Транк-дротик проносится мимо его головы — так близко, что едва-едва не задевает мочку уха. Второй дротик пролетает под мышкой — кажется, даже виден дымящийся след, как после самолета, — и, тихо звякнув, втыкается в мусорный бак где-то впереди, в тесном проулке.

Льет дождь. Хотя стоит позднее лето, небеса разразились грозой чуть ли не библейского масштаба; но такая погода беглецу только на руку — сплошная стена воды мешает его преследователям-юнокопам как следует прицелиться.

— Сынок, не убегай — себе же хуже сделаешь! — взывает один из копов.

Он бы расхохотался, если бы не дышал с таким трудом. Если его поймают, то расплетут — что может быть хуже этого? И как юнокопу хватает самонадеянности называть его сынком, когда мир больше не видит в беглеце представителя человеческой расы? С точки зрения человечества, он не более, чем предмет. Мешок, набитый биоматериалом, созревшим для использования.

За ним гонятся то ли два, то ли три юнокопа. Как-то не хочется поворачиваться, считать; когда ты бежишь от смерти, в отчаянной попытке остаться целым — не играет роли, сколько их там у тебя за спиной: один, или десять, или сто. Значение имеет лишь одно — что за тобой гонятся и ты должен бежать быстрее.

Он на вершине мира. На пике игры. Дела идут — лучше и быть не может. Арджент Скиннер — ученик орган-пирата, перенимающий секреты мастерства у Джаспера Т. Нельсона, лучшего в своей отрасли.

Обстоятельства, при которых Арджент стал подмастерьем Нельсона, нельзя назвать благоприятными, но новоявленный орган-пират использовал их наилучшим образом. Он сумел так хорошо доказать свою ценность, что Нельсону ничего не оставалось, кроме как смириться. Очередное подтверждение этой ценности сидит сейчас в мини-фургоне за спиной Арджента.

Фургончик фирмы «Утиль на колесах» пришел на смену арендованной машине, которую они бросили на парковке у пригородного Уолмарта. Арджент не беспокоится, что их могут выследить за эту мелкую кражу: его хозяин много лет был юнокопом, отлично изучил все ходы и выходы и умеет без сучка и задоринки проскользнуть между пальцев так называемого закона.

Нельсон — новый кумир Арджента. Коннор Ласситер, предыдущий объект его поклонения, оказался сплошным разочарованием. И теперь оба — и Арджент, и Нельсон объединились в своей ненависти к Беглецу из Акрона; а узы ненависти бывают столь же прочными, как и узы любви.

Арджент в очередной раз оглядывается на ребят в фургоне: их четверо, связаны по рукам и ногам, с кляпами во рту — упакованные, словно подарок, разве что бантика не хватает. Добыча в полном сознании и шевелится. Кое-кто плачет, но тихонечко, себе под нос, потому как не желает навлечь на себя гнев Арджента, уже не раз угрожавшего им расправой. Конечно, все это только блеф — Нельсон не позволит ему испортить товар.

В пыльном углу антикварной лавки, приютившейся в неприметной боковой улочке Акрона, штат Огайо, Коннор Ласситер замер в ожидании. Сейчас мир изменится прямо у него на глазах.

— Он где-то здесь, — кряхтит Соня, копаясь в груде древней электроники.  Старуха прожила такую долгую жизнь, размышляет Коннор, что наверняка была свидетелем рождения и смерти всей этой техники.

— Помощь не нужна? — спрашивает Риса.

— Я похожа на инвалида? — огрызается Соня.

Просто голова кругом — сейчас их глазам предстанет предмет, от которого зависит будущее. Будущее расплетения. Будущее Инспекции по делам молодежи, держащей таких, как Коннор, в своей железной хватке. Он смотрит на Рису — та тоже наэлектризована ожиданием. «Наше будущее», — думает он. Трудно размышлять о завтрашнем дне, когда в сегодняшнем только тем и занят, что пытаешься выжить.

Это можно назвать чем угодно, только не покоем.

Он снова в кронах деревьев. Глухая ночь, полная, однако, звуков и жизни. Полог леса колышется, словно аквамариновые облака в голубом свете полной луны.

Лев опять следует за кинкажу, обезьяноподобным существом с огромными глазами — симпатичным, но смертельно опасным. Юноша знает, что гонится за собственным духом. Дух несется перед ним сквозь верхние ветви густого тропического леса, увлекая к чему-то, похожему на судьбу. Но судьба Лева — не неизбежная данность, а будущее, которое он может создать сам.

Леву часто снятся кинкажу и полет в кронах деревьев. Каждое посещение этого странного святилища предназначения придает ему сил, напоминает, что он трудится ради достойной цели.

Свои сны, замечательно яркие и живые, он всегда помнит после пробуждения. Это дар свыше, который он принимает с благодарностью. Дело не только в насыщенности и детальности пейзажа, делающих сновидение предельно осязаемым, но, скорее, в несущихся со всех сторон звуках ночной жизни — щебете, пении, стрекоте… В запахах деревьев и почвы далеко внизу — таких земных и в то же время надмирных. В ощущении ветвей, хлещущих его по рукам, ногам, хвосту… Да, хвосту, потому что Лев слился теперь со своим кинкажу. Он стал им, и это сделало его цельным.

Мейсону Майклу Старки нет дела до Людей Удачи. Ему не нужна их жалкая поддержка. Он дерется с врагом лицом к лицу. Оружейный ствол, приставленный к шее Инспекции — вот каковы его методы. По его мнению, любые другие — для неудачников. Старки знает: он рожден для величия. Собственно говоря, он уже его достиг, теперь вопрос только в степени этого самого величия.

— Чуть выше, — приказывает он. — Да, здесь.

Старки со своими аистятами сбежал с Кладбища из-под носа юновластей. Старки выжил в авиакатастрофе. И теперь Старки — герой войны. Неважно, что официально никакой такой войны нет; он сам объявил ее, и это единственное, что имеет значение. Если все в большом мире решили вести себя так, будто всё это не стоящая их внимания ерунда, тогда они заслуживают того, что обрушится на них в недалеком будущем.

— Ничего не чувствую! — рявкает он. — Сильнее!

Старки — спаситель аистят, нежеланных младенцев, выросших в нежеланных детей. Его батальон теперь превратился в целую армию, горящую праведным гневом против системы, которая хотела навсегда избавиться от них. Общество желало видеть их в разобранном виде. Части их тел, понимаете ли, пошли бы таким образом «на службу человечеству». Ну что ж, аистята послужат теперь человечеству несколько иначе.