Володя Никитин вернулся из командировки ночью и поэтому появился в (редакции только после обеда. Сдав написанную статью в секретариат, он вышел в коридор и сразу же столкнулся с заведующим отделом науки и техники Тепляковым. Это был маленький, необыкновенно подвижный человек.

— Привет, Никитин! — обрадованно воскликнул Тепляков. — С приездом. Что, уже сдал материал? Чудесно! И уже освободился?

— Не совсем, — осторожно ответил Володя. У него не было спешных дел, но он опасался подвоха.

— Слушай, старик, выручай. На тебя вся надежда. Зайдем-ка ко мне.

Они вошли в узкий кабинет Теплякова, заваленный чертежами, диаграммами и непонятными моделями. В углу поблескивал массивный шкаф из металла и пластмассы, электронный «редактор». Смотреть на эту новинку в первое время сбегались все сотрудники. Впрочем, Тепляков не очень доверял машине в литературных делах и рукописи предпочитал править сам. Робот ему был нужен только как иллюстрация неограниченных возможностей науки.

Воспоминания детства обычно начинаются с пустяков. Хлопья снега за окном, забавная игрушка, ссора с приятелем — трудно сказать, почему эти мелочи на всю жизнь врезаются в память. Но у Андрея Соколова первое впечатление было большим и значительным. Он даже шутил, что оно оказало влияние на всю его биографию, предопределило выбор профессии.

Когда он начинал думать о своем детстве, перед глазами неизменно всплывала одна и та же короткая картина. Он стоит рядом с отцом на мосту. Внизу смутно белеет заснеженная река, а небо над головой усеяно искрами звезд. «Смотри, Андрейка, — говорит отец, — видишь, летит звездочка. Вот он, наш спутник!» Андрей таращит глаза, но ничего не может разглядеть. Тогда отец сильными руками поднимает его высоко вверх, И вдруг Андрей замечает яркую огненную точку, которая медленно плывет среди неподвижных звезд. «Вижу, вижу!» — радостно кричит он.

Эта короткая сценка для Андрея была дорога вдвойне прежде всего потому, что напоминала об отце. Время стерло из памяти почти все, что было связано с ним. Андрей знал об отце многое и в то же время не знал почти ничего. Только по рассказам старших мог он представить, как кудрявый и плечистый человек в кожаной куртке летчика часами бродил со своим малышом по городу, читал ему смешные сказки и с увлечением играл с ним в мяч. Воображение услужливо рисовало все это, но картины выглядели бледными, нереальными. Настоящих воспоминаний оставалось мало, и все они были до обидного короткими. Но память винить не стоило. Летчик-испытатель Федор Степанович Соколов погиб, когда его сыну шел шестой год.

Потом Андрей подрос, и ему рассказали, как все Произошло. Отец испытывал тяжелый реактивный самолет. Когда машина загорелась, он приказал экипажу выпрыгнуть с парашютами, а сам повел горящий самолет на посадку. Он не захотел прыгать, потому что внизу был город, и неуправляемая пылающая громадина могла врезаться в дома. Задыхаясь от дыма, чувствуя, что на нем загорается одежда, отец не покидал своего места до тех пор, пока не оказался за городской чертой. Тогда он тоже прыгнул, но было уже поздно. Самолет взорвался в воздухе, и горящие обломки накрыли парашютиста...

Свою мать Андрей не знал совсем — она умерла, когда ему не было и года. Осиротевший мальчик сначала жил у дальних родственников, потом его отдали в детский дом. На долгие годы воспитатели заменили ему родителей, а друзья по интернату — братьев и сестер.

Оранжевый пятнистый жучок, деловито перебирая угольно-черными лапками, полз по травинке вверх. Тонкий стебелек гнулся под его тяжестью. Костров подставил палец, и жучок перебрался к нему на руку.

— Божья коровка, полети на небо... — нараспев заговорил Костров.

Жучок повернулся на суставе согнутого пальца, выпустил рыжие крылья и растаял в веселой голубизне хорошего летнего дня.

Костров проводил его взглядом, беззаботно засмеялся, легко опрокинулся на спину.

— Смешно, — сказал Чумак.

Экспресс «Варшава-Пекин» подходил к Омску. В кинозале поезда тянулись со стереоэкрана изумрудные ветви деревьев, плыли перед глазами зрителей миллионы цветов. На экране проходила вся история Омска — от бледных кадров кинохроники давних времен до последних дней.

Нина очень хотела посмотреть этот фильм, но ее спутники рассоветовали.

— Не надо портить впечатление, — сказал Володя. — Что там кино! Наш город, знаешь...

Он остановился, подыскивая подходящее яркое определение, не нашел, засмеялся и закончил:

— Словом, приедешь — сама увидишь!

Никитин сидит на диване, рассеянно листает книгу, прислушиваясь к каждому шороху. Вот-вот должен позвонить Комаров. Нина тоже ждет у себя. У Комарова возникли какие-то затруднения, и он просил немного подождать. А Володе не терпится. Кажется, он готов идти пешком, лишь бы скорей все выяснилось.

Иногда его охватывают сомнения. А может быть никакой рукописи Соснина вовсе не существует? А если она и была, не истлела ли бумага в земле за столько лет? Вполне вероятно, что они найдут лишь заплесневелый подвал и жалкие клочки изъеденных мышами листков... Но возможна и такая картина. Они разыскивают рукопись, а в ней ни слова о тайне Платона Журко. Или там окажется шифр, который невозможно разгадать. Впрочем, и это для историков будет интересно...

Младший брат Володи Игорь возится у телевизора. Чудак! Другие ребята целые дни пропадают на Иртыше, а его из дому не выгонишь.

— Шел бы ты к реке, — говорит Володя.

— Успею, — возражает Игорь. И тут же спешит похвастать: Представляешь, вчера достал «Судьбу человека». У одного товарища на «Звездную дорогу» сменял. Хочешь посмотреть?