми, они были существами, чья память охватывала события едва ли одного часа. Новорожденные сидели на койках и с любопытством оглядывали свои тела, увлеченно рассматривали свои ноги и руки. Они смотрели друг на друга и видели собственное бесформенное отображение в чужих глазах. Зрелость приходила быстро, из забытых видений и призраков памяти, рождалась из старых привычек и личностных черт, сохранившихся как обрывки порванной нити их прошлой жизни на Земле.

Уилл Баррент, отстояв в очереди к зеркалу, увидел приятного молодого человека с тонким носом, прямыми каштановыми волосами и честным волевым лицом, не помеченным следами сильных страстей. Баррент разочарованно отвернулся, – это было лицо незнакомца.

Позднее, изучая себя более тщательно, он не мог найти даже какого-нибудь шрама, по которому можно было бы отличить его тело – скорее тренированное, чем мускулистое – от тысячи других. Его руки не были натружены. Интересно, какую работу он выполнял на Земле…

Убийство?

Баррент нахмурился. Он не был готов принять это.

– Итак, вы нижайшие из низших. Нет никого презреннее вас, кроме мутантов, а они вообще не люди.. Вопросы есть?

Квестор ждал. Вопросов не было.

– Я определил, кто вы такие. Теперь перейдем к остальным жителям Омеги. Во-первых, все более важны, чем вы; но некоторые более важны, чем остальные. Следующим за вами по рангу идет Житель, немногим отличающийся от вас, а затем – Свободный Гражданин. Он носит на пальце серое кольцо статуса, а его одежда черная. Тоже не бог весть какая шишка, но гораздо значительнее вас. Если повезет, некоторые из вас могут стать Свободными Гражданами. Далее следуют Привилегированные Классы, различающиеся по символам, соответствующим рангу: например, у Хаджи – золотая серьга. Со временем вы узнаете прерогативы всех степеней и рангов. Нужно упомянуть также священнослужителей. Не относясь к Привилегированным Классам, они обладают определенными льготами и правами. Я понятно говорю?

Все утвердительно забормотали. Квестор продолжал:

– Переходим к вопросам поведения. Пеоны обязаны называть Свободного Гражданина его полным титулом, обращаясь к нему со всем уважением. С Привилегированными Классами, например, Хаджи, разговаривать разрешается, только когда с вами заговорят, стоять надо смирно, глядя под ноги, а руки держать сцепленными впереди себя. От Привилегированного Гражданина нельзя отходить без разрешения. Ни в коем случае не позволять себе сидеть в его присутствии. Ясно? Вам предстоит еще многое узнать. Мой ранг Квестора приравнивается к Свободному Гражданину, но обладает некоторыми прерогативами Привилегированных.

Улица была пуста, если не считать спокойно переговаривающихся Хаджи.

Когда Баррент вышел, двое отодвинулись, а третий шагнул вперед. Увидев, что Баррент вооружен, он быстро прицелился.

Баррент кинулся на землю и нажал на гашетку своего оружия. Он почувствовал, как оно дрогнуло в руке, и увидел, что голова и плечи Хаджи потемнели и начали распадаться. Прежде чем он успел прицелиться в других, пистолет вывернуло из руки с дикой силой – выстрел умирающего Хаджи задел ствол.

Баррент в отчаянии рванулся к оружию, понимая, что вовремя не успеет, тело напряглось в ожидании смертельного удара… Он докатился до пистолета, удивительным образом живой, прицелился в ближайшего Хаджи.

И едва успел удержаться от выстрела. Хаджи вкладывали оружие в кобуры. Один из них сказал:

Барренту требовалось время, чтобы оправиться от бурного вступления в омегианскую жизнь. Начав с бесправного положения новоприбывшего, посредством убийства он стал владельцем магазина противоядий. Из забытого прошлого на планете Земля его зашвырнули в шаткое настоящее мира преступников, дав смутное представление о сложной иерархической структуре и узаконенной программе убийств. Он обнаружил в себе определенную уверенность и неожиданное проворство с оружием. Баррент понимал, что надо еще очень много узнать о себе, Омеге и Земле, и надеялся прожить достаточно долго, чтобы успеть сделать это.

Но сперва главное. Нужно зарабатывать на жизнь. Необходимо стать специалистом по ядам и противоядиям.

На помощь пришла литература. В книгах описывались растительные яды, известные на Земле, такие, как вонючий морозник, чемерица, паслен и тисовое дерево. Болиголов и вызываемые им предсмертные судороги. Синильная кислота миндаля и дигиталин пурпурной наперстянки. Ужасающе эффективная волчья отрава со смертельной дозой аконита и экстракты таких грибов, как бледная поганка и мухомор, не говоря уже о чисто омегианских ядах типа красноголовника или цветущей лилии морталис.

Но знать растительные яды, хотя и бесчисленные в своих вариациях, было мало. Оставались еще ядовитые животные – птицы, пауки, змеи, скорпионы и гигантские осы. Множество минеральных ядов вроде мышьяка, ртути, висмута. Едкие нитраты, гидрохлориды, кислоты. Очищенные от всяких примесей стрихнин, муравьиная кислота, тиоциамин, белладонна. Да плюс противоядия от всех этих веществ. Баррент изучал книги, размышлял… И с некоторой нервозностью обслуживал своих первых клиентов. Он обнаружил, что многие его опасения беспочвенны. Вместо десятков смертельных веществ, рекомендованных Институтом ядов, большинство отравителей прибегало к мышьяку м стрихнину – недорогим, проверенным и очень болезненным. У синильной кислоты легкоразличимый запах, ртуть трудно ввести в организм, а едкие вещества, хотя и вполне эффективные, весьма опасны в обращении.

Волчья отрава и мухомор, конечно, превосходны; нельзя сбрасывать со счетов белладонну, да и бледная поганка и вонючий морозник не лишены особого, мрачного очарования. Но то были яды старого, праздного времени. Нетерпеливое молодое поколение – и особенно женщины (они составляли на Омеге девять десятых отравителей) – довольствовалось простыми средствами.

Король Драмокл, правитель Глорма, проснулся, огляделся и не смог вспомнить, где он находится. Такое случалось с ним нередко, ибо король привык засыпать в разных покоях дворца, под настроение. Королевский дворец в Ультрагнолле был самым большим творением рук человеческих на Глорме, а то и во всей Галактике. Он был так велик, что пришлось оборудовать его внутренней транспортной сетью. Одних личных королевских спален в этом колоссальном сооружении насчитывалось сорок семь штук. А кроме того, еще в шестидесяти комнатах у Драмокла были кушетки, откидные кровати, раскладные диваны, воздушные матрацы и прочие приспособления на случай, если вдруг захочется соснуть. Поэтому выбор постели был для него ежевечерним приключением, а пробуждение – ежеутренней загадкой.

Сев и посмотрев по сторонам, Драмокл обнаружил, что провел ночь на куче подушек в одной из Косматых комнат, названных так из-за пучков черных волос, в изобилии росших по углам. Разобравшись с проблемой местонахождения, король задумался над вопросом кофепития.

Обыкновенно вопрос этот решался простым нажатием кнопки возле кровати. В королевской кухне раздавался звонок и включалась громадная машина «каппуччино». Бойлер у нее был таких размеров, что энергии хватило бы на целый локомотив; десять слуг круглосуточно поддерживали под ним огонь, прочищали фильтры, добавляли свежесмолотый кофе и выполняли прочие подготовительные операции. Стоило лишь прозвенеть звонку, как дымящийся «каппуччино», подслащенный в точности по королевскому вкусу, устремлялся по медным трубам длиною в несколько миль и лился из крана в любой комнате, где пожелает испить кофе Драмокл.

На сей раз, однако, Драмокл ночевал в той части дворца, что не была еще подключена к кофейной сети. Король сердито натянул джинсы и тенниску и вышел в коридор, монорельсовая дорога: стало быть, хотя бы дворцовая транспортная сеть здесь работает. Но поезда, конечно же, нет и в помине. Драмокл сверился с настенным расписанием и обнаружил, что следующий поезд – «Прямой дворцовый местный» – будет минут через сорок, не раньше. Король снял со стены телефонную трубку экстренной связи и позвонил в транспортную центральную.

В трубке долго гудели сигналы. Наконец развязный голос спросил:

Аудиенция протекала скучно, как всегда, и в основном сводилась к определению меры наказания разным графьям и баронам, попавшим в монаршую немилость из-за того, что они обманывали крестьян, или налоговые машины, или кого-нибудь еще. Делать Драмоклу было абсолютно нечего, поскольку гофмейстер уже вынес решения в соответствии с предписаниями Отто Странного. Рудольф бубнил приговор за приговором, а Драмокл сидел на высоком троне и жалел себя.

Несмотря на свой титул абсолютного монарха Глормийского и верховного правителя Местных планет, Драмокл осознавал, что, всю жизнь попросту плывет по течению, машинально реагируя на незначительные события, происходившие на Глорме в этот беспрецедентно долгий мирный период Одуревший от скуки, несчастный король ерзал на троне, прикуривая одну сигарету от другой, и думал про себя, что быть великим монархом – не такое уж великое удовольствие. И тут к трону вдруг приблизилась какая-то старушка, и с этой минуты жизнь короля совершенно переменилась.

Старушка была маленькая, сгорбленная, вся в черном, за исключением серых туфель и серой же мантильи. Она пробралась сквозь толпу придворных почти к самому трону, где путь ей преградили скрещенные алебарды стражников. Тогда она воззвала:

– О великий король!

– Да, старая леди, – откликнулся Драмокл, жестом повелевая возмущенному Рудольфу молчать. – Ты, по-видимому, желаешь обратиться к нам. Пожалуйста, говори. Надеемся – для твоего же блага, – что твое известие порадует нас.

Тридцать лет отмотались обратно, словно кинолента, снятая наплывом. Юный Драмокл, двадцати лет от роду, сидел в своем кабинете и рыдал. Только что он узнал, что отец его Отто, король Глорма, прозванный в народе Странным, погиб несколько минут назад при взрыве лаборатории на спутнике Глорма Глизе. Взрыв произошел, по-видимому, из-за оплошности Отто, поскольку в лаборатории, да и вообще на Глизе, он был в тот день один. Король ушел в мир иной эффектно, в блеске атомной вспышки, разорвавшей в клочья целый спутник.

Завтра о нем будет скорбеть весь Глорм. А через неделю состоится коронация и Драмокла провозгласят королем. Но несмотря на предвкушение этой церемонии, Драмокл плакал, потому что любил своего непонятного и непредсказуемого отца. Горе боролось в его сердце с радостью, ибо перед своим злополучным полетом на Глиз Отто провел с сыном задушевную беседу, в которой напомнил ему о королевских обязанностях и ответственности, а потом неожиданно открыл Драмоклу, что ему уготована великая судьба.

Драмокла потрясло сообщение отца. Судьба всегда была его заветной мечтой. Теперь наконец его жизнь исполнится смысла и значения, а это две самые ценные вещи, какими может обладать человек.

Мешало лишь одно препятствие. Как объяснил Отто, Драмокл не сможет сразу же пуститься в погоню за судьбой. Ему придется подождать, и ожидание будет долгим. Тридцать лет пройдет, прежде чем настанет срок. Только тогда начнет разматываться нить судьбы Драмокла – и ни денечком раньше.

Тридцать лет! Целая жизнь! И ему придется не просто ждать – ему придется хранить это известие в тайне до тех пор, пока не настанет время действовать. Доверить столь важную тайну нельзя никому. Ни один человек не должен знать о ней, даже самые преданные друзья и советники.

После того как память завершила свой бег, Драмокл откинулся на спинку кресла и погрузился в размышления. Какая удивительная и неожиданная штука жизнь, думал он. Всего лишь час назад он томился и страдал, и ничего не светило ему впереди, кроме докучного управления планетой, которая прекрасно управлялась и без него. А теперь все переменилось и жизнь его стала совсем иной – или вскорости станет. У него все-таки есть настоящая судьба! Чего еще желать человеку, когда он и так уже король, когда богатство его превосходит самые смелые мечтания алчности, а в постели у него перебывало бессчетное количество красивейших женщин из разных миров? Когда все это у вас есть, духовные ценности поневоле начинают обретать кое-какое значение.

Драмокл помедлил еще немного, восхищаясь собственным умом – вернее сказать, гениальностью, позволившей ему все так удачно устроить тридцать лет назад, чтобы сейчас, когда ему стукнуло пятьдесят, жизнь его наполнилась новым смыслом. Он не без труда оторвался от самолюбования.

– Клара, – сказал он, – ты заработала свой мешок с золотыми дукатами. Нет – я дам тебе два полных мешка и замок в деревне в придачу.

Король вызвал клерка, ведавшего вознаграждениями, и приказал выдать Кларе два стандартных мешка с золотыми дукатами и один стандартный замок в Монастырском графстве, где велел содержать ее в соответствии с режимом номер четыре.

– Ну, Клара, – сказал Драмокл, – надеюсь, ты довольна?