О Аллах, ты опять меня кинул!

Почему, почему другим правоверным торговля в праздники несёт прибыль — но только не тому, кто четвёртый год батрачит подавальщиком в чайхане собственного отца!

Конечно, после трех лет уже легче. Заранее знаешь о многих гадостях, поджидающих в том месте календаря, где стоит день осеннего карнавала. Как неотрегулированная пандора, этот день прямо-таки взрывается толпами обдолбанных наркотой туристов с их кривыми искин-толмачами и извращёнными запросами.

Если у них кибитка с забродившей биотеслой, они обязательно летят на ручном управлении и врезаются в витрину как раз тогда, когда ты отключил защитный экран, чтобы вымыть стекло.

Если они притащили с собой ручного геномикса, то он настолько уродлив, что всех остальных посетителей чайханы начинает тошнить, и отец теряет половину дневной выручки.

…И прямо в цветы лицом.

Розовые и белые вперемешку.

У самой воды.

У самых глаз.

На обоях.

Огромный зверь, вцепившись когтями в лицо, руку и правый бок Басса, медленно вытаскивал его тело из жгучей трясины боли. Потом красная трясина закончилась, остались только когти. Три острых крюка, всаженные в щеку, локоть и под ребра. Они продолжали тянуть, медленно, час за часом, но все слабее.

«Почему так долго… Ночью некому оперировать, бросили в холодильник до утра?…»

За поднятыми веками встретила темнота. Мысли путались, мозг лихорадочно искал зацепки за реальность.

Мокрый бетон. Обрывок материи, ещё тёплый. Мгновенное замешательство: два разных воспоминания борются друг с другом за то, чтобы объяснить ситуацию. Потом воспоминание о долгом предоперационном ожидании сдаётся и признает себя ложным.

Он лежал не в больничной палате, а на улице. Его только что сбило с ног взрывом. Судя по тому, как быстро боль сменялась эйфорией — «медяк» врубил ультранальбуфиновую блокаду на полную мощность.

В чёрное небо.

Алым цветком.

Выше и выше…

Щёлк!

Так резко не заканчивался ни один дремль. Но и таких ярких она никогда не видела. Даже в… Стоп. Словно чья-то мягкая рука отводит память от тех вещей, которые нельзя вспоминать здесь, сегодня.

Ли нашёлся в баре студии. С одной стороны, это было неплохо, потому что можно было заодно и перекусить. С другой — компания в том закутке, где сидел старый китаец, собралась препаршивая.

Ещё от входа Сол заметил буйную шевелюру Шейлы. Секретарша Рамакришны была в какой-то дурацкой соломенной шляпке, но это ничуть не мешало её чёрным прядям самостоятельно змеиться во всех направлениях, заползая и на шляпку, и на перегородку, разделяющую закутки бара. Очередная модная стрижка для привлечения мужиков — вот к чему сводится весь прогресс технологий, если смотреть на него сквозь призму женского мозга, отметил Сол.

Сама Шейла тоже шевелилась, но в другой плоскости — она крутила на пальце нэцкэ-коммуникатор. Откуда брелок, догадался бы и самый дешёвый макинтош: напротив сидел Кобаяси из отдела маркетинга, имевший привычку регулярно дарить секретарше Рамакришны какие-нибудь антикварные безделушки.

Сейчас Кобаяси что-то оживлённо рассказывал. Шейла отвечала раскатами низковатого и (как всегда казалось Солу) развратного хохота. Ли потягивал белый жасминовый чай и лишь изредка вставлял короткие замечания, на которые реагировал в основном Кобаяси. У Шейлы чувство юмора было столь же грубым, как и её гогот. Тонкие шутки китайца били по двум этим грубым зайцам сразу: Шейла не понимала замечаний Ли и хотя бы на какое-то время переставала ржать. По мнению Сола, такое состояние шло ей больше, поскольку в молчаливом виде и тем более со спины она была вполне привлекательна.

Однако он знал, что никто не даст ему относиться к миру как музею остановившихся прекрасных мгновений, где некоторые люди все время молчат и сидят к тебе спиной. Не успел он подойти к закутку коллег, а Шейла уже метала в его взгляды, полные презрения и намёков на то, что за этим столом ему делать нечего. Игнорируя намёки, Сол громко поздоровался и сел напротив Ли. И только тут заметил, что корпоративный стиль дня — викторианский.

Пузырьки, пузырьки, пузырьки.

Тысячи пузырьков лунного света.

Из-под пальцев, из одежды, изо рта.

Так и кружиться бы в этом водовороте из маленьких лун.

Но они улетают вверх, рой за роем…

Волосы цвета морской звезды в саргассах. Плавные изгибы грудей, две идеальные капли плачущей красоты…

И эта жадная золотая рыбка у неё между ног.

— Кончай, Мари, дай поспать!

Он перевернулся на другой бок. Но мысль о том, что Мария просто так не успокоится, уже мешала скользнуть обратно в приятную пустоту утреннего сна. Тем не менее, следующие две минуты его никто не тревожил, и он снова начал засыпать. Как раз в этот момент Мария поцеловала снова.

Басс зарычал и услышал, как она отодвигается — но не уходит. Не нужно было даже открывать глаза. Достаточно её тени, упавшей на лицо, достаточно волны тепла от её дыхания. Не говоря уже о том, как она фумела — её предыдущие духи назывались «Дизель», но в этот раз она нашла нечто помощнее.

Соловьиная трель киба умолкла, а противный ребёнок все орал и орал.

Судя по отсутствию других звуков, никаких серьёзных последствий авария не имела. Силовые экраны смягчили удар, но теперь все стояли в пробке. Торопливого идиота, который решил прорваться вперёд на ручном управлении, спровоцировал столкновение двух других кибов и врезался в знак «Сбросьте скорость!», уже вытащили из машины. Над чёрным веретеном его «мито-хонды» кружили два полифема дорожной полиции.

Вэри закрыла глаза, собираясь поспать ещё. Куда там! Убаюкивающее покачивание машины прекратилось из-за остановки — зато хищный вой ребёнка, сидящего впереди, вгрызался в мозги как палладиевый бур. Да ещё эта боль в низу живота, как будто решила подпеть…

А каким простым кабинетным бездельем казалась позиция старшей феи со стороны! Столько сил, столько нервов было потрачено, чтобы добраться до этой должности! Поучиться у Кои? Да пожалуйста, лишь бы только подальше от утомительной персональной работы с клиентами. Правда, эти сектантки чуть не угробили юную фею своими курсами по развитию памяти, невербальной коммуникации и всяких техник внушения… Ну и что, это все? Теперь можно занять кабинет управляющей и положить усталые ножки на стол?

Как бы не так! Секта Кои — лишь ещё одна ширма. Положила ножки на стол, а что толку? Голова все равно в работе целыми днями, благодаря Артели и Третьему Глазу, этому недремлющему спруту на затылке. Знали бы младшие феи, завидующие старшим… Какая уж тут беззаботная жизнь, если после целой недели такой утомительной штопки тебя вызывают на следующую в пять утра в воскресенье!

Вспышка разорвала тьму на широкие полосы чёрного и белого, словно летевший без огней киб вдруг включил фары как раз на разметке пешеходной «зебры».

Если бы не пронзительный скрипичный аккорд, сопровождавший вспышку, Сол ещё долго гадал бы, что произошло. Но с учётом музыки других вариантов быть не могло — яркий свет исходил от него самого. Очередной цветок, вместо того чтобы просто раскрыться мягким шёлковым парашютом, полыхнул как газовая горелка, выхватив из тьмы «зебру» огромного разрезного листа соседнего растения.

Дело в соседе, понял Сол. Но не в листьях, похожих на сплющенные ёлки. То, что заставило цветок вспыхнуть, пряталось под землёй. Перед тем, как выпустить цветочный побег, Сол наткнулся двумя корнями на что-то крепкое и продолговатое, вроде мокрой трубы. Даже на расстоянии можно было почувствовать волны энергии, исходящие от неё. Он подумал о том, что неплохо бы подзарядиться этой энергией — и два корня тут же прильнули к подземной трубе, словно того и ждали.

Сопоставить подземную находку с листьями, напомнившими пешеходные переходы в свете фар, было нетрудно. Теперь, во мраке, листья соседа больше походили на чёрные от крови, но уже сброшенные ленты бинтов. Сол знал это растение — его часто использовали в дремлях, действие которых разворачивалось в каком-нибудь доисторическом лесу. Конечно, никто никогда не прорисовывает в деталях, что там происходит под ногами динозавров, под этими знаменитыми листьями-«ёлочками»…

Корень папоротника. Ключ, который упоминали женщины в самом начале дремля. И не исключено, что самый главный ключ.

Да что же она делает, Баг её зарази!

Ещё миг назад тихое, убаюкивающее мурлыканье казалось Бассу самым приятным звуком на свете. Но едва он положил голову на подушку, как звук стал нарастать, превращаясь в тягучие органные переливы Бетховена. После очередного грохочущего аккорда Басс вскочил с кровати — и сообразил наконец, что шум в голове издаёт его собственный коммут.

«Марек, — пронеслось в голове. — Уже небось рвёт и мечет икру от нетерпения». Но искин, уже определивший звонящего, высветил другое имя.

— Привет, Шон.

— Ага, привет… Как ты там, Бастер?