Я уже пятый год педагогом. Немало тяжелых минут пришлось мне пережить в связи с этой деятельностью. Но все-таки я люблю это дело. Люблю свой предмет — словесность и желал бы быть хорошим учителем, полезным для своих учениц.

Пусть же этот дневник помогает мне разобраться в моей работе, пусть копит он крупицы опыта, которые часто затериваются и забываются без всякого следа.

Уже больше месяца как начались занятия. Пока чувствую себя бодрым и довольно уравновешенным. А это для учителя очень важно.

Но в общем не с приятных вещей начался этот год. Весной, когда я уже уехал, здесь сильно нашумел один родитель — адвокат фон К-с, дочь которого оставили на второй год. Он кричал на начальницу, жаловался попечителю и грозил, что будет у ног государя. А теперь директор получил из округа для отзыва три его пространных жалобы-доноса на весь педагогический персонал. И чего только нет здесь! И истинно русские указания на «жидовско-польскую аристократию», которой будто бы покровительствует начальница, и намеки на взятки, на которые будто бы выстроен мой дом (перешедший мне еще от покойного отца), и целый ряд всевозможных ложных фактов вроде того, что я говорил, что оставлю его дочь «своему товарищу К.», с которым я учился еще в младших классах средней школы и с которым с тех пор никаких дел не имел. Теперь директору приходится разбираться во всех этих нелепых инсинуациях и снимать с нас показания. Все это было бы возмутительно, если бы не было так глупо!

Умер Столыпин… Вокруг его имени начинается националистическая вакханалия, которая отозвалась и у нас. С удивительной скоростью, — скорее, чем всякие деловые ответы, — пришли из округа подписные листы на сооружение ему памятника. В реальном и частной гимназии «страха ради иудейска» подписались все. Но у нас все-таки большинство не подписалось. Неужели и за это влетит? Неужели даже и в этом педагог не может быть хоть немного независим!

Почему же Илиодор мог безнаказанно даже отказаться от панихиды? А против памятника восстает даже «Русское знамя»!

2 октября

Для чего существуют классные дамы? В теории, очевидно, отчасти для надзора за ученицами, а главным образом для надзора за учителями. Потому что чем же иначе объяснить обязательное присутствие их на уроках только учителей? Не знаю, есть ли какие положительные стороны такого узаконенного шпионства, но что есть отрицательные — это вне сомнения. Не думаю, чтобы такое явно подчеркиваемое недоверие к мужскому учительскому персоналу могло благотворно влиять на его психику. Да едва ли это может благотворно влиять и на учениц. Возможно, что в других гимназиях классные дамы отчасти следят и за дисциплиной класса; у нас же подбор их такой, что ни о каком влиянии на дисциплину и речи быть не может. Оставить класс исключительно на их попечение — дело совершенно немыслимое. И когда предлагаешь ученицам остаться и прочитать что-нибудь в присутствии классной дамы, девочки сами говорят, что у них ничего не будет, что они будут шалить, и потому просят остаться самого учителя. Перед приходом учителя в классы идет возня и шум, и классные дамы не в состоянии водворить порядок; не обращают они внимания и на разговоры во время урока, хотя бы это происходило рядом с ними. Таким образом, все дело классной дисциплины, сопряженное с различными неприятностями и отвлекающее от занятий, лежит исключительно на зрителе. Классная же дама сидит себе спокойно, посаженная ради каких-то «высших соображений». Бывает даже иногда, что в соседнем классе нет урока и там стоит шум, мешающий заниматься, и классная дама все-таки продолжает сидеть в классе, где есть зритель, предоставляя свободный класс самому себе и ясно подчеркивая этим свою настоящую роль. Правда, наши классные дамы существа вполне безобидные и сидят в классе «по воле пославших их». Но если надзор за учителями тут ни при чем, а надзор за дисциплиной и тем более, то для чего же они существуют? О воспитательном воздействии их на учениц смешно и говорить. И вся «деятельность» их сводится к еженедельной проверке дневников и к четвертному статистическому отчету, т. е. к тому, что совершенно безвозмездно исполняют и «классные наставницы» из учительниц.

3 октября

Сегодня в VI классе подошла ко мне ученица Ф., недавно перешедшая в нашу гимназию, и хотела сдать мне домашнее сочинение, которое подавали ее подруги уже дней 5 назад. Она мотивировала это тем, что в день подачи сочинения провожала родителей. Я не имел основания не верить ей, но сочинения все-таки не взял, предложив ей написать вместо него классное. Это общее требование, которое я предъявляю ко всем, не подавшим домашние сочинения в срок, и которое приучает их к аккуратности; а приучить к этому русского человека — дело нелегкое, и мне на первых порах пришлось употребить немало усилий, чтобы отучить их от надежды на отсрочки, от запоздалой подачи и т.п. Поэтому-то я и не взял сочинение у Ф. Она, правда, может быть, и не виновата. Но сделай уступку одной, и снова расстроится весь налаженный порядок. Будут говорить, что я к ней пристрастен; будут, ссылаясь на нее, и другие требовать того же.

8 октября

Начальница нашей гимназии — дама с большими претензиями. Но так как по положению о женских гимназиях она является не больше как инспектором или старшей классной дамой, не имеющей никакой власти над педагогическим персоналом и над учебной частью, то ее жажда власти проявляется во всяких мелочах, и на этой почве между ней и педагогическим персоналом часто происходят столкновения, приведшие к тому, что она теперь даже не завтракает с нами, а в минувшую Пасху никто не поехал к ней с визитом. Сегодня одна из учительниц пошла объясняться с ней по поводу того, что она имеет привычку устраивать объяснения с ученицами во время урока, вследствие чего ученицы нередко опаздывают в класс и являются до того расстроенными, что не в состоянии работать. Начальница, по обыкновению, приняла это за личное оскорбление и в свою очередь начала обвинять К. И. во враждебном к себе отношении, добавив даже: «Я только в том себя упрекаю, что слишком деликатна с вами». Разумеется, к улучшению наших отношений такие факты послужить не могут, и педагоги избегают о чем-либо рассуждать с нашей «мадам».

12 октября

Несколько дней уже не брался я за дневник: не до того было. Теперь в полном ходу пробные уроки в VIII классе, и с ними вместе у меня ежедневно по 5 уроков. По вечерам тоже то исправление конспектов, то тетради, то подготовка к урокам. Вес это бы ничего, так как интерес к делу у меня есть. Ни за подготовкой к урокам, ни на самих уроках я никогда не чувствую скуки. Часто даже с удовольствием перечитываешь какие-нибудь стихотворения или прорабатываешь другой какой-нибудь материал и с интересом ждешь, как воспримут его ученицы. Но мало времени остается для самого себя и или дальнейшего самообразования. Читаешь в учебное время почти одни только газеты да журналы, и то урывками, а на остальное совсем времени не хватает. Хотел было нынче заняться немецким языком и начал переводить, но вот уже около 2-х недель как некогда взяться за книгу. Те годы занимался я еще в воскресной школе, по нынче решил оставить это дело, хотя оно и нравилось мне. Боюсь, что переутомление отзовется прежде всего на моей педагогической работе в гимназии. А следы его я уже замечаю. Мало сил у меня, и хотя я серьезно никогда почти не болею, но, очевидно, начинается малокровие. Вот уже, например, целая неделя, как я чувствую себя утомленным после уроков, иногда болит голова, плохо спится по ночам, а утром чувствуешь, что почти совсем не отдохнул. И это еще при нормальном образе жизни и отсутствии хозяйственных и семейных забот. Хорошо еще, пока это не отзывается на нервах и пока нет каких-нибудь серьезных неприятностей. В противном случае все это приводит в раздражительное настроение и готова почва для всяких педагогических конфликтов.

16 октября

Я как-то читал о почтальоне, которому до того надоел ежедневный однообразный труд разноски писем, что однажды на Пасхе или на Рождестве, подавленный мыслью о предстоящей разноске целых сотен поздравительных писем, он утопил в реке сумку, набитую этими письмами.

Нечто подобное испытывает и наш брат, педагог, обреченный целые вечера посвящать чтению и исправлению ученических сочинений о разных Онегиных, Чацких, Гамлетах, Макбетах, о которых писали на разные лады и в прошлом, и в позапрошлом году. Ученические работы — это настоящий крест учителей русского языка. Ни по одному из других предметов нет такого количества письменных работ, как по русскому языку и словесности. Ни у одного из преподавателей не отнимают они столько времени, заставляя сидеть за ними целые вечера и посвящать этому почти все праздники. А между тем за этот труд, поглощающий столько времени и сил, полагается лишь самое мизерное вознаграждение. За исправление работ целого класса но 20 рублей… в год! Да и то еще ныне вышло «разъяснение», что из этих сумм следует делать вычеты в пенсионный капитал.

Последнее время я все почта вечера посвящаю этой работе. Но не скоро подвигается она. Сочинения в моих классах (старших) уже большие; домашние редко меньше двух листов; а исправлять их надо всесторонне: и со стороны содержания, и со стороны плана, и со стороны стиля и орфографии. Классы притом у нас в гимназии многолюдные (редко меньше 40 человек). И даже при минимальном количестве сочинений приходится проверять в каждую четверть 10–12 работ. Но еще скучнее будет работать, когда в следующую четверть пойдут «исправления» старых работ; я требую от учениц исправлять все неправильные выражения, выписывать в исправленном виде фразы с неправильной пунктуацией и переписывать по нескольку раз исправленные орфографические ошибки. Для улучшения стиля и орфографии учениц я считаю такие исправления необходимыми; но зато сколько труда — и труда однообразного, скучного — прибывает с проверкой этих «исправлений». Самые темы, конечно, стараешься разнообразить; но в общем выбор их все-таки очень ограниченный, так как даю я обычно из курса (исключения редки; например, по одной в классе), и притом каждая тема (в начале года) представляется на утверждение окружного начальства.

Но самое больное место в сочинениях наших учащихся — это правописание. Содержание обычно особенных трудностей не представляет. Излагают тоже (за исключением нескольких наименее развитых учениц) по большей части сносно. Но орфография — это истинный бич для них. Научить писать грамотно в младших классах их не успевают; а переучивать безграмотных в старших классах — чело почти безнадежное, тем более что тут надо идти дальше — проходить литературу, и нет времени опять возвращаться к грамматике. И приходится ограничиваться только паллиативами: разбором ошибок в классе и исправлением их дома, чтобы ученицы не разучились но крайней мере окончательно. А между тем за орфографию приходится сбавлять им баллы, и почти все неудовлетворительные отметки за сочинения стоят в связи именно со слабым правописанием, от которого страдают нередко и хорошие ученицы, или плохо подготовленные на первых порах, или рассеянные. Не взыскивать же с них за орфографию нельзя, потому что иначе они вовсе не станут обращать на нее внимания (работы по другим предметам, где не обращают внимания на правописание, поражают еще большей безграмотностью); а на экзаменах им за это придется жестоко поплатиться, так как по циркулярам Министерства в экзаменационных сочинениях следует больше ценить орфографию, чем содержание (с двойкой из-за содержания можно допускать к устным экзаменам, а с двойкой за ошибки — нельзя).

16 августа

Важная новость в нашем педагогическом мире — это утвержденные летом новые штаты мужских учебных заведений. Учителя мужских гимназий и реальных училищ могут быть довольны, т<ак> к<ак> материальное положение их значительно улучшилось. Но женские гимназии и здесь обошли. И теперь, сравнивая свое положение с положением коллег по реальному училищу, невольно испытываешь чувство зависти и незаслуженной обиды. Разве не тот же самый труд несем мы, разве не тот же образовательный ценз требуется и от нас? А между тем такая резкая и обидная разница! Коллега-историк, например, поступивший со мной в один год, но преподающий в реальном училище, получает по новому штату за 12 уроков почти столько же, сколько я за 24, не имея при этом письменных работ; а за все свои уроки он получает втрое больше, сравнительно со мной. И все только от того, что он преподаст мальчикам, а я обучаю девиц. Министерство народного просвещения еще раз показало свой антикультурный характер, отнесшись так пренебрежительно к русским женщинам и их образованию. Ведь тут важны не столько оклады сами по себе (хотя для семейных учителей очень важно и это), сколько возможность ограничиться меньшим количеством уроков, что ведет к большему сохранению сил и к большей продуктивности занятий. При данных же условиях, будучи завален работой, сам чувствуешь, как превращаешься в какую-то водовозную клячу. Видишь, например, что иной учитель, видимо, много читает, следит за литературой своего предмета, и в то же время сознаешь, что не можешь угнаться за ним, т<ак> к<ак> принужден сидеть все вечера за письменными работами, которых у него нет. Нередко в начале года приходит мысль обновить свои курсы, пересоставить программы, ввести новые произведения, но вскоре соображаешь, какого количества повой работы требует все это. А где же время на это? Где силы? И остаешься с прежними курсами, с прежними объяснениями, снова сбиваешься на трафарет, который с каждым годом становится все привычнее.

17 августа

Читал в «Журнале Министерства» новую программу русского языка для средне-учебных заведений. Есть тут и нечто от новых веянии в педагогике — о сокращении диктовок, о пользе внеклассных бесед, о необходимости освещать литературные произведения в связи с жизнью эпохи и т.п. Но эти новые веяния отчасти и раньше проникали в школу вопреки министерским программам, а отчасти трудно осуществимы (хотя бы внеклассные беседы, взваливаемые на тех же заваленных письменными работами словесников). Но зато немало в этой программе и прямо антипедагогического. Взять хотя бы новый курс IV класса, куда хотят впихнуть и славянский язык, и языкознание, и диалектологию, и теорию словесности. Только господа из канцелярий, никогда практически не занимавшиеся, и могли додуматься до этого. Учителям же, которые на практике видят, как трудно даются детям этого возраста обобщения (хотя бы по грамматике или теории словесности), остается при виде этой нелепой программы только руками развести. Я лично думаю, на основании опыта, что ее нелегко пройти даже и в VIII классе. Интересны в программе и следы современных политических веяний. Взять хотя бы бесследное исчезновение Герцена, который был введен при Шварце (министр народного просвещения. —

13 сентября

Новый директор оказывается вполне во вкусе Кассо. Требуя соблюдения формы от учителей, он настаивает, чтобы даже в классе ходили в сюртуках, а когда один учитель возразил ему, что был циркуляр, разрешающий ходить в тужурках, директор ответил: «Этот циркуляр был издан в революционное время». На мое же возражение, что меня видел в тужурке и попечитель, и окружной инспектор, и все-таки ничего не сказали, он ответил: «Хотя и не сказали, но в душе без сомнения осудили». Теперь подошло время выборов родительских комитетов, которые, по словам директора, вредное учреждение. И он приложил все усилия, чтобы сорвать выборы. Первое собрание родителей не состоялось, т<ак> к<ак> набрать

2

/

3

было довольно трудно. Директор же и временная начальница даже не вышли к родителям и, сидя в другой комнате, говорили с ними через классных дам, чем родители, конечно, были обижены. На просьбу родителей сообщить день следующего собрания директор не соблаговолил ответить. А потом, когда родители разошлись, назначил его на следующий день, и только заявления педагогов, что в один день невозможно написать и разнести по городу 300 повесток, заставили его устроить собрание через день. Родители в пику ему постарались, чтобы собрание состоялось: списали все адреса, разделили их между собой и стали объезжать более нерадивых родителей, приглашая их на собрание. Директор же заказал начальнице через четверть часа после назначенного срока объявить собрание закрытым, а сам совсем не явился в гимназию. Но когда начальница попыталась сделать это, то встретила отпор и должна была сдаться, тем более что родители нашли целый ряд неисправностей в рассылке повесток и в составлении списков. Наконец кворум набрался, и комитет оказался избранным, что редко бывало даже при прежней норме общего собрания живущих в городе). Узнав об этом, директор, привыкший к безгласию родителей, был сильно удивлен и даже высказал сомнение, настоящие ли родители были на этом собрании, не было ли туг самозванства.

Под стать ему будет и теперешняя временная начальница гимназии. Это учительница приготовительного класса, преподающая также чистописание. Эта особа, занимаясь уже не менее 20 лет, ведет дело так, что оно нисколько не утомляет и не обременяет ее. Секрет этого очень простой. Она ежегодно пропускает добрую половину уроков под предлогом разных мифических болезней. А когда и ходит в класс, то дает ученицам какую-нибудь самостоятельную работу, а сама что-нибудь читает в это время. В результате ее ученицы всегда в большом числе проваливаются при переходе в первый класс, родители недовольны, но ворчат только себе под нос. Ныне же, когда она, хотя и временно, оказалась «на славном посту», уроки оказались совсем заброшенными. Приходя в гимназию, она спокойно сидит в учительской за какой-нибудь книжкой и даже не заглядывает в класс, ссылаясь на то, что она не в голосе. И вот уже целый месяц приготовишки ходят в гимназию, но не занимаются. Правда, их держат там часа два, но сидят с ними восьмиклассницы, которые и сами только начинают изучать разные методики. А учительница даже не скажет никогда, чем с ними заниматься, и сама не считает даже нужным попросить кого-либо заменить себя. Вместо нее обычно приглашает восьмиклассницу сторожиха того здания, где помещается приготовительный класс или по своей инициативе, или по просьбе учительницы другого класса, которому оставленные на произвол судьбы девочки мешают заниматься. Дело дошло до того, что недавно приходила в гимназию мать одной из приготовишек и предлагала сама заниматься с ними, если в гимназии заниматься некому.

Для таких педагогов родительский комитет, действительно, бельмо на глазу.

25 сентября

Сегодня был первый реферат в VIII классе. «Словесница» С-на сделала успешное сообщение на тему «Бельтов как общественный тип». Предварительно она написала план своего реферата на классной доске. Я и ученицы, сидя на партах и следя за этим планом, слушали реферат, а С-на с учительского места говорила. Говорила она очень бойко, литературно и даже красиво. Но в разработке материала нашлось немало погрешностей — не обращено внимания как раз на главные части плана. Это, очевидно, плод ее неопытности в самостоятельной работе, а также результат некоторой недисциплинированности мысли. Но судить С-ну за это, конечно, нельзя. Разве обращали мы, педагоги, достаточно внимания на эти стороны раньше, когда вся работа сводилась к усвоению изложенного учителем. Эти рефераты, самостоятельно разрабатываемые ученицами, дают немало и нам указаний на наши промахи. Для учениц же, по-моему, здесь главное именно в приучении их к самостоятельной работе и в приобретении навыка связно излагать свои мысли перед публикой. Чувство ответственности не только перед учителем, но и перед подругами — тоже важный фактор при этих рефератах, заставляющий референтку подтянуться. Та же С-на, хотя и хорошая ученица, раньше, например, никогда не отвечала уроки так хорошо и связно, как на реферате. По окончании его я занял место председателя и предложил начать обмен мнений. Говорили, правда, немногие: ученицы три-четыре. Но самые главные вопросы все-таки удалось осветить. Я при этом отчасти наводил их, отчасти просто руководил прениями, а после учениц высказал и свое мнение, остановившись потом на незатронутом референтной вопросе об идее романа. Реферат вместе с собеседованием занял 2 часа, так что пришлось сделать один добавочный урок.

В V классе для борьбы с безграмотностью я ныне употребил новый прием. После выдачи сочинения классу и разбора некоторых более распространенных ошибок я задал им к следующему разу произвести классификацию своих ошибок, выписать их в исправленном виде и вспомнить относящиеся сюда правила или же повторить их. Сегодня лес я спрашивал разных учениц: просил их читать свои ошибки и объяснять, как и почему надо писать известным образом. Ученицы, видимо, готовились, и отвечали ладно. Может быть, подействует это хотя на тех, кто ошибается от незнания правил.

27 сентября

17 октября

«У всякого барона фантазия своя». Новый председатель, не обращающий внимания на форму (что было коньком его предшественника), в других отношениях проявляет себя не меньшим формалистом. Ученицы VII класса по примеру прежних лет решили устроить спектакль и вечер. Прежде такие вопросы всегда (и во всех здешних учебных заведениях) решались на месте — директором или начальницей, иногда педагогическим советом. Новый же председатель нашел, что по какому-то циркуляру этот вопрос должен восходить на разрешение учебного округа. От учениц теперь требуют подробной программы, текста пьесы и т. д., с тем чтобы все это послать в губернский город, за 400 верст. Неужели же десятки педагогов во главе с начальством заведения не в состоянии удовлетворительно решить даже такого вопроса?

23 октября

Сегодня новый председатель, пригласив меня к себе в кабинет, показал мне работы учениц по французскому языку, где в русском тексте некоторые из них сделали ошибки. Что ученицы небезукоризненны со стороны орфографии, это я знаю, конечно, не хуже его, и сделанное им замечание является, по-моему, совершенно излишним. Интересно при этом, что и ошибки, указанные им, вовсе не из числа грубых, например, союз «чтобы», написанный отдельно, или слово «крейсировка», написанное «крейсеровка» (еще вопрос: есть ли даже такое слово в русском языке?). По его же мнению, это непростительно грубые ошибки. Что-то будет нашим девицам, да и нам вместе с ними, когда увидит председатель некоторые сочинения с гораздо более грубыми ошибками? И что могу сделать я в старших классах ради исправления вошедшей в плоть и кровь некоторых девиц орфографической безграмотности? На повторение грамматики нет времени, так как надо же пройти когда-нибудь и курс словесности и без того урезанный — по числу уроков — в женских гимназиях (в реальном училище, например, по 4 урока словесности в четырех классах, а у нас по 3 урока в двух классах и по 4 в одном, да и то 4-й урок введен по особому ходатайству). Давать письменные работы в большем количестве, чем теперь (по 2 сочинения в четверть в каждом классе) тоже невозможно, т<ак> к<ак> и без того почти все время дома занято проверкой сочинений. В таком же положении и учительница младших классов, тоже заваленная работами, которые почти совершенно не вознаграждаются (20 р. в год за 1 класс!). Притом даже и жалование в младших классах крайне мизерное. Учительница русского языка, несмотря на то что с высшим образованием, получает 45 р. за годовой час (в мужских учебных заведениях теперь 75 р.). А законоучитель, не имеющий никаких письменных работ, — 60 р. Понятно, что и учительница этих классов должна нахватывать уроков как можно больше и, сидя вечера за тетрадями, выпускает все-таки учениц малограмотными. И вот, получая на устных экзаменах хорошие баллы, они подвигаются в старшие классы, даже и при неудовлетворительном исполнении письменных работ. А здесь приходится ограничиваться только требованием с них исправлении и объяснений своих ошибок, разбором этих ошибок и повторением некоторых правил при раздаче сочинений. Толку от этого мало. Но большего ничего при данных условиях невозможно достигнуть. И считать за грубые ошибки «что бы» или «крейсеровку» не приходится. Председатель говорил мне, что, занимаясь словесностью, он посвящал часть уроков повторению грамматики и диктовкам; но много ли времени — спрашивается — оставалось у него на словесность?

10 ноября

Опять новая выходка со стороны председателя! Явившись в учительскую, он обычным, не допускающим возражений тоном заявил: «По распоряжению начальства здесь не должно быть газет: «Русские ведомости», «Русское слово», «Речь», «Сатирикон» и др.!» Отпалил, повернулся и ушел. Когда же я пошел объясняться с ним, от какого начальства исходит это распоряжение, то никаких определенных объяснений он не дал, однако все-таки можно было понять, что распоряжение идет из округа. Тоща выходит, что или он сам, или его предшественник Н-в донес туда о том, что мы выписываем. Разговор со мной председатель вел самым недоступным тоном и даже повернувшись спиной. А когда я попросил дать по крайней мере время для перемены адреса, он заявил, что уже приказал сторожам не принимать этих газет от почтальона и отсылать их обратно на почту.

Все эти выходки председателя так нервируют педагогов, что, например, начальница сегодня даже расплакалась в учительской.

11 ноября

4 августа

Снова пролетело лето, давшее возможность несколько отвлечься от обыденной учительской жизни и отдохнуть. Но и тут, среди чудной горной природы, гимназия не давала забыть о себе. Так сильно расшатал нервы предыдущий учебный год, что и летом почти каждую ночь я видел кошмарные сны, где фигурировали и педагоги, и ученицы, и пресловутый Б-ский. Теперь, наконец, выясняются некоторые результаты ревизии. Б-ский и его шайка, несмотря на поддержку местных союзников и даже столичной черносотенной прессы, оказались невыносимыми даже для такого заядлого реакционера, как наш попечитель. И клубок взаимных жалоб и разоблачений стал распутываться пока в нашу сторону. Уволена уже ставленница Б-ского — классная дама В-ва, испортившая мне за время службы немало крови. Другая фаворитка Б-ского — учительница приготовительных классов Ч-ва осталась за штатом. А самому Б-скому давно бы уже следовало быть на скамье подсудимых (если не в сумасшедшем доме). Но окружное начальство не смеет справиться с ним, ссылаясь на то, что у него сильные связи. Ему предложено, правда, прошение об отставке как лицу, «недостойному занимать такой высокий пост». Но вместе с тем окружное начальство дало о нем хорошие отзывы в другие учебные округа, сознательно вводя в заблуждение своих коллег. Таким образом, карьера этого параноика далеко еще не кончена. И если со скверным отзывом из предыдущего места службы (откуда его уволили) он попал к нам на высший пост, то теперь с хорошим отзывом от нашего попечителя он сможет подняться и еще выше. И, поддерживая его ради какой-то протежирующей ему персоны, никто не подумает, как отзывается его деятельность на педагогах и ученицах. А ведь это все живые люди, созданные вовсе не для таких рискованных экспериментов!

8 августа

Начался учебный год, по обыкновению, с самой неприятной работы. Опять предстали друг перед другом два враждебных лагеря: малоспособные или ленивые ученицы, желающие проскочить в следующий класс, и педагоги, не желающие пропускать в старшие классы малоподготовленный элемент, который уже и так служит обузой. Особенно тяжело в этом отношении положение нас, словесников. Больное место учениц — это орфография. Все переэкзаменовки по словесности в V и VI классах обусловлены малограмотностью учениц. А разве может их орфография существенно измениться, если они только в июле взялись за ум и немного позанимались диктовками с каким-нибудь студентом? И вот на письменной переэкзаменовке у доброй половины учениц опять двойки. Девицы, конечно, расстроены и недовольны, ибо это означает в большинстве случаев уже оставление на второй год. Родители тоже раздражены перспективой лишний год платить за дочерей и винят за все педагогов. А что же мы можем сделать? Неужели всех поголовно переводить? Ведь и так большинство переходит в старшие классы малограмотными. И нам приходится, с одной стороны, выслушивать упреки начальства за излишнюю слабость (Б-ский сбавлял мои баллы на две и на три единицы и писал в «Русском знамени» о малограмотности учениц, да и ревизор сделал мне замечание на этот счет, а мне пришлось по этому поводу отписываться); а с другой — выдерживать атаки родителей и репетиторов, обвиняющих нас в чрезмерной строгости.

1 октября

Работаю до одурения. Каждый день по пять уроков. В «свободные» минуты — в перемены, после обеда и т.п. — проверяю конспекты пробных уроков. А вечером с 6 часов и до 12 сижу за тетрадями. Праздники только тем и отличаются от буден, что вместо уроков тоже идет проверка тетрадей. Сегодня почти весь день сижу и проверяю. А внизу, под моей квартирой, раздаются пьяные песни: это простые рабочие люди справляют по-своему праздники. И право, мне завидно им! Хотя в этот день они могут отдохнуть и провести время по своему вкусу. А тут сидишь за одним делом и утро, и вечер, и праздник, и будни. Читаешь десятки безграмотных сочинений, читаешь до полного отупения, неизбежно при этом напропускаешь ошибок, т<ак> к<ак> при таком количестве невозможно не пропускать, и в результате — слезы учениц, недовольных двойками, и замечания начальства, нашедшего от нечего делать какую-нибудь пропущенную ошибку. И за весь этот египетский труд каких-нибудь 100 р. в месяц… После 14 лет учения и после 7 лет службы!

12 ч. ночи

Только что кончил поправку тех работ, которые было необходимо проверить сегодня. А там лежат еще нетронутыми работы двух классов! Зато сегодня не успел даже и взяться за подготовку к урокам, а завтра, пожалуй, явится новый председатель. Сейчас же надо скорее ложиться спать. Иначе — в довершение всего — завтра будешь еще с больной головой.

29 октября

Опять начинается что-то кошмарное… Б-ский, оказывается, не только не оставил нашей гимназии в покое, но продолжает свою кампанию против нее еще более энергично. Проиграв дело в учебном округе, он пошел дальше: по министерствам. Его бывшие соратники тоже работают, не брезгуя никакими средствами. И в результате на первый раз получилось предписание, чтобы книги, опечатанные в прошлом году при ревизии, были представлены местной жандармерии. Хотят, очевидно, снова раздуть это дело. И чем это кончится, бог весть. А между тем наряду с 5–6 книжками действительно рискованными (исторические сочинения Маркса, Энгельса и Мун), пришлось отправлять в жандармерию целые сотни таких книг, как «Сигнал» Гаршина, «Невский проспект» Гоголя, «История русской интеллигенции» Овсянико-Куликовского, биография Пирогова и т.п. Попала даже в числе «конфискованных» методика «На первой ступени обучения», которая одобрена Министерством и специально рассылается по школам инспектором народных училищ. При желании придраться, конечно, всегда можно даже к таким книжкам, выписанным мною, как брошюрка Диесперова о Герцене (хотя он и включен в министерскую программу), книжки Когана по истории современной литературы и т.п. Но на нас постараются, вероятно, взвалить ответственность и за те книжки, которые были выписаны еще в 1905–1906 гг., хотя тогда (чего только тогда не было!) список этих книг прошел через цензуру самого округа. Благодаря доносам Б-ского и его союзников отношение к нам властей, кажется, очень неважное. Правда, наши педагоги — народ лояльный и ни в чем политическом не замеченный, но заметно стремление во что бы то ни стало винить нас, чтобы реабилитировать низверженных «богов»: Б-ского и Н-ва. Для этого не брезгуют никакими сплетнями. Оказывается, в вину нам ставят даже то, что мы на последнем гимназическом вечере были недостаточно внимательны к начальнице частной гимназии (которая тоже в числе сторонниц Б-ского и которая даже о таких мелочах строчит доносы жандармским властям). А председателю в вину было, например, поставлено и то, что последний педагогический совет продолжался только 23 минуты (хотя больше и делать было нечего), и то, что однажды у обедни он не встал на колени при пении «Тебе моем». Какое отношение всего этого к политике — трудно понять. Но служить при таких условиях — прямо мучение.

30 октября

Под влиянием вчерашнего не мог уснуть почти всю ночь, встал с тяжелой головой, а в гимназии пришлось просидеть более семи часов (5 уроков и два с лишним часа — конференция).

3 декабря

По совету нового председателя я составил темы для рефератов и после его одобрения предложил их ученицам. Темы приходилось выбирать, руководствуясь и сравнительным интересом их и в то же время обходя всякие щекотливые вопросы, которые могли бы возникнуть при составлении реферата или при его обсуждении. В VII классе я дал такие темы: 1) Театр и кинематограф; 2) Действительно ли были лишними людьми «лишние люди» в русской литературе середины XIX в. А в VIII классе три темы по словесности: 1) Идея романа «Анна Каренина»; 2) Мария Болконская и Наташа Ростова; 3) Базаров и Молотов как новые типы 60-х годов; и две по педагогике: 1) Сон и сновидения; 2) Воспитание и обучение в дореформенной русской школе (по «Очеркам бурсы» Помяловского). Ученицы в общем охотно взялись за эти темы. Но на следующем уроке задали мне вопрос: не лучше ли было бы писать рефераты на современные темы? А когда я спросил, какие же это «современные вопросы», или, как одна выразилась, «злобы дня», — уж не вопросы ли политические, — ученицы с пренебрежением отмахнулись от политики и пояснили, что их, например, занимают теперь вопросы о смысле жизни, о самоубийствах. Очевидно, эти вопросы особенно обострили их интерес под влиянием письма подруги и под влиянием нескольких самоубийств знакомых молодых людей и девушек. Я предложил было им почитать «Исповедь» Толстого, который тоже мучился этими вопросами. Но это их не удовлетворило, так как сторонников его решения этого вопроса в классе, видимо, не нашлось. И мне, к стыду своему, пришлось замолчать, заявив только, что обсуждать такие вопросы на рефератах не придется. Говорю — «к стыду своему», потому что ученицы, конечно, были тысячу раз правы. Разве не первый долг нас, взрослых людей и профессиональных наставников, помочь разобраться мечущейся молодежи в этих больных вопросах? И не подносим ли мы им, в сущности, камень вместо хлеба со своими рефератами, при составлении которых следишь пуще всего за тем, чтобы они не затронули чего-нибудь острого, современного?

А тут еще беда. Пришло известие, что к нам едет на ревизию окружной инспектор, притом не прошлогодний ревизор К-в, а некто А-в, специальностью которого является политический сыск. Опять, должно быть, пойдет в ход прошлогодняя история с библиотекой и прочес. И Бог знает, чем все это кончится. В наши времена разве может какой-либо, даже самый лояльный педагог быть спокоен за свою судьбу? Все время ходишь как бы на краю обрыва. Даже суеверным невольно делаешься, ибо судьба твоя зависит не от тебя, а от каких-то неведомых случайностей.

5 декабря

8 января

Положение современного педагога, поставленного между либеральным обществом, с одной стороны, и между начальством, опирающимся на черносотенное меньшинство, нередко вырабатывает из учителей двуличных политиканов провокаторского типа. Почти каждый неглупый педагог, желающий сделать карьеру, принужден вести двойную игру, угождая и обществу, и начальству. И какие некрасивые истории разыгрываются подчас на этой почве! За примерами недалеко ходить. Вот наш бывший председатель — директор реального училища Ч-н. Среди местного общества он давно уже пользуется репутацией хитрого, но в то же время либерального по своим убеждениям человека. В прошлом году он вместе со всем местным прогрессивным обществом работал против Н-ва и Б-ского. К нему то и дело бегали за советами наши педагоги, советовались также и родители, хотя все это делалось под сурдинку. Н-в и Б-ский ненавидели Ч-на так же, как и всех нас; и черносотенная пресса начала травить его как завзятого либерала, набравшего разных жидо-масонов в преподаватели. Но, играя, с одной стороны, в либерализм, Ч-н, с другой стороны, должен был подыгрываться и к начальству. Травля в черносотенной прессе могла сильно замарать его репутацию в глазах начальства и испортить ему карьеру. И вот он начинает энергично реабилитировать себя, поступая ничуть не лучше Н-ва и Б-ского, которых он так честил в прошлом году. В округ к губернатору полетели от Ч-на доносы на городского голову Л-ского, главного врага Н-ва, т<ак> к<ак> против этого Л-ского как поляка уже давно ведут ожесточенную компанию все местные «союзники». Обвиняет его Ч-н, выписывавший вместе с нами и «Речь», и «Сатирикон», в… прогрессивности, в том, Что он ставленник местных либералов, перед которыми он зарекомендовал себя своей борьбой против Н-ва. Обвиняет также Л-ского, бывшего в прошлом году у нас председателем родительского комитета, во вредном влиянии на педагогический совет, в том, что решения совета он делает «достоянием улицы» и т.п. Одним словом, полный отбой по всем пунктам. Но, к скандалу для Ч-на, губернатор и попечитель послали эти доносы для отзыва самому Л-скому; и теперь они стали известны всему местному обществу, немало удивленному таким стремительным ренегатством. Поворот направо оказался настолько крупным и поспешным, что Ч-н позабыл даже о своих собственных бумагах за прошлый год, где он между прочим давал весьма хороший отзыв о Л-ском, а Н-ва грозил привлечь к суду. Теперь Л-скому осталось только напомнить это попечителю, указав ему также, что в борьбе с Н-вым он неоднократно пользовался практическими советами самого г. Ч-на.

А сколько таких же историй так и не всплывает наружу. Сколько двуличия, подхалимства и подлости вырабатывает в нас, педагогах, наше ненормальное, бесправное положение!

9 января

25 августа

Давно бы пора уже заниматься, но ныне мы все еще гуляем. В виду войны помещение гимназии было занято мобилизованными запасными, а теперь после них пришлось производить основательный ремонт. Поэтому занятия отсрочены до 1 сентября.

Пока провели (в другом здании) только переэкзаменовки и приемные экзамены. У меня по словесности в пятых и шестых классах держало немало. Но сдали почти все удовлетворительно. Провалились только двое: безграмотная шестиклассница А-ва да пятиклассница П-ва, которая и на устном и на письменном экзаменах получила по двойке.

Свободного времени теперь достаточно. Полезно бы использовать его для подготовки к занятиям, но нет подходящего настроения. Дело в следующем. По возвращении моем в городок председатель опять предложил мне место в мужской гимназии, так как его кандидата, которого он хотел выписать из института, взяли в военную службу. Хотя обратиться ко мне заставила, таким образом, только нужда, я, однако, на предложение согласился, имея в виду, сверх 11 уроков в мужской гимназии (III–V классы), оставить пока за собой шесть уроков в восьмом классе женской гимназии (словесность и педагогика). Ш-ко сделал представление в округ уже около трех недель тому назад, но до сих пор «ни ответа, ни привета». Послали телеграмму, но и на нее не отвечают. А между тем время идет, скоро уже приниматься за дело, а я все еще не знаю, где же буду служить и что преподавать. Да и не обозначает ли еще это молчание окружного начальства чего-либо более неприятного для меня? Сказал же почему-то Ш-ко, предлагая мне перевод: «Главное мое условие — не проповедовать ученикам разных там идей. Конечно, было бы еще лучше, если бы и сам учитель придерживался каких надо взглядов. Но надо, по крайней мере, не вводить своих взглядов в дело обучения. А то ведь это делают если не прямо, то как-нибудь косвенно, дают известное освещение и т. д.». Не знаю, кто так осветил меня в глазах директора, но во всяком случае это обстоятельство далеко не в мою пользу. А у нас, в ведомстве г. Кассо, на этот счет более чем строго. На днях только, например, состоялся перевод инспектора реального училища и председателя частной гимназии А-ва на место простого учителя в другой город. В прошлом году у него была борьба с директором Г-ным и его свитой и в результате этой борьбы Г-н донес в округ на А-ва как на «левого» и даже «социал-демократа», ибо он… знаком с бывшим учителем того же училища, который был уволен со службы из-за своих политических убеждений. Между тем после увольнения последнего А-в, «страха ради иудейского», перестал бывать у него и только здоровался. Когда, пораженный переводом, А-в пришел к попечителю и выразил желание объясниться, тот не пожелал даже выслушать его: «Что тут объясняться, и так все ясно». И это еще с педагогом, семнадцать лет состоящим на службе, имеющим чин статского советника и даже рекомендованным на последних выборах местным архиереем — черносотенцем в качестве выборщика. Что же стоит оклеветать нашего брата, мелкую сошку?

1 сентября

Дело все осложняется. Сегодня получены бумаги, что я переведен в мужскую гимназию на двадцать один урок (хотя при таком числе я не имею права быть классным наставником, а их-то там и не хватает), а на мое место в женскую гимназию назначен юрист Ш-в. Таким образом, в мужскую гимназию одновременно назначены на одно место и я, и историк Б-в, да остается еще учительница Г-ва, которая должна была заниматься в I и II классах и уроки которой тоже теперь отданы. А в женской гимназии мое место уже замещено. Получилась благодаря округу такая путаница, что сам Соломон не разберет. Положение мое стало более неопределенным. А между тем сегодня уже начались учебные занятия, и Ш-ко предложил мне пока заниматься в женской гимназии, но как же тут заниматься, когда я числюсь уже не здесь и, быть может, через день-два явится на это место новый учитель?

2 сентября

Споткнувшись в гимназии (куда я торопился на совет), я повредил себе ногу и теперь сижу дома. Думая, что перевод мой все-таки состоится, занялся методиками русского языка, и первая серьезная книга, которую я стал читать — «Родной язык» Алферова, — показала мне, по каким нелегким программам придется мне работать в мужской гимназии. Все это не радует меня, а больше всего томит неопределенность. Тяжело также до сих пор сидеть без привычного дела, сидеть притом как бы под домашним арестом.

29 сентября

Министерство преподнесло нам, учителям русского языка, новый сюрприз. Сегодня читали циркулярное сообщение, что в виду улучшения материального положения учащих в мужских учебных заведениях особое вознаграждение за исправление письменных работ отменяется. Таким образом, вместо того чтобы повысить существующее мизерное вознаграждение за исправление письменных работ, отнимающее у нас, словесников, вдвое больше времени, чем у преподавателей устных предметов (как, например, закон Божий, история), Министерство отняло и последнее. Правда, и раньше давалось крайне мало (в мужской гимназии 100 рублей в год за работы всех классов), но все-таки признавалось, хотя в принципе, что учителя, имеющие письменные работы, и особенно преподаватели русского языка, несут лишнюю работу. Теперь же, сославшись на новые штаты, Министерство сравняло нас с теми, кто совсем не имеет письменных работ, признав, таким образом, напряженный труд, отнимающий у нас почти все вечера, совершенно недостойным оплаты. А между тем требования, предъявляемые к словесникам, все повышаются и повышаются.

26 октября

Целый месяц не брался за свой дневник: не до того было. К занятиям в женской и мужской гимназиях, отнимающим — благодаря письменным работам — немало времени, прибавилась еще новая работа: по представлению учредительницы частной женской прогимназии я назначен в этой прогимназии председателем педагогического совета. Должность эта пока не оплачивается, так как бюджет прогимназии очень скромный, да и попечительский совет, от которого зависит установить то или иное вознаграждение, еще не сформулирован (о каждом члене наводятся справки в отношении благонадежности, и когда это кончится — Бог весть). Но дел с новой должностью прибавилось порядочно. Правда, на уроки туда я еще не ходил, но и одной канцелярской работы (переписка с округом) достаточно.

10 ноября

В виду отношения директора и форменной обструкции со стороны классных дам некоторые учительницы на запрос директора ответили, что они согласны оставить за собой все обязанности по классному наставничеству, если нельзя избавиться от него совершенно (на что председатель не согласился); другие же, хотя уже были освобождены от канцелярской работы, с возложением ее на классных дам принуждены были отказаться от «услуг» последних и снова взять всю работу на себя. Таким образом, классные дамы победили и в гимназии водворился «мир». Но может ли быть такой вынужденный мир прочным?

15 ноября

На эту неделю у меня вышел неприятный инцидент в IV классе мужской гимназии. Уже с начала учебного года здесь стал заявлять о себе великовозрастный второгодник — Б-в, ученик, про которого можно сказать: «На грош амуниции, и на рубль амбиции». Желая проявить перед товарищами свою независимость, он то и дело пускался на моих уроках во всякие пререкания. То выражал недовольство, что на уроках церковнославянского языка я требую сопоставлений с русским, то указывал мне, что я лишний раз подчеркнул его ошибку в переносе (и в той и в другой странице). Своими неосновательными возражениями — «оппозицией ради оппозиции» — он порядочно надоел мне. Но я ни разу не жаловался на него и благодаря этому он получил за четверть пять за поведение. Ободренный этим, он в новую четверть стал действовать еще нахальнее.

6 января

Теперь остается сказать о прогимназии, где я председательствую. По самой должности с ученицами здесь приходится мало иметь дела. Поближе познакомиться с ними пришлось только во время устройства вечера, бывшею 6 декабря в пользу раненых и запасных (ото был первый здесь платный благотворительный вечер, на котором позволено было участвовать в качестве исполнителей учащимся). Больше приходится зато иметь дела с учительским персоналом. Посещал я и некоторые уроки, после которых делал учительницам кой-какие указания. Слабы оказались уроки только у вновь вступившей на службу учительницы русского языка. Несмотря на блестящий диплом с высших женских курсов, она, что называется, и шагу не умеет ступить. Это, конечно, не ее вина, а результат того странного положения, что в наших высших учебных заведениях, готовящих учителей средней школы, на практическую подготовку к педагогической деятельности не обращается никакого внимания.

Пришлось поэтому давать ей целый ряд довольно элементарных методических указаний и снабдить кой-какими пособиями по методике. Но всего больше вредят делу преподавания те бюрократические порядки, которые так прочно царят в нашем ведомстве. С этими порядками ныне мне пришлось воочию познакомиться. Благодаря обычной путанице в канцелярии попечителя (вследствие которой и я сам с осени едва не остался без места), за одно только полугодие в одной только прогимназии было уже два случая назначения по два человека на одну и ту же должность. Сначала сверх назначенной на должность учительницы истории на эту же должность назначили и другую, хотя последнюю представляли только на географию. Еще ярче проявилась бессмысленная и вредная для дела канцелярщина мри назначении учительницы русского языка. 15 августа занимавшаяся раньше по русскому языку начальница просила назначить вместо нее кого-нибудь другого. А с 16-го она же представила на эту должность некую г. П-ю, весьма интеллигентного и опытного педагога. И вот эти две бумажки об одном и том же пошли разными путями и… даже не встретились. С 16 августа пошла переписка о г. П-й. С нее потребовали прошение, потом марку на прошение, сделали запрос губернатору о ее благонадежности, там тоже «пошла писать губерния». В результате же первой бумаги (от 15 августа) округ стал сам искать кандидаток, нашел такую и назначил ее с 1 октября. В ноябре она явилась к нам (это та самая неопытная курсистка К-на, о которой я писал) и занималась всю вторую четверть. А в конце декабря получили в округе свидетельство о благонадежности П-й и там, нисколько не смущаясь, назначили к нам и ее, хотя ее место было уже давно занято. Теперь идет об этом переписка. А в результате всей этой канцелярской волокиты мы получили неопытную учительницу вместо опытной (притом первую пришлось «выписывать» и оплачивать ей прогоны, вторая же и так живет здесь). П-я же, сверх того, ввиду выставления ее кандидатуры на должность учительницы должна была прекратить возбужденное ею ходатайство об открытии собственной школы и, таким образом, осталось ни при чем. Еще хуже обстоит дело с рисованием, преподавание которого совершенно расстроено из-за обычного нашего тормоза — благонадежности. С осени был допущен к преподаванию его молодой художник, с умением и любовью принявшийся за дело. Но он занимался только до тех пор, пока шла переписка о его благонадежности. Под конец же первой четверти вдруг пришла бумага, что, по сообщению губернатора, он «не может быть терпим на педагогической службе». За что, спрашивается? За какую такую крамольную деятельность? Оказалось за то, что несколько лет назад этот молодой человек (тогда еще совсем юнец) был на маскараде в костюме, изображавшем «свободу слова» (замок на губах). И этого оказалось достаточным, чтобы навсегда закрыть для молодого художника поле педагогической деятельности. Он оказался опасен даже в качестве учителя рисования! А в это время как раз он с обычным усердием хлопотал над декоративной частью устраиваемого прогимназией патриотического вечера. Его сестра держала экзамен на сестру милосердия, чтобы отправиться на войну. А двоюродный брат его немного спустя погиб в Пруссии смертью героя. И все это перевесил в глазах нашего ведомства какой-то маскарадный костюм, в глазах того ультрапатриотического ведомства, которое даже теперь, в разгар войны с Германией, ухитрилось назначить нам в попечители фон Г-мана!

Немало повредила эта пресловутая «благонадежность» и в организации при гимназии попечительского совета, так как даже из семи избранных в члены почтенных горожан один оказался, при наведении справок, неутвержденным. Притом как раз тот, на кого возлагались особенно большие надежды как на деятельного и влиятельного в коммерческих сферах члена. Пришлось вместо него выбрать в председатели попечительского совета другого члена, далеко не столь подходящего к этой должности. И дела пошли, что называется, «через пень колоду». А между тем финансовое положение прогимназии весьма критическое. Несмотря на признаваемую самим округом потребность в здешнем городе в прогимназии, новооткрытая прогимназия не получает от казны ни гроша. Город, стесненный в своем бюджете и израсходовавшийся на войну, тоже ничего не дает. И женская средняя школа вступает в жизнь, по обыкновению, как какой-то пасынок. Через несколько лет, когда дело разовьется (если только не погибнет), казна, может быть, и даст подачку в какую-нибудь одну-две тысячи в год, на что не наймешь даже и одних стен. А пока приходится перебиваться и без этого. Плата за учение сразу же взвинчена до 75 рублей в год (в мужской гимназии только 40 рублей). Но и при этих условиях получился громадный дефицит. Придется клянчить у богатых купцов, избирать их почетными попечителями, устраивать разные увеселения, продажи и т. д. Но и этого мало. Необходимо сокращать расходы до минимума. Жалованье учительницам назначено нищенское (по 40–45 рублей, даже для лиц с высшим образованием и многолетней практикой). А начальница, секретарь педсовета и я согласились работать этот год совсем бесплатно (начальница, сверх того, бесплатно же преподаст еще рисование и чистописание). С таким женским трудом приходится пробивать себе дорогу женскому образованию! И несмотря на то, что казна оплачивает только начальное образование женщин, а все среднее и высшее женское образование женщин создано на частный счет, число учащихся женщин все растет и растет, и даже у нас в городе при полуторных мужских средне-учебных заведениях (реальное училище и 5 классов мужской гимназии) открыта уже третья женская средняя школа.