– Торжественную линейку… посвященную началу нового учебного года… – Добрая лицом директриса чинно обвела рукой всех присутствующих и эффектно закончила: – …считать открытой! Поздравляю вас, дорогие мои!

Площадь перед школой взорвалась аплодисментами и свистом. Старшеклассники лопали шары и изображали веселье. Мелкие стояли ровными рядками: девочки держали мам-пап за руки и напряженно глядели из-под капроновых бантов; зализанные на косой пробор мальчонки неуютно ежились в синих брючных костюмчиках с идейными эмблемами на рукавах.

Прозвучала команда – старшеклассники быстро разобрали прослезившихся детей и увели в новую прекрасную жизнь. Директриса благосклонно проводила малышей взглядом и блеснула очками в нашу сторону:

– Сегодня мы принимаем в наши ряды новый класс. Вы знаете, что уже много лет в нашей школе существуют классы с литературно-театральным уклоном – девятый «Б» и десятый «Б». В эти классы набирают самых талантливых и литературно одаренных ребят со всей Москвы. Вашими педагогами, ребята, будут ведущие актеры Малого театра, Щепкинского училища, а также известные киноактеры и режиссеры. Ребята, принятые на литературное отделение, будущие журналисты и писатели, будут учиться у нашего замечательного педагога, главного методиста Москвы по литературе, Льва Соломоновича Айзермана. Мы, коллектив нашей школы, надеемся, что эти два года навсегда останутся в вашей памяти как самые счастливые годы вашей школьной жизни!

– Тридцать три корабля лавировали, да не вылавировали, – отчеканила блондинка Вика, обнажив ровные зубки. – Надо повторять это упражнение по многу раз, тогда дикция идеальная будет.

– Ты в обморок сегодня падала? – спросила я, переодевая кроссовки.

– Сегодня сцендвижения нет, только речь. Но я все равно отрепетировала, смотри, как получается!

Вика-губки-бантиком прошла три шага по сцене, внезапно обмякла и убедительно грохнулась на пол. Да так, что пролетела под стулья, составленные пирамидой друг на друга.

Все ребята захлопали.

На дурных делах легче всего прославиться. Настя и Вика стали гордостью класса. Вика, помимо звания «секс-символ девятого “Б”», заслужила наше уважение абсолютно наплевательским отношением к учебе. Кроме театрального мастерства, ее не интересовало вообще ничего. Ну, конечно, кроме симпотных мальчишек. Она хотела любви и актерской славы. Остальное – да гори оно огнем.

Настя училась довольно хорошо по всем предметам. Уроки делала исправно, списывать не просила. После неудачного кинодебюта села за написание пьесы. Обязательно для постановки на Бродвее. Гигантомания плюс амбициозность. Или все, или ничего. Держитесь, псевдогении, – Настя себя еще покажет!

Я училась средне. Твердая пятерка была только по литературе. Ах да, еще по физкультуре. Случайная, залетная. Остальные предметы я не удостаивала своими знаниями. Но особенно я ненавидела математику. А она – меня, в лице нашей классной. Как назло, нашему девятому «Б» в классные назначили именно математичку. Первой встречи было достаточно, чтобы понять – мы не будем рыдать друг у друга в объятиях на выпускном.

После истории с пистолетом Агриппина Федоровна сделала свои, только ей понятные выводы. Во всем виновата Шумская. То есть я. Факты были за меня, а Федоровна против фактов. Ну не нравилась я ей сильно, что ж тут поделаешь. Поэтому я старалась лишний раз не травмировать ее своим присутствием на уроках.

– Бред какой-то! Это УПК ввел еще Хрущ сто лет назад! – возмущался Борис, «писатель» с ехидно-серьезным взглядом. – Нам-то это зачем? Я что, лобзиком теперь должен выпиливать и сколачивать табуретки?

– А я думаю, это полезно – научиться что-то делать своими руками, – сказала рассудительная Татьяна.

Она была ответственная, дисциплинированная и плакала, когда получала тройку. Ее обожала Сова и не гнобила историчка. Таня училась на литературном отделении и с театральными дружбу не водила.

– Я научусь, если мне нужно будет. Но это маразм – вынуждать творческих людей работать не по профилю, – продолжал сердиться Борис.

– Там еще выбор есть: можешь телефонистом пойти, а можешь с девчонками на швею-мотористку выучиться, – подхватила я смешную тему.

С Татьяной нас объединил телефонный узел. По характерам и по социальному статусу мы были абсолютно разные.

Таня была из семьи номенклатурных работников. И мама, и папа работали в аппарате Центрального Комитета КПСС. В Танькиной голове с детства все лежало на своих полках. Поэтому наши «подвиги» воспринимались ею с недоумением, а порой и с порицанием.

Мы не спорили, выясняя, чей менталитет правильнее, просто дружили и много фантазировали о будущем. Таня была девочкой романтичной, сочиняла неплохие стихи, любила литературу идейного содержания – поэмы о расстрелянных комсомольцах и драматургию Виктора Розова.

Она была высока, стройна, мила лицом и спокойна. В отличие от нас с Настей, Викой и Оксаной. В нас все бурлило, наверное, это жизнь кипела.

А еще она была чуть снисходительна. Едва кто-нибудь из нас открывал рот, Татьяна с готовностью начинала хихикать, словно мы шуты гороховые. Это слегка напрягало, но на мелочи в детстве никто внимания не обращает. Хотя на самом деле все состоит из мелочей. И невнимание к ним рано или поздно может убить. Идею, бизнес, а может даже и… человека.

Лето пронеслось как один день. У каникул есть такое свойство – быстро заканчиваться. И в школу дико не хочется идти. По многим причинам.

Во-первых, потому, что вставать надо рано, а это всегда влом. Во-вторых, придется подчиняться чужим тетям-дядям, которые тебя не любят и даже не считают нужным это скрывать. Опять-таки, нужно лицемерить, подхалимствовать и притворяться. Учить то, что учить не интересно. Потому что уже заранее знаешь – половина знаний, полученных в старших классах, тебе точно не пригодится.

Еще нужно сидеть за партой, когда хочется двигаться. Особенно в таком возрасте, когда внутри все ликует.

Всесторонне развитых детишек – раз-два и обчелся. Как правило, у ребенка есть тяга к одному-двум предметам, и в них он наиболее преуспевает. Остальные предметы – просиживание штанов. Или юбок. Поэтому кто-то умный и придумал специализированные школы, где детки погружаются в любимые предметы и становятся грамотными специалистами.

Наши классы были единственными в своем роде – литература, искусство, мастерство актера, сценическая речь, сцендвижение и музыка. Для гуманитария такая учеба – счастье. По идее – да.

На первом же собрании Агриппина Федоровна попросила комсорга назначить дату принятия в комсомол новых кандидатур.

В список внесли меня. В классе оставалось всего четверо некомсомольцев.

Комсомолка со стажем Настюха «гоняла» меня по уставу с завальными вопросами:

– Что такое демократический централизм?

– Настюх, а прокатит, если вместо этого я про партийную организацию и партийную литературу расскажу? Как ты про Бойля и Мариотта? Ну не успею я про централизм вызубрить!

Динара приехала ко мне домой с дружеской поддержкой. Привезла много татарской вкуснятины, вино «Старый замок» и самиздатовские воспоминания дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу».

– Это тебе Никита просил передать. Когда прочтешь, отдашь мне обратно. Я тебе другие книги привезу.

Это оказалось как нельзя кстати. После собрания настроение было отвратительное. Подобным «наказанием», сами того не понимая, классная руководительница с подлизами вынудили меня стать сочувствующей диссидентам и антисоветчикам. Хотя, если честно, я мало понимала в политике и существующем строе. Стадные чувства жить и не высовываться я впитала с детства, как и все мои сверстники. И не особенно задумывалась, почему наша страна живет так, а не иначе?

Так что решение о непринятии меня в комсомол подтолкнуло к выбору – «петь» хором или соло.

– Динара, привези мне, пожалуйста, Буковского, Войновича и Зиновьева. Я хочу попробовать разобраться в нашей жизни не со слов маразматичной исторички, а сама. Если что не пойму, спрошу у твоего Никиты. Договорились?

Но все равно, глядя на своих подруг, я подсознательно задавала себе вопрос: «Кто из них?» Единственный человек, в ком я не сомневалась, была Динара. Потому что она такая же безалаберная растеряха, как я. Как-то раз она забыла у меня свой паспорт. А я случайно нашла его вместе с сумочкой за тумбой в прихожей. Три месяца прошло! А она даже не вспомнила о нем. И очень благодарила – думала, что потеряла.

Да и потом нас связывала с ней антисоветская литература, что вообще криминал. Она очень рискует, распространяя самиздатовские произведения. «Такой человек воровать не станет», – заключила я.

Потом я вообще перестала задавать себе эти вопросы. Было – да сплыло. Гораздо интереснее, что у Таньки начала налаживаться личная жизнь. Танюха наконец-то сняла квартирку где-то в Бирюлеве. Хоть и даль несусветная, но зато недорого.

Мухаммед жутко обрадовался и тут же назначил свидание.

Десятый «Б» расцвел романами.

Настя влюбилась в Бориса, а Борис – в Настю. После уроков они молча выходили из школы, брались за руки и шли гулять на Цветной бульвар. Словно два хороших стихотворения соединились в одну поэму. Соединились так органично, что все согласно закивали – да, они пара.

Борис нравился Насте с первого дня, с той самой линейки возле школы, где мы обсуждали похороны Высоцкого. А Настя понравилась Борису после скандальной истории в квартире деда. Борис был талантливым, образованным и элегантно-умным. То есть не стремился никого подавлять своими знаниями и интеллектом. Сам по себе, но друг незаменимый. Каждый из них был самостоятельной личностью и не навязывал свое мировоззрение и стиль поведения. Борис уважал Настину смелость, фантазию и эмоциональность. А Настя мирилась с чудаковатостью и милой рассеянностью парня. Видимо, Борис был гениален, но мы трактовали это по-своему и хихикали, что у него «не все дома».

Настя никому не рассказывала об их отношениях. Мы даже не знали, о чем они разговаривали. Но видно было – эти две талантливые личности находились в своей тональности, пели в унисон и не фальшивили. Поэтому им не нужны были ни настройщики, ни дирижеры.

Удивительно было наблюдать, как интеллигентно они общались. Ни жестом, ни словом не подчеркивали на публике свою принадлежность друг другу. Только Настя стала женственнее и мягче. А у Бориса исчезла ехидная улыбочка.