– Гражданин Би-Эл-174384! Говорит Служба Общественного Контроля!

Мнемовызов пришел как нельзя вовремя: Боб только-только насыпал сахарозаменитель в утренний ан-кофе и приготовился сделать первый, самый вкусный, глоток. Что делать, пришлось отставить чашку в сторону.

– Слушаю, дежурный! – мысленно вздохнул Лозинский. – Что случилось?

– Сегодня, восьмого июля 2234 года, в девять часов пятьдесят шесть минут восемнадцать секунд по общепланетарному времени, зарегистрировано совершенное вами деяние, нарушающее Уложение о правах и свободах. Вы поставили свой кар на парковочное место, принадлежащее другому гражданину!

Вот же гадство! Заметили-таки! А может… Боб покосился на стеклянную перегородку, отделяющую его рабочее место от Плюхина. Тот, будто почувствовав взгляд, обернулся и глумливо оскалился. Ну, Жорж! Ну, скоти-ина! Не мог, как нормальный коллега, сказать честь по чести: «Бобби, не хами! Убери тачку». Сразу бросился жаловаться в СК на ущемление своих прав и свобод! Ладно, попросишь ты у меня сотку до получки!..

Над входом в парк висел гигантский рекламный щит. Вмонтированный в него мощнейший нейроретранслятор заставлял звучать в ушах каждого входящего или выходящего посетителя известный с детства звучный баритон Девятого Верховного Радетеля: «Кара – неизбежна, вина – неизбывна. Чтите закон!» Говоря эти слова, Радетель преисполненным душевного трепета жестом прикасался указательным пальцем правой руки к левому лацкану своего белоснежного пиджака. Туда, где горели три стигмы, напоминающие то ли изысканное ювелирное украшение, то ли бусины крови, выкатившиеся из сердца Отчима Народа, исстрадавшегося за своих подопечных.

Бобу сразу вспомнился популярный анекдот: ребенок спрашивает мать: «Вот у древних был такой «бог». А кто это?» – «Как бы тебе попроще объяснить, детка? – задумывается та. – Представь себе Верховного Радетеля без единой «медальки»…»

– Ты был прав, великий старик, – как и многие граждане, привыкшие к мыслеречи, Лозинский иногда начинал думать вслух. – К чему выпячивать достойные поступки? К ним и без того должен стремиться каждый гражданин. А вот отметить несмываемым клеймом позора деяние недостойное, значит не только наказать, но и предостеречь. И свершившего его, и всех окружающих, – и он покосился на добрую дюжину собственных стигм, привычно сожалея, что проклятые «медальки» нельзя заставить исчезнуть хотя бы на время.

В парке отдыха было традиционно многолюдно. Бегали и галдели дети, чинно прохаживались матроны, снисходительно косясь на молодых матерей, сопровождающих левитирующие аэролюльки с младенцами, у фонтана дурачилась стайка молодежи, брызгаясь водой с некоторой оглядкой (не ровен час попадешь в кого-то постороннего, а за такое можно и предупреждение схлопотать, если «жертва» окажется брюзгой). В общем – все, как обычно. И все же у одного из этих добропорядочных граждан сейчас зашкаливал уровень агрессии, подталкивая к самому страшному преступлению – лишению жизни. Только как его обнаружить? За намерение, в отличие от свершившегося деяния, никаких отличительных знаков не полагалось. Лишь человекоохранители имели на вооружении специальный прибор, способный фиксировать преступную мысль. Они, кстати, небось уже мчатся сюда на всех парах – гражданин Шеймас, конечно, «слил» информацию приятелю-новостнику, но замалчивать ее вовсе он, разумеется, не станет – за такое не только полновесную «медальку» пропишут, но и с хлебной работы турнут… Придется рискнуть.