Когда дорога вынырнула из леса, я заплакал. Глупо и недостойно — но мне было все равно. Да и не видит никто.

Пять лет прошло. Бой — мой первый и единственный бой — рана, плен. Я оказался трусом — не хватило сил уйти в смерть. Сил, смелости… На самом деле, я просто знал — Ида ждет.

Я не мог ее обмануть. Пять лет рабства, два неудачных побега: после последнего досталось так, что все думали — не жилец. Выжил. В третий раз я уже не надеялся ни на что, знал, что если поймают — убьют. Не поймали.

В густой летней ночи казалось, что ничего не изменилось. Все там же на околице был мой дом — наш дом. Я долго стоял прислонившись лбом к двери, унимая колотящееся где-то в горле сердце. Наконец, собрался с духом и постучал. Прошелестели легкие шаги за стеной, стукнул затвор. Дверь открылась без обычного «кто там» — и мне пришлось прислониться к косяку, чтобы удержаться на разом подкосившихся ногах.

Она стояла в дверном проеме — босая, простоволосая, в одной сорочке. Свеча озаряла лицо, на котором недоумение сменялось растерянностью, а потом — таким кристально чистым счастьем, что у меня перехватило дыхание. Ида всхлипнула, выронила свечу, бросилась мне на шею, что-то лепеча, смеясь и плача одновременно.

Пылинки танцевали в лучах солнца, пробивавшихся сквозь щели в крыше. Пахло пылью, плесенью и еще тем неуловимым мертвым духом, что стоит в любом брошенном доме. Я торопливо сел, озираясь по сторонам. Покосившиеся стены, выбитые окна. Одна ставня висела на единственной петле, других и вовсе не было. Мерно скрипела дверь, шатаясь туда-сюда на сквозняке. Подо мной вместо постели оказались рассохшиеся доски. Одежда, сброшенная вчера, валялась неопрятной грудой посреди комнаты.

Я затряс головой, пытаясь проснуться. Сон. Кошмар. Что угодно, только не…

Подгнившие половицы скрипнули под ногами. Где-то среди одежды должен быть нож. Сейчас… сейчас я проснусь. Я полоснул лезвием по руке. Боль обожгла, тяжелые красные капли застучали о доски пола. Я зажмурился, до хруста стиснул зубы. Медленно открыл глаза.

Ничего не изменилось. Только саднила порезанная рука, да мерно капала кровь.

— Ида?