Вот она, жизнь: сегодня ты король, завтра нищий; сегодня – рыбак, завтра – наживка; сегодня – любовник, завтра – рогоносец. Мир прихотлив и изменчив, особенно если ты игрок, азартный игрок с судьбой.

Кристиан Жерес больше не был майором, больше не был военным, больше не был героем. Его звезда погасла так же молниеносно, как и взошла, оставив на небосклоне славы яркий, но, увы, исчезающий след. Пройдет год или два – и никто не вспомнит великолепного майора, равно как и его непревзойденную роту. А может, все будет не так? Может, их имена запомнятся на столетия и станут в ряд с самыми достойными сынами Земли?

Переполненный решимостью, Жерес распахнул дверь своего бывшего офиса. Собственно говоря, название «офис» было слишком шикарным для крохотной конуры, пристроенной к боковой стене солдатской казармы. Однако именно эта комнатушка была тем самым местом, которое уже много лет он считал своим домом. Здесь заканчивались маршруты всех походов, сюда приходили друзья поздравить с победой и помянуть погибших. Несколько секунд Кристиан предавался воспоминаниям, листая в памяти лица, даты и события. Но затем в мозгу сработало реле времени, оповещая о том, что первый из отпущенных трех дней приближается к середине. Отогнав пелену видений, майор подошел к телефону и набрал номер своей роты. Трубку поднял командир второго взвода лейтенант Николай Строгов.

– Рота Жереса. – Голос с неподражаемым русским акцентом невозможно было спутать. В словах офицера звучали достоинство и сила, которые бесспорно подчеркивали особое положение «Головорезов» майора во Втором Корсиканском парашютно-десантном полку.

Сердце майора гордо забилось. Он снова среди своих. Здесь нет места предательству и подлости, лицемерию и лжи. Его солдаты, как и прежде, верят в своего командира! Жерес проглотил подкативший к горлу комок.

57 часами ранее

Жерес осторожно приоткрыл один глаз. Пейзаж африканской саванны тут же выключился, уступая место зрелищу его маленькой обшарпанной квартирки по улочке Леверт. Рассеянный взгляд майора с трудом сфокусировался на будильнике.

«Два часа, и за окном ночь. Телефон молчит как мертвый. На соседней подушке… – Жерес машинально пошарил рукой, – сегодня никого нет. Так какого дьявола я проснулся?»

Несмотря на полное отсутствие видимых раздражителей, Кристиан был уверен, что его разбудили. Вдобавок ко всему с головой творилось что-то странное. Нет, это не похмелье. Все обстоит гораздо хуже, у майора начались галлюцинации. Еле уловимый голос шептал в самой глубине черепа бесконечную мелодичную скороговорку. Жерес попытался понять ее, но слова ускользали от сознания, превращаясь в едва различимый таинственный шорох. Возникшее ощущение было тревожным, настораживающим, но вместе с тем смутно знакомым. Майор поморщился и попытался что-либо вспомнить, однако голова, подобно старой ржавой машине, отказывалась работать без смазки. Все попытки запустить ее закончились лишь нарастающей болью в висках.

В конце концов, Жерес пришел к справедливому выводу, что глоток холодного пива – это как раз тот смазочный материал, без которого не обойтись. Он надел комнатные тапки и пошлепал к холодильнику. Пробираясь через темную гостиную, Кристиан зацепил свое коллекционное туземное копье и с грохотом обрушил на себя портрет Катрин.

Воспоминания Жереса прервало изменение тональности гудения коммуникатора. По окружности прибора возникло яркое голубое свечение, которое, поднимаясь, образовало перевернутый световой конус. Внутри этого импровизированного телевизора спроецировалось объемное изображение физиономии Торна.

Первый же взгляд на профессора отбил у майора всякое желание поднимать вопрос о качестве связи. Знаменитый социолог имел плачевный вид, который Кристиан безошибочно охарактеризовал одним словом – утопленник. Лицо ранее сухощавого ученого вспухло и покрылось белесыми пятнами. Он был насквозь мокрый, с мигающими слезящимися глазами. Огромная капля маслянистой жидкости повисла на носу профессора, а затем сорвалась вниз с невероятно громким бульканьем.

– Что случилось? Кто это? Жерес, это вы? – пролепетал Торн.

– Черт возьми, профессор, кто же еще! Как там у вас дела на «Титанике»?

Социолог несколько секунд находился в замешательстве. Затем, раскинув своими гениальными извилинами, он сообразил, что у Жереса появился новый план.

«Интересно, что можно сделать за три часа? Можно пару раз обернуться вокруг земного шара, если ты астронавт. Можно выдрать дюжину зубов, если ты дантист. Можно загнать тележку мороженого, если ты продавец на Ривьере. Наконец, можно закадрить парочку классных девочек! А что сделал я? Заполнил десяток дурацких анкет и ответил на сотню идиотских вопросов. Вдобавок ко всему я взмок от пота, сидя в душном классе, где нет кондиционера и воняет средством от клопов. Жизнь казалась бы полным дерьмом, если бы не вон та хорошенькая аспирантка в мини-юбке».

Именно об этом рассуждал Мишель Тьюри, сержант второй роты, исполняя роль подопытного кролика в исследовательской программе с громким названием «Люди экстремальных профессий и современное общество». Спасение пришло неожиданно. В класс ввалился взмыленный посыльный. Он бесцеремонно проигнорировал замечание штатских исследователей и, козырнув, обратился к командиру разведчиков лейтенанту Марку Грабовскому:

– Господин лейтенант, вернулся командир. В двенадцать ноль-ноль майор собирает экстренное совещание офицеров и сержантов. По-моему, что-то важное, так как Строгов поднял на уши всю роту. А у него нюх на горяченькое.

Грабовский, Тьюри и сержант Дюваль одновременно оказались на ногах. Не столько потому, что до начала совещания оставалось двадцать пять минут, а скорее от страха, что кто-нибудь успеет отменить этот великолепный приказ и пытки исследователей человеческих душ продлятся до самого обеда.

Оставив взвод на попечение капрала Луари, Грабовский в сопровождении двух сержантов пулей вылетел из учебного корпуса. Они остановились, только когда оказались на лужайке перед зданием. Переглянувшись, все трое разразились громким смехом. Их поспешное ретирование уж больно походило на бегство трех шалопаев с воскресной проповеди.

Кольви – унылый маленький городишко на северо-западном побережье Корсики. Его основными достопримечательностями являются штаб Второго парашютно-десантного полка и невероятное количество разнокалиберных питейных заведений, в которых бравые десантники коротают время своих увольнительных за компанию с местными рыбаками. Как правило, хозяева подобных ресторанчиков предлагают клиентам довольно скромный ассортимент блюд, зато всегда готовы блеснуть широким выбором горячительных напитков. Под стать солдатам, на полках выстроились крепкий кубинский ром и терпкое французское вино, ароматное шотландское виски и веселящая русская водка…

Именно к дверям такого заведения по узенькой старой улочке приближались два завсегдатая. От их обычной легкой походки не осталось и следа. Переговариваясь вполголоса, приятели медленно и устало брели по пыльной мостовой. Если бы не офицерская форма, эту парочку можно было бы принять за безработных, плетущихся домой после безуспешных поисков пропитания.

Грабовский первым дотянулся до ручки и отворил дверь, пропуская вперед приятеля. Николай вошел в темное помещение и с ходу налетел на молоденькую официантку, которая обслуживала крайний столик. Он успел перехватить падающий поднос, но одна маленькая чашечка кофе, описав крутую дугу, выплеснула дымящуюся жидкость прямо на грудь лейтенанта. На светлом кителе в районе сердца медленно расплывалось бурое пятно. Ни Николай, ни Марк не слышали суматохи, вызванной этим крохотным инцидентом, они как завороженные стояли и смотрели на знак судьбы.

Первое, что увидел Строгов, когда очнулся, были огромные, словно озера, голубые глаза Луизы. В них застыл страх вперемежку с отчаянием. Девушка стояла перед Николаем, переводя взгляд с его лица на запачканный мундир и обратно.

– Простите, мсье Николай, – наконец сумела прошептать она. – Я опять доставляю вам неприятности.

– Странно, я думал, что подпространство черно, как непроглядная ночь. А на самом деле получается, что мы летим в сплошном белом тумане. – Николай задумчиво глядел в иллюминатор.

– А откуда тебе было знать, как выглядит параллельный мир? – Дюваль лишь на мгновение оторвал взгляд от двухметровой ракеты, в которую он старательно вкручивал термоядерную боеголовку. – Наш опыт звездоплавания не так уж велик.

– Это точно, мы многое пропустили, – горестно вздохнув, согласился Строгов. – Вокруг столько удивительных вещей, что просто невозможно оставаться равнодушным!

Николай в который раз почувствовал жгучее желание вернуть те годы, когда наука занимала его больше, чем что-либо иное. Но в двадцать лет мозг еще не готов осознать истинное предназначение человека. И мы мечемся из стороны в сторону, повинуясь юношеской горячности, чужому влиянию, а порой и просто веянию моды. Из памяти сами собой всплыли картинки прошлого: сбитый с толку декан, насмерть перепуганная мать, громоподобный гнев отца. Никто из них не мог понять молодого талантливого астрофизика, отправляющегося на армейский вербовочный пункт. Честно говоря, Николай и сам плохо соображал, что делает. Зеленые глаза взбалмошной генеральской дочки требовали немедленных подвигов. Эх, Николь, знала бы ты, как далеко меня заведет твоя мимолетная любовь…

– Эй, мечтатель! – окрик сержанта вернул Строгова к действительности. – Если хочешь, чтобы твои люди закончили установку ракет до конца дня, советую возглавить работы.

Сержант Тьюри разрывался между разношерстной публикой, хлынувшей на палубу № 4. В отсутствие офицеров Мишель был старшим по званию унтером, добравшимся сюда, поэтому незавидная роль регулировщика досталась ему сама собой. Не владея каким-либо планом эвакуации, сержант был вынужден действовать по собственному усмотрению. Он решил сформировать две группы. Одна – ударная, способная оказать сопротивление вероятному противнику. Другая – бесхребетная, состав которой пополнят все заблудшие души, волей судьбы оказавшиеся на главной десантной палубе корабля. Все это было легче придумать, чем осуществить. Мир рушился. Люди, эктоны, нэйджалы появлялись из бесконечных переходов и что есть духу неслись к ближайшим транспортам.

«Идиоты! – Мишель применил эту характеристику ко всем расам. – Что толку в этих скорлупках, если здесь нет пилотов!»

Провидение как будто услышало сержанта. Кабина одного из пассажирских лифтов выплюнула Хука вместе с Гийомом Жуали.

– Хук! Гийом! – Тьюри заорал как резаный.

Среди всеобщего рева и грохота вопли сержанта остались без ответа. Зеленея от досады, Тьюри наблюдал, как спины молодого эктона и штатного пилота взвода разведки быстро удаляются в противоположный конец палубы. Прозрение пришло за компанию с мыслью «Какой же я болван!». Только после этого в дело пошло личное коммуникационное устройство.

«Интересно, что можно сделать за три часа? Можно сыграть партию в теннис, если ты теннисист. Можно приготовить роскошный ужин, если ты повар. Можно поглазеть на американского президента Шварценеггера в новом блокбастере «Терминатор-5». Наконец, можно закадрить пару классных девочек! А что сделал я? Сидел и пялился на дурацкую планету, которая несется на нас со скоростью выпущенной пули, и прикидывал, каким боком лучше повернуться к неизвестной дикой твари, которая только того и ждет, чтобы оторвать тебе яйца. Жизнь казалась бы полным дерьмом, если бы не полфляги настоящего шотландского виски из той самой бутылки, которую Грабовский при загадочных обстоятельствах потерял на прошлой неделе».

Подобным думам предавался Мишель Тьюри, сержант второй роты, исполняя роль потенциальной мишени в безумном проекте под названием «Дуракам не сидится на Земле».

Избавление от мрачных мыслей пришло точно в назначенное время, секунда в секунду, совпадая с графиком входа в атмосферу Агавы. Транспорт «ММ» с разгону плюхнулся в море бушующего огня, от одного вида которого у Мишеля повалил пар из ботинок. Сержант повернулся к Сержу Риньону и опасливо поинтересовался:

– Господин капитан, это нормально?

– Что нормально?

Посадочные двигатели включились точно в назначенный момент. Николай не почувствовал ни толчка, ни перегрузки. Он будто плюхнулся в мягкую перину, которая нежно поставила его на ноги.

«Интересно, почему все твердят о трудностях посадки? Очень увлекательное, даже приятное мероприятие, – Строгов призадумался. – Или все дело в моих ощущениях, сглаженных, причесанных и припудренных искусственным мозгом совершенной машины?»

Этот вопрос Николай решил приберечь на потом. Где-то здесь скрывается враг! Хотя многофазное сканирование и не дало тревожных результатов, лейтенант не спешил отключать боевой режим. Он припал как можно ниже к земле и, ощетинившись жерлами излучателей, притаился посреди клубов черной пыли.

Восстановление видимости вселило в душу Строгова относительное спокойствие и солидную дозу уверенности. Его «Сахай» стоял в долине, которая как две капли воды напоминала суровое штормящее море. Отличие заключалось лишь в том, что бурлящим волнам здесь никогда не суждено было успокоиться. Превратившись в камень, они застыли, навечно сохраняя память о неистовом прошлом таинственной планеты-звезды.

«Прекрасно, пустыня мертва! – отметил про себя Николай. – Есть время разобраться с домашними делами».

Боевой транспорт «ММ» прекратил падение в считаных метрах от защитного купола. Ощущая мелкую вибрацию, порожденную слоями воздуха, Мишель поежился. Информация, которую он почерпнул из лекции Фалека, не давала покоя воображению сержанта. Видения перетираемых в пыль скал неотступно преследовали его. Атмосфера под их челноком больше не была животворной и мягкой. Повинуясь воздействию мощнейших силовых полей, она превратилась в гигантский многослойный наждак, грозящий гибелью всему, что попадет в его безжалостные объятия. Трагедия двух впереди идущих транспортов послужила наглядным примером. Никакая сверхпрочная броня не могла устоять перед беспощадными челюстями антиметеоритной защиты класса «А». Понимая это, Тьюри с надеждой посмотрел на Риньона.

– Кажется, пронесло, – промычал тот. – Нам повезло, что удалось проскочить вершину купола. Теперь, опираясь на двигатели, будем падать по параболе вдоль всего экрана.

– А мы не можем отойти чуток подальше?

– Это исключено. Пытаясь избежать столкновения с куполом, мы израсходовали практически все топливо. Нужно молиться, чтобы горючего хватило на посадку.

– Ладно, пусть будет так.