Пожалуй, нет в истории науки более спорной и загадочной фигуры, чем Генрих Шлиман. Имя этого человека неразрывно связано с открытием легендарной Трои, хотя до сих пор среди историков не кончаются споры, что же раскопал Шлиман и какое отношение к гомеровской Трое имеет обнаруженное городище. В принципе такое положение, связанное с периодической ревизией достижений предшествующих исследователей, является нормой для науки. Уникальным представляется другой факт: со временем не иссякает интерес исследователей к автору раскопок Трои. То, что при жизни Шлимана о нем писали достаточно много, не в последнюю очередь объясняется тем, что он сам активно рекламировал свою личность. Но что же привлекает внимание к Шлиману современных специалистов? Что не дает им возможности успокоиться и сказать: мы знаем о нем уже практически все?

Во-первых, еще не все документы Шлимана введены в научный оборот. Шлиман как будто специально для будущих исследователей оставил огромный архив. В библиотеке Геннадиуса при Американском институте классической филологии в Афинах хранится более 60 тысяч писем, дневники и другие документы на немецком, английском, французском, греческом, русском и других языках. Во-вторых, соприкосновение с обстоятельствами жизни Шлимана не оставляет никого из исследователей равнодушным. Одни проникаются глубокой симпатией к действительно яркой личности Шлимана и в целом принимают на веру ту легенду, которую создал при жизни о себе сам Шлиман. Другие, находя в документах многочисленные противоречия этой легенде и ощущая внутреннее сопротивление, стремятся эту легенду опровергнуть.

Но в чем же суть «легенды о докторе Шлимане»?

Практически в каждом исследовании о Шлимане присутствует эпизод, восходящий к его собственному рассказу из «Автобиографии». Когда Генриху Шлиману было почти восемь лет, отец подарил ему на Рождество книгу Георга Людвига Еррера «Всемирная история для детей». На одной из иллюстраций книги были изображены высокие стены горящей Трои и герой Эней, выносящий из города своего отца Анхиза. «Папа, – сказал маленький Генрих, – вероятно, Еррер видел Трою, иначе как бы он смог ее нарисовать?» – «Мой сын, – ответил отец, – это всего лишь выдуманная картинка». Тогда Генрих предположил: «Отец, но если у настоящей Трои были такие же мощные стены, как они изображены на рисунке, то они не могли исчезнуть бесследно и их развалины должны где-то сохраниться, несмотря на прошедшие столетия». И с этого момента мечта найти Трою стала основным смыслом жизни Генриха Шлимана. Ради этого он прошел все тяготы суровой юности, добился выдающегося материального достатка, упорно занимался самообразованием и стал ученым, заслуженно получившим докторскую степень, и наконец, соединив свои деньги и знания, осуществил цель всей жизни – нашел и раскопал легендарную Трою! Жизнь Шлимана – пример верности детской мечте, сам Шлиман – одна из самых романтических личностей XIX века!

Так ли это? И что же мы действительно знаем о жизни доктора Шлимана?

Такая книга, как эта, конечно, заставит о себе много говорить после (Nachrede), но на самом деле она не нуждается в предисловии (Vorrede). Тем не менее, поскольку друг мой Шлиман настаивает на том, чтобы я представил ее публике, я отброшу все сомнения, которые (по крайней мере, по моему внутреннему чувству) отводят мне лишь второстепенную роль. Мне необыкновенно повезло: я стал одним из немногих свидетелей последних раскопок на Гиссарлыке и увидел, как сожженный город восстает, целиком и полностью, из-под мусора последующих столетий. В то же самое время я видел и саму троянскую землю, неделя за неделей – как она пробуждается от зимнего сна и разворачивает перед нами все красоты природы, создавая все новые и новые, все более впечатляющие и величественные картины. Таким образом, я могу с полным правом говорить не только о трудах неутомимого исследователя, который не успокоился до тех пор, пока та работа, которая лежала перед ним, не была полностью закончена, но и о том, на какой правдивой основе была создана поэтическая идея, которая тысячи лет зачаровывала и услаждала весь образованный мир. И я считаю своей обязанностью выступить свидетелем перед лицом толпы сомневающихся, которые – будь то с добрыми или дурными намерениями – без устали порицали и достоверность и значение открытий ученого.

Теперь уже бессмысленно спрашивать, действовал Шлиман в начале своей работы исходя из верных или ложных предпосылок. Не только результат доказал его правоту: его метод исследований также оказался великолепным. Может быть, его гипотезы действительно были слишком смелыми, даже произвольными; может быть, действительно захватывающая картина бессмертной поэзии Гомера заворожила его фантазию – однако именно в этом пороке воображения, как я могу это назвать, и коренился секрет его успеха. Кто бы предпринял такой титанический труд в течение столь многих лет, потратив такое огромное количество своих собственных денег, прокопавшись через наваленные друг на друга, казавшиеся почти бесконечными слои мусора вплоть до глубокого материка – кроме человека, проникнутого уверенностью, даже какой-то восторженной убежденностью? Сожженный город и до сего дня лежал бы в земле, если бы Воображение не направляло его лопату.

Однако строгое исследование само собой заняло место воображения. Год за годом факты подвергались все более и более серьезной оценке. Поиски правды – всей правды, и ничего, кроме правды! – наконец, настолько оттеснили поэтическую интуицию на задний план, что я, представитель естественных наук, привыкший к самому бесстрастному и объективному созерцанию (mit der Gewohnheit der kältesten Objectivität), чувствовал себя вынужденным напоминать моему другу, что поэт был не только поэтом, что нарисованные им картины могли иметь и объективное основание и что ничто не должно мешать нам связывать реальность, такой, какой она предстает перед нами, с древними легендами, основанными на определенных воспоминаниях о местности и о событиях древности. Я чрезвычайно рад тому, что эта книга в том виде, в котором она предстала перед нами, полностью удовлетворяет обоим требованиям: давая правдивое и точное описание находок и условий страны и местности, она везде связывает нити, которые позволяют нашему воображению определенным образом соединить действующих лиц с предметами.

Раскопки в Гиссарлыке имели бы непреходящую ценность даже в том случае, если бы «Илиада» никогда не была написана. Нигде в мире земля не скрывала столько остатков древних поселений, лежащих один над другим, которые при этом содержали бы в себе такое богатство находок. Когда мы стоим на дне гигантской воронки, которая открывает нам сердце крепости на холме, и наш взгляд бродит по высоким стенам, обнаруженным нами в ходе раскопок, то нашим глазам предстают руины зданий, то орудия труда древних жителей, то остатки их пищи – и всякие сомнения в древности этого поселения исчезают. Речь идет отнюдь не о пустых домыслах. В положении и стратификации предметов есть столько поразительных особенностей, что мы просто вынуждены сравнивать их свойства или между собою, или с иными находками, сделанными в отдаленных местах. Мы должны подходить к делу практически (objectiv), и я с удовольствием свидетельствую, что утверждения Шлимана отвечают всем требованиям точности и аккуратности. Любой, кто сам занимался раскопками, знает, что мелких ошибок очень трудно избежать и что в ходе исследования некоторые результаты более ранних стадий работы неизбежно приходится исправлять. Однако в Гиссарлыке это исправление оказалось достаточно простым, чтобы гарантировать точность общего результата, и работа, которая теперь предлагается миру, может быть поставлена в один ряд с лучшими археологическими исследованиями. Кроме того, ошибка в определении положения какого-либо предмета может в каждом случае относиться только к деталям; на основную массу результатов это не оказывает никакого воздействия.

Простого исследования крепости на холме Гиссарлык достаточно, чтобы с полной точностью доказать последовательность поселений, которых, как теперь предполагает Шлиман, было семь. Однако последовательность их смены – еще не хронология. Эта последовательность показывает нам, что старше и что моложе, однако мы не знаем, насколько древним является каждый отдельный слой. Такой вопрос предполагает сравнение с другими подобными местами или, по крайней мере, предметами, датировка которых уже достоверно установлена; другими словами, нужна интерпретация. Однако с интерпретацией начинается неуверенность. Археолог редко может подтвердить свою интерпретацию всеми найденными предметами. Более того, чем дальше идут эти сравнения, тем менее можно рассчитывать, что открытия будут полностью друг другу соответствовать. Таким образом, наше внимание направлено на отдельные предметы, точно так же, как палеонтолог ищет характерные раковины (Leitmuscheln), чтобы определить возраст геологического пласта. Однако опыт показывает, что на Leitmuscheln в археологии не слишком можно полагаться. Человеческий интеллект способен изобрести одинаковые вещи в различных местах. Некоторые художественные или технические формы развиваются одновременно, безо всякой связи или отношений между художниками или мастерами. Достаточно вспомнить случай с орнаментом