Прошло минут пятнадцать.

Интересно, стоят они еще или разошлись?

Греков подошел к окну. Он был убежден, что стоят. И не ошибся: стоят, блаженно подставив спины горячему, почти летнему солнцу и засунув руки в карманы. Греков обернулся и подозвал Борискина.

— А ч-ч-черт их знает кто. Может, сборщики? — высказал соображение начальник ОТК Борискин. — Моих людей т-т-там нет.

«В Западной Украине прошли небывалые весенние паводки… В Дагестане землетрясение в семь баллов. Вся страна шлет помощь дагестанским братьям…»

Греков отодвинул газету.

Перепалка между Всесвятским и Стародубом обострялась. Правда, говорил начальник цеха, а Всесвятский лишь изредка вставлял слово. Всегда одно и то же: комплектация, дефицит, неритмичность…

Лепин что-то рисовал в углу. Наверняка Всесвятского. Трудно найти более подходящую натуру для карикатуры… Земцов, главный технолог, тихонечко посапывал.

Газеты он обычно просматривал тут же, у киоска. Распахнет листы и спрячет лицо. Это не всегда было удобно, его толкали прохожие. Но пока Иван Николаевич не пробежит глазами все четыре страницы, с места не сдвинется. Привычка. И покупал всегда несколько газет в одном и том же киоске, у бульвара.

— Загораживаете дорогу, людям не пройти, — не выдержала киоскер, молодая женщина с маленькими плутоватыми глазами. — И чего вы там все ищете?

Иван Николаевич удивлённо взглянул на нее и снова уткнул лицо в газетные крылья. Потом сунул газеты в карман плаща и стал прохаживаться, слегка прихрамывая на левую ногу.

— А вот и мы с Кириллом, — произнес рыжий Адька. — Итак, в нашем распоряжении тридцать две минуты, — и он тряхнул серый фирменный чемодан с замком, похожим на большое латунное ухо.

На матовой рифленой перегородке фигура Всесвятского выглядела забавно, и тень напоминала причудливый пенек.

В отделе стоял обычный деловой шум. Перестук счетов прерывался треском арифмометра или подвыванием электрической счетной машины. Заканчивали квартальный отчет по трем цехам, и работы было невпроворот.

— Мужчина сейчас марку свою потерял. — Мария Николаевна покручивала арифмометр и выписывала цифры. — Так что замуж идти нет никакого смысла.

У Татьяны не было настроения поддерживать разговор. Утром она вновь говорила с Павлом о сыне. Конечно, Павел переживает его уход из бригады, но сам виноват.

Расширенное заседание парткома проводилось в директорском кабинете. Рафаэль Поликарпович перекочевал на диван, а за широкий стол уселся Старостин, секретарь заводской парторганизации, молодой человек лет тридцати с небольшим. То и дело приглаживая вьющиеся волосы, он оглядывал присутствующих, следя за тем, чтобы где-нибудь между рядами внесенных в кабинет стульев не возник зыбкий табачный дымок. Старостин строго соблюдал регламент, держа наготове ключ. Если выступающий не укладывался в регламент, Старостин звякал ключом о графин и обращался к присутствующим с вопросом: «Ну как? Пусть продолжает или хватит?» И присутствующие в кабинете обычно отвечали: «Хватит! Чего там? И так все ясно…»

Старостин занял должность парторга «автоматически» — после внезапного ухода Киселева, как его заместитель. Киселева горком послал в Высшую партийную школу.

Сегодня на повестке был один вопрос: перспектива выполнения месячного задания.

Сквозь полусомкнутые веки Греков смотрел на очередного докладчика, начальника отдела сбыта Гмырю. Если веки медленно разомкнуть, фигура разделится на две части, словно уплывая вверх и вниз. Этот оптический фокус забавлял Грекова.

В дни, свободные от состязаний, знатоки бегов собирались в маленьком скверике рядом с ипподромом. В основном это были пожилые люди. Последние осенние листья лысеющих дубов с шорохом слетали на их пальто и шапки. Весь сквер утопал в дурманящем сладковатом запахе умирающих листьев.

У каждой скамейки обычно собирался свой клан. Или скорее — небольшой клуб, со своим неофициально признанным председателем из самых авторитетных знатоков, или, как тут было принято величать, — Полковником. Полковник, как правило, усаживался на середине скамейки, а вокруг сидели и стояли рядовые члены клуба.

Кирилл прошел аллейкой, пытаясь разглядеть за одинаковыми черными спинами фигуру Ивана Николаевича. Он был уверен, что старик здесь — куда ему еще деться в этот холодный осенний день. И не ошибся. Иван Николаевич сидел на краю скамейки, уткнув подбородок в сплетенные пальцы рук и прикрыв покрасневшие рыхлые веки. Серая шапка-пирожок прятала его красивые седые волосы. Кирилл вначале хотел дать знать о себе, но передумал и зашел за изогнутую тяжелую спинку скамейки…

— Кто хорошо разбирался в лошадях, так это великий князь Константин, — послышался сиплый голос Полковника из середины толпы знатоков. — Крупнейший был специалист, я вам скажу… И в газетах об этом писали.

— Нет ничего более постоянного, чем временное? — повторил Греков и взглянул на молодого человека, изрекшего эту фразу. Высокий, худой, он был, по-видимому, руководителем этой троицы. Именно он и передал Грекову пачку страниц — итог трехнедельных наблюдений за деятельностью завода.

— То, что вы тут предлагаете, утопия, — сказал Греков. — Писание, достойное Томаса Мора. И за это его, кажется, казнили.

— Его казнили не за «Утопию», — поправил блондин, сидящий у двери.

— А за что же?

Не заходя в цех, Кирилл спустился в подвал. Юра Синьков сидел перед прибором и выводил блик в окуляр. Кропотливая процедура. Хотя в подвале температура держалась постоянная, да и пол не слишком сотрясался, все равно блик регулировался с трудом.

— А, появился, академик! — Синьков отложил отвертку и поднялся навстречу Кириллу. — Как дела? Принес?

Кирилл поставил на соседний стол чемоданчик. Аккуратно сложенные черные пластинки тускло блеснули в полутьме подвала.

— Ну расскажи, расскажи. Не скромничай, — подбодрил Синьков.

Из Москвы Смердов вернулся во второй половине дня и, не заезжая домой, отправился на завод.

Главного инженера он не застал: Греков проводил совещание по новой технике в центральном конструкторском бюро и обещал появиться после трех.

Смердов попросил вызвать секретаря парткома Старостина. Так уж повелось со времен предыдущего парторга Киселева — по возвращении из командировки директор приглашал к себе для информации парторга и главного инженера.

Папка «текущих дел» лежала посреди стола. Бумаг на подпись было немного, в основном полученные сегодня и те, что требовали личного вмешательства директора.