— Ы-ы-с-с, черт! — с мрачным удивлением воскликнул Семен, выворачивая набекрень челюсть, и почти вплотную прильнул к овальному зеркалу с каемочкой из розочек.

Странная щепетильность для человека, собравшегося застрелиться меньше чем через четверть часа, заметил он про себя без лишней эмоциональности. Словно в очередной раз оценивал ситуацию на шахматной доске. Там шах, там мат, а вон в то болото при всем желании потянуть время вообще соваться не стоит. На том и порешил. Не надо туда соваться. А в общем, ерунда все это, если кому порассказать.

Семен настороженно прислушался к журчанию воды и плотоядному побулькиванию душевого вентиля. Этот агрегат постоянно протекал, но не дай бог, если кто-нибудь вздумывал принять душ. Он тут же намертво забивал протоку и, вообще, вел себя как последняя сволочь. Семен убрал руку с раковины и поднял бритву в исходное положение. Лезвие чисто соскаблило со щеки бледную пену, и сразу задышалось свободнее. С бритьем покончено. Порез оказался неглубоким. Даже не выступила кровь. Только сдавали нервы. Существо Семена отчаянно отбрыкивалось, льстиво стремилось отвлечься на какие-нибудь бытовые проблемки. Как бы пописать да покимарить. Поменьше эмоций. На том свете внешний вид играет незавидную роль.

Он промыл старинный «Золинген» и спрятал в потертый кожаный футляр. Этой бритвой Семен пользовался в особо торжественных случаях, согласно завещанию прадеда, героя Империалистической войны. Знал бы, до чего внучек дожил, в гробу бы перевернулся. Хрена ж, про внучека даже узнать не успел…

Сполоснув лицо теплой водой, смердевшей хлоркой и пузырившейся между пальцами, Семен оценил свою виртуозность. Из зеркала погладывало истерзанное существо со следами недавних пыток. Впрочем, в то утро весь мир виделся Семену под таким углом. Внутри же продолжала крепнуть решимость.