На космическом терминале Орадо-сити компьютер таможенного комитета и службы здравоохранения потихоньку проверял пассажиров, прибывших на лайнере с Джонтаро. Это был псионный компьютер чудовищных габаритов: он занимал целую стену огромного вестибюля, вдоль которой поток путешественников продвигался к своему ранее досмотренному багажу и, затем, к выходам в город. Невидимые за основанием стены, бронированной, как и корпуса всех федеральных псионных машин, используемых в общественных местах, обслуживающие ее техники сидели в отдельных кабинках, устремив глаза на шкалы и индикаторы. Они были готовы задействовать переключатели локализации по первому же тревожному сигналу.

Сенсоры компьютера искали контрабандные и облагаемые пошлинами товары и одновременно подтверждали медицинское здоровье пассажиров. Уже одно подозрение на наличие вредных или незарегистрированных организмов, активных или дремлющих, тут же привело бы в действие персонал карантинной службы, ожидавший в конце направляющих дорожек, чтобы вежливо сопроводить подозреваемого в комнату предварительного задержания для тщательного досмотра. Таможенные агенты ожидали подозрений другого рода.

Это была надежная и ненавязчивая процедура, не причинявшая ненужных неудобств и задержек. К настоящему времени она была настолько широко взята на вооружение в основных космопортах Федерации Ядра Звездного Скопления, что искушенные путешественники воспринимали ее просто как данность. Однако у компьютера имелись такие специфические возможности, о которых ни в таможне, ни в службе здравоохранения ничего не знали. В комнате напротив космопорта сидели двое и пристально смотрели на определенный набор приборов, подключенных к сканерам компьютера. Над этими приборами располагался широкий телеэкран, на котором демонстрировался таможенный зал. В комнате, похоже, ничего не происходило, пока приблизительно с треть пассажиров с Джонтаро не прошла через чувствительное поле компьютера. Но вот приборы внезапно ожили, и из прорези в столе перед сидевшим с Левой стороны человеком выскочила карта идентификации личности.

Он, взглянув на карту, сказал:

— Тэлзи Амбердон. Вот он, наш голубок. Отслеживайте ее!

Тэлзи Амбердон сидела, закрыв глаза, подтянув колени и обхватив их руками, на диване на своей стороне спаренного бунгало 18–19 девяносто второго студенческого двора Пехенрон-колледжа. Когда ее взгляд обратился к светящимся розовым стрелкам часов на противоположной стене комнаты, до восхода солнца на Орадо оставалось немногим более часа. Значит, она всю ночь не сомкнула глаз, хотя только под утро стала волнами накатывать сонливость.

Кроме света от стрелок часов, в комнате было темно, поскольку ставни были закрыты. Девушка подумала, а не включить ли свет, но существовала вероятность, что выборочная проверка автоматических мониторов колледжа зарегистрирует этот факт, и мисс Юлейт, старший советник девяносто второй секции, скорее всего утром заявится, чтобы напомнить Тэлзи, что пятнадцатилетней девушке, даже если ей удалось стать привилегированным студентом Почетной Звезды, просто необходимо регулярно высыпаться.

Как раз сейчас было бы неудобно, если нотация будет сопровождаться приостановкой привилегий, положенных почетному студенту. Так что хочешь, не хочешь, а свет включать не стоило. В конце концов, свет, чтобы сидеть здесь и копаться в сознании ничего не подозревающего и к тому же дружелюбного создания, чем Тэлзи, собственно говоря, и занималась всю ночь, абсолютно не нужен.

Если бы зондируемый разум знал, что с ним делают, то он поддержал бы мисс Юлейт в данном вопросе. Но разум этого не знал и даже не подозревал. Это был разум здоровенного пса по кличке Чомир, принадлежавшего Гонвил Ладис. Она занимала другую часть бунгало и являлась лучшей подругой Тэлзи по колледжу, хотя почти на четыре года была старше.

Отключив коммуникатор, Тэлзи посмотрела на часы. Последующие тридцать минут «Неборез» на автопилоте продолжит движение по направлению к одной из входящих в Орадо-сити аэротрасс. Когда он вольется в трассу, она могла бы сэкономить время, взявшись за управление. А сейчас можно немного вздремнуть, чтобы как-то возместить потерянный сон.

Она поуютней устроилась на водительском кресле и закрыла глаза.

Немедленно в ее разуме стала возникать фигура, создававшая впечатление своей огромности. Тэлзи болезненно дернулась. Больше недели прошлое тех пор, как Пси-коп в последний раз выбирался из ее подсознания, чтобы прочесть ей нотацию. Она уже надеялась, что избавилась от него, наконец. Но он вернулся, гигант с металлическим лицом, казавшийся похожим на что-то среднее между грубияном-аэропатрульным Орадо-сити и человекообразным роботом. А вернувшись, Пси-коп немедленно стал предупреждать свою подопечную, что она принимает участие в деятельности, которая может привести к чрезвычайно серьезным неприятностям…

Она резко распахнула глаза, и коп исчез. Но вместе с ним исчезло и желание вздремнуть. Принуждающий императив против использования телепатии, которым ее кто-то заботливо одарил, постепенно ослабевал. Но длительный сеанс с Чомиром мог его опять расшевелить, и он породил очередную серию кошмаров, где за Тэлзи, пытаясь ее арестовать, гоняется Пси-коп. Так что полчаса ужасных видений вряд ли освежили бы ее мозг перед встречей с детективами Джиласа.

Спустя несколько часов после отъезда Тэлзи среди строений и земель колледжа Пехенрон, раскинувшихся на пропитанных солнцем холмах рядом с жилым городом Бель, было по-прежнему необычайно тихо.

Почти половина основной массы студентов сражалась с летними экзаменами, а добрая порция тех, кто уже закончил, получила разрешение уехать на каникулы пораньше. Под навесами, простиравшимися вдоль задней части студенческих дворов, соответственно, было много пустующих мест, хотя сверкающих машин оставалось достаточно, чтобы представлять собой экспонаты заурядного шоу аэрокаров; порядочный процент которых по цене приближался к маленьким межзвездным грузовым кораблям. Пехенрон иногда обвиняли в том, что он принимал в студенты только сыновей и дочерей миллионеров. И хотя это не вполне соответствовало действительности, колледж действительно усердно выискивал среди абитуриентов таких, от кого можно было ожидать, что они выдержат темп жесткого учебного плана. Колледжу нравилось считать себя избранным инкубатором, из которого вылуплялась бесконечная череда лидеров для многих полей свершений и, собственно говоря, он действительно выпускал личностей даже больше, чем требовалось Федерации.

Во дворе номер девяносто два никого не было видно, когда туда со стороны административного корпуса вошла старший советник Юлейт. Это была пухленькая, энергичная невысокая женщина, обычным выражением лица которой была озабоченная нахмуренность. Сейчас же она хмурилась особенно явно.

У ворот спаренного бунгало 18–19 советник резко остановилась. Посредине короткой садовой дорожки, вперившись в незваную гостью желтыми глазами, сидела огромная белая собака с острыми по-волчьи ушами. Как знала мисс Юлейт, асканамские бойцовые псы славились непревзойденной по безрассудности свирепостью и всеразрушающей силой. Конечно, если их спровоцировать.

За истекшие два часа хватило суеты, чтобы Тэлзи перестала беспокоиться, если не считать периодически возникавшего чувства, что эту ночь она фактически не спала.

Кажется, она не могла жаловаться, что ее опасения не восприняли всерьез. Разумеется, то, что Гонвил была подопечной банка, требовало, чтобы ее судьбе уделили повышенное внимание даже без личного вмешательства исполнительного директора банка «Ринн» и его дочери.

Запрос относительно внутренней структуры тэйанского концерна «Партнерство Ладис» ушел в центральный офис «Трансзвездных Финансов» сразу же после звонка Тэлзи Джиласу, и она только-только приехала в банк, когда ответ уже пришел.

Записи «Трансзвездных» во всех деталях подтверждали то, что она по случаю узнала из своих разговоров с Гонвил, но не могли дать этому истинное толкование. В сущности, «Партнерство Ладис» было устроено таким образом, чтобы контроль над концерном оставался за партнерами-основателями и их наследниками. Паи могли быть выставлены на продажу только после того, как были предложены всем остальным партнерам по своей первоначальной стоимости. Но поскольку первоначальная цена приблизительно равнялась одной двенадцатой от текущей, продажа паев, на сторону фактически становилась невозможна. Если один из партнеров умирал, не оставив прямых наследников, его пай распределялся среди остальных в соответствии с их долями.