Приятно ли это, когда у тебя воруют сюжет? С одной стороны плохое не украдут. А с другой — всё–таки неприятно. Поэтому, если читатель найдёт книгу с похожим сюжетом, под другим названием, богато оформленную и под фамилией какой–нибудь русскоязычной «писательницы из Калифорнии» — Знайте это у меня стащили и подарили ей.

Деньги делают всё. А я увы, их не имею. И спонсора для издания романа тоже не могу найти. И потому, дорогой читатель, предлагаю тебе электронный вариант бесплатно. Уверена, тебе понравится; молод ли ты, в зрелом ли возрасте, или в почтенном.

Желающие стащить роман для экранизации — не старайтесь. Это тоже бесплатно. Ссылайтесь на автора и спите спокойно. Потому что, когда я пишу свои произведения, за моей спиной стоит Господь. Одной из его заповедей было: «Не укради».

Автор.

Шел 2003 год. Так уж сложилась моя судьба, что мне приходилось много времени проводить в дороге и выслушивать истории попутчиков. И потому я брала с собой диктофон, на тот случай, если рассказ того обещал быть интересным и, ещё один экземпляр своего романа «Эрика».

Книгу я подбрасывала на столик, чтобы от нечего делать попутчику захотелось ее открыть и дальше, уже с удовольствием, наблюдала, как он увлекается сюжетом, делится со мной прочитанным. И только тогда признавалась, что произведение принадлежит мне. Не скрою, всегда приятно, когда читатель, закрывая последнюю страницу, вздыхая, говорит: «Я бы хотел видеть продолжение романа или фильм, снятый на эту тему».

В этот раз до Москвы мне ехать долго, трое суток. За окном однообразный сибирский зимний пейзаж, а попутчики попались не разговорчивые, да и о чем говорить, о времени перемен, о том, что будущее неясно, что страна и без войны разрушена и разграблена, о разгуле преступности, беззаконии, безработице, море нищих и бездомных детей? Я направилась пообедать в вагон–ресторан, прихватив с собой сумку, в которой лежали документы, книга и диктофон. Все столики были заняты, только за одним в одиночестве обедал пожилой господин. Попросила разрешение присесть. Двое мужчин крепкого телосложения загородили мне дорогу и бросили на меня взгляды полные возмущения, мол «ты куда лезешь?» Но сидящий за столом, сказал: «Все в порядке.» И мне: «Присаживайтесь, мэм», бросив своим спутникам: «Вы свободны». Я поняла, что посмела присесть к столу «нового русского», а может и олигарха. А эти двое — его телохранители. Наспех, без аппетита перекусила. Захотелось скорее рассчитаться с официантом. В поиске кошелька, копаясь в сумке, невольно выложила на стол и книгу, и диктофон.

— Журналистка? — спросил мужчина.

Я подняла голову и не сразу оторвала от него взгляд. Лет ему было под шестьдесят. Черные с медным отливом и проседью волосы, черные еще брови и ресницы, зеленые глаза, прямой римский нос, волевой подбородок и все это украшено небольшой с проседью бородкой и небольшими усиками. Прежде, чем ответить на его вопрос, с неприязнью подумала: «Конечно же оставил свою прежнюю жену, с которой прошел не легкий жизненный путь, чтобы она своими годами не напоминала ему о бедном советском прошлом. Теперь у него, наверняка, юная спутница жизни. Чтобы привязать к себе этого красивый мешок с деньгами, она быстро родила ему ребенка. Телохранителями обзавелся» — и ехидно ответила на его вопрос: «Нет, не журналистка, писательница. У меня роман и несколько повестей. А диктофон…он нужен в дороге. Меня интересуют люди. Сейчас хотелось бы написать повесть «Герой нашего времени», о новом русском. Как он, мошенник и садист, грабил всевозможными способами население страны, заказывал убийства, разбогател, построил церковь, чтобы от грехов откупиться. Как деньги переправлял за границу, как обзавелся двойным гражданством. Только кто признается в этом? Вот вы, смогли бы исповедоваться на диктофон, душу облегчить, помочь мне в написании этой повести. Грехов, наверное, много набралось? Ааа! У Вас уже нет грехов. Вы пошли в церковь приняли христианство, так сказать грехи спихнули на Иисуса и царство небесное уже уготовлено Вам. «На тебе Боже, что нам не гоже «

— Детство мое прошло на территории военного санатория, для советского генералитета. Это был красивый большой трехэтажный Дворец с колонами и львами у входа и прилегающим к нему огромным парком, спускающемся к морю. Но и на территории парка с давних времен был небольшой пруд, где всегда обитали несколько пар лебедей. Моя матушка, во всяком случае, до тринадцати лет я считал ее своей матушкой, Томилина Мария Генриховна жила со мной во флигеле и работала в санатории уборщицей и добровольно сметала листья в парке. Время было послевоенное, голодное. Но сотрудники санатория, их было немного, питались там хорошо. За питание высчитывали с моей матушки половину зарплаты уборщицы. Нам хватало, чтобы выжить в голодное послевоенное время Я даже имел приличную по тем временам одежду. Матушка из чего–то что–то кроила, перешивала… Надо сказать, во флигеле, где мы жили с ней, было огромное количество какой–то поломанной стариной мебели и вещей, которых после всех грабежей барской усадьбы и устройства санатория там сваливали. Стоял даже клавесин, который был в полном порядке. И граммофон тоже. Матушка ставила пластинку, и во флигеле звучал старинный романс. Помню такие слова…. «К нам приехал на побывку генерал, весь израненный он жалобно стонал…» Когда мне исполнилось десять лет, я нечаянно разбил эту пластинку и матушка так расстроилась, что у нее некоторое время были красные глаза. Вероятно, она незаметно для меня всплакнула. Я ее очень любил, и с этого дня стал помогать ей во всем: и в уборке помещения санатория, и в парке. Матушка доверила мне уборку прекрасной аллеи «Унтер ден Линден», то есть аллею вдоль лип.

Однажды, заметив мое старание, она погладила меня по моим темно–медным волнистым волосам и сказала: «Молодец, Гришенька! Не за чужим хозяйством следишь — за собственным». Мог ли тогда я, советский зомбированный школьник, уловить смысл ее слов?

У моих сверстников было передо мной два преимущества. Первое — матери молодые, а моей было за сорок. И второе, она дворник. А мои ровесники — дети рабочих или крестьян. Советская литература постоянно прославляла эти два класса, хотя они на самом деле были мало оплачиваемыми и люди нищенствовали, но при этом гордились своим сословием. Впрочем не Советская власть придумала влиять на сознание людей через литературу, а еще император Август.

Несмотря на возраст, матушка моя была стройная и красивая. Я любил расчесывать ее густые пепельные волнистые волосы. В доме она наряжалась, но как только ей выходить наружу, надевала какие–то балахоны, которые скрывали ее фигуру и накидывала платок на манер монашек. Еще раньше, когда мне исполнилось семь лет, она научила меня нотам и играть на клавесине. Я разучил вальсы и по праздникам исполнял их в санатории на фортепьяно в большом зале. Это давало мне возможность упражняться в игре, когда санаторий пустовал, а заведующая меня еще и подкармливала.

Некоторое время в диктофоне была пауза. И далее Томилин обращался ко мне: «Вот Вы, госпожа, сочинитель. Вероятно, у Вас рассеянная память эрудита и потому возите с собой диктофон. А у меня очень хорошая память, и потому всегда был в школе отличником. Устные предметы мне было достаточно один раз прочитать, а письменные делал сразу, на свежую голову. Так что оставалось много времени на помощь моей дорогой матушке. Да, забыл упомянуть, она знала иностранные языки и научила меня сначала латыни, еще до школы. А когда я сносно читал уже на латыни, по старым дореволюционным учебникам, которые вместе с другими «ненужными» сложены были во флигеле стопками до потолка, стала учить меня и французскому алфавиту. Еще до школы я выучил и немецкий язык. На этих языках зубрил, по настоянию матушки, произведения европейских классиков…