В один из редких теплых дней не столь давно прошедшей осени, когда еще не начал кружить хоровод разноцветных листьев в бесконечном калейдоскопе сезонов, а седой Атлантический океан, напевая о своем грозном величии барашками набегающих волн, все еще призывно приглашал окунуться в освежающие воды, мне захотелось остаться дома.

Да, бывает же так, что такое нелепое желание родилось в ничем особым не примечательный рабочий день, привычно казавшийся полным до самых краев будничным мелкоделием и стервозностью. Вот только первое впечатление нарастающей с раннего утра приземленной вредности оказалось иллюзорным: то ли звезды так сошлись тем, уже давно прошедшим туманным утром, то ли, по необъяснимой воле ветреной и непостоянной удачи, на самом деле наступало время сказочных превращений. Именно тогда жизнь заиграла новыми, неожиданно сверкающими гранями наступающего сезона чудес. Я, привычно закутавшись в плед суетных забот и волнений, просто еще не знал о неожиданном тайфуне разноцветных сказок, который закружит меня в год перемен…

В те времена сомнительной умиротворенности и обманчивого спокойствия я обитал на благодатном океанском берегу неспокойной и переменчивой Атлантики. Моя неприметная хижина из стекла и бетона находилась на окраине сияющего острова, прозванного «Большое Яблоко». Тот сумасшедший город мне понравился своей непохожестью на остальную огромную пуританскую страну, так парадоксально сочетающую необузданную мечту о свободе, сверкающей гранями удачи и благополучия, и невиданное, несказанное ханжество горделивых наследников первых переселенцев Нового Света…

Тогда я наконец повесил на гвоздик охотничье ружье, занявшее свое место рядом с золотой офицерской саблей. Поставив в дальний угол хижины посох странника, привычный спутник путешествий по чужедальним странам, измерениям и временам, я, не мудрствуя лукаво, помогал акулам капитализма различной величины и хищности сохранять данные в компьютерных сетях. А акулы капитализма, несмотря на свою изрядную зубастость, ничем не истребимую природную вредность и фантастическое коварство, невольно помогали оплачивать мои довольно скромные желания.

Так и жили по законам мирного сосуществования и по странной воле замысловатого, неведомого шахматиста, скрытого таинством густого тумана быстротекущего времени. Именно он, называемый возвышенными именами разноголосых земных племен, скрываясь в загадочном тумане небесной недостижимости, так причудливо передвигал разноликие фигуры на скользком черно-белом поле земной судьбы.

Жила-была однажды на белом свете большая красивая птица с огромными крыльями и удивительно гордой осанкой. Никто не мог понять, что это за представительница неугомонного крылатого семейства, какого она рода-племени. Птица неожиданно появлялась, как казалось, ниоткуда и не менее таинственно улетала в неведомые манящие дали, словно унося едва уловимые ощущения тайны в туманную дымку берега мечты.

Было ей дано удивительное счастье — после стремительного и короткого разбега уверенно взмыть в голубые небеса и долго-долго парить над сонными горами с недосягаемыми вершинами, укрытыми вечной сединой зимней чистоты и совершенства, над широкими полями с миллионами колосящихся тонких стебельков, над бесконечными равнинами, залитыми солнцем и погруженными в неземное блаженство почти неземного покоя. Со стороны казалось, что прилетела эта птица из далекого и неведомого края чудес, скрытого от нас непроходимой стеной нескончаемых грозовых туч ежедневных невзгод, так горько и надрывно плачущих то тут, то там надоедливыми, затяжными дождями.

Так порою самые удивительные и необычайные чудеса приходят к нам исполненными мечтами, слегка запорошенными снегом прошедших тревог. Они кажутся близкими и доступными, но на самом деле почти совсем скрыты под густым и таинственным туманом быстротекущего времени…

Эта уверенная и независимая птица с легкостью, недоступной для бескрылого племени пешеходов, весь свой век неспешно бредущих по извилистым пыльным дорогам, парила над землей, игнорируя высокомерное убожество придуманных нами земных границ и их надменных хранителей, высоких заборов и нахохлившихся изгородей, воздвигнутых недоверчивыми разноязыкими жителями земных просторов. Она даже не замечала многочисленного племени завистливых, вечно сонных и степенных стариков-филинов, столь удобно примостившихся на раскидистых и скрипучих ветках огромных вековых деревьев.

Этот неистребимый легион почтенных и уважаемых болтунов с нарочитой неторопливостью вечно вчерашних мудрецов продолжал рассуждать о том, как было б хорошо полетать, да в эти новомодные и невероятно суетные времена и погода уже не та стала. Вот ведь какая беда: испортилась погода с течением времени, считали филины, имеет она такое вредное и коварное свойство. Только огромная птица, беззаботно наслаждающаяся полетом, не думала об изменчивой погоде и степени ее вечной и неизбывной противности. Так уж устроена наша жизнь: когда мы делаем то, что любим, мы не замечаем препятствий и критики…