Как-то раз Красноштан нарыл где-то сотню пузырей джефа. Заныкал он их на чердаке в груде щебенки. А поскольку был он в тот момент крепко обдолбаный мулькой, то он забыл где он их оставил. С тех пор так и ищут эту загашу.

Зависали Поручик и Миша-кайф на каком-то флету. Все проширяли, вмазаться хочется, а нечем. И тут Поручик под кроватью нашел мисочку с желтой жидкостью. Понюхал, вроде салютом пахнет. Подумал он, что это кто-то ныку такую сделал. Выбили они с кайфом несколько соток, сварили, вмазались, отменно приходнулись. А потом выяснилось, что одна герла, которой по приходу было лень дойти до сортира, пописала в эту мисочку, и Поручик бодяжил именно ее мочу. Когда он сам об этом узнал, он только хмыкнул: Винт, он и есть винт, из чего бы его не сварили.

Однажды наркоман Вася нарыл три банки взрослого джефа. Пригласил герлу Тамарку и стал мульку бодяжить. Засыпал марганцовку, залил уксус, пробочки заткнул и поставил доходить в кастрюлю с теплой водой. Через несколько минут решил проверить, как идет процесс. Нагнулся над кастрюлей, а пузырек как стрельнет пробочкой прямо в лоб Васе. Он отошел чуть-чуть, тут второй пузырек стрельнул и по параболе опять в лоб Васе. Он совсем уж обстремался, отошел аж в другой угол комнаты, тут из третьего пузырька выскакивает пробка, рикошетит о потолок и сваливается Васе на макушку! А мулька знатная сварилась!

Вова решил устроить походный джеф-сейшен на одного. Поехал в Кунцево, отоварил терку, забрался на последний этаж какой-то башни, сварил, вмазался. Хорошо ему, лежит на ступеньках, в одной руке — машина с контролем, другой — бычок с прихода курит. Вдруг, слышит — шаги. Поднимаются по лестнице двое. И к нему… Вова не обшугался почему-то, думает, ну свинтят, так свинтят, а если не менты, то лишь постремают в крайнем случае… Слышит, приближаются шаги, шепчется кто-то, и проходят мимо. И там, наверху, начинают чем-то греметь… Оприходовался Вова, глаза открыл, промыл машину, начал стрем-пакет укладывать. Тут сверху эти спускаются, чинильщики лифта, мужик и баба. "Ну, как, хорошо?" — спрашивают. "Хорошо…" "А это, по-моему лучше," — говорит мужик и показывает из-под ватника бутылку Агдама. "Нет, — Отвечает Вова, — Каждому свое". Так и разошлись, каждый при своем…

Сидели мы на флету, пивко попивали, думали, вот кончится пиво — пыхнем. А тут чувак один подваливает, говорит, купите у меня кислоту питерскую. Самопальную, значит. Мы покумекали, попробовать надо. Налили чаю, нафигачили туда несколько капель этой жидкости, выпили, сидим, ждем. Не цепляет. Ну, мы еще выпили, потом еще. Никакого прихода и таски. И вдруг вот оно — покатило, и торч такой, кетаминный. И мы все хором вдруг запели: "А-на-на-на-на-на! А-на-на-на-на-на! А, хуйня!" Это у индейцев такие пейотные песни случаются. И тут Ротмистр поднимает вверх палец и просит внимания, а грызло у него такое испуганное — и обоссался. А мы вокруг сидим, и не стремно нам, а наоборот, вруб пошел, что эта струйка и есть тот Кастанедовский ручеек, на который и надо медитировать. И мы все, опять хором и не сговариваясь запели: "Вот течет ручеек, ребята, вот ручеек течет. К нам течет ручеек, ребята, к нам ручеек течет!" Ротмистр пошел в ванную, джинсы замаивать, а Клац — в сортир, какать. И пробыл он там, без малого, три или четыр