Перевод по изданию Kosciana Reka, Civis-Press, 1991

Сегодня я въехал в жилище, которое отныне не должен покидать целый год. За мной сомкнулись тяжелые и холодные мраморные плиты, гладкие и лишенные украшений, за исключением узкого карниза с изображением солнечных часов, египетского символа вечности. Мне импонирует его совершенная законченность: впечатляет больше, чем удивительная фантазия резчика. Меня восхищает работа мастеров, с величайшей точностью подогнавших друг к другу каменные плиты. Протянул руку и ощутил под пальцами холодную отполированную поверхность камня. Изредка пересекают поверхность мелкие жилки, напоминающие дивный растительный орнамент либо крылья мелких насекомых, веками заключенных в янтаре. Когда присматриваюсь повнимательнее, создается впечатление, что ленты, петли и зигзаги складываются в особые буквы, укрытые в глубине прозрачного льда. Замерший мир интригующих знаков, навсегда отделенный от повседневной суеты. Это наиболее благородный материал для гробницы.

На задней стене, примерно в полуметре от пола помещена бронзовая табличка:

За этой надписью скрывается гроб.

Из склепа можно выбраться через небольшую щель. Кладбище плавится от полуденной августовской жары, но здесь холодно. Только у входа подрагивает разогретый, наполненный ароматом трав воздух. Иногда появится жужжащая пчела или зависнет в воздухе голубая стрекоза, чтобы куда-то исчезнуть через мгновение. Кроме этих тихих звуков мелких существ слышится еще один непрекращающийся гул. Это живет Париж.