На нее уже не обращали внимания… Летом и зимой по блистающей европейской роскошью улице областного города, так и летящего на всех парусах на Запад, держась у стеночки или прижимаясь к кромке тротуара, робко сторонясь преуспевших мажоров жизни, каждое утро плелась шаркающей походкой сгорбленная в три погибели фигура, которую и женщиной–то не назовешь.

Одета она была типично для своей породы нищебродов, да и саму ее можно было бы назвать их «типичным представителем», простите за бородатый литературный термин.

Линялая юбка из мохнатой ткани волочилась по земле. Под ней шаркали негнущиеся рабочие ботинки со стальными носами, чтобы в ремонтной мастерской работяге не отдавило ногу упавшей чугунной болванкой. Рваная и грязная стеганая куртка из синтетической плащевки, тоже не по размеру, всегда перетянута «монастырским вервием» — толстой веревкой из тех, на каких опускают гроб в могилу и оставляют их там же из суеверия.

Голова у этого пугала была всегда закутана в потерявший цвет шерстяной платок так, что наружу торчали только красный нос и грязный подбородок. Глазами эта тетка или бабка упиралась в землю, так что вглядеться в них никак не получится. Летом она носила рабочие трикотажные х/б перчатки, зимой натягивала на них еще и вязаные, китайские. Носков или чулок не признавала.

Типичная «калика перехожая». Какая же странница без посоха? И у этой была суковатая палка, а за плечами вместо нищенской котомки болтался пестрый школьный рюкзачок, подобранный на мусорке.

Понятно, от дурочки–матери и ребенок родился больной на голову. Он никогда не гулил, не хныкал, не плакал. И даже почти не шевелился у ней на руках.

— Он у нее от роду такой, — соболезновали сердобольные старушки. — Болезненький да расслабленный.

— Подомрет он у нее скоро, сердешный. У дурочек детки надолго не заживаются.

— И слава богу! Незачем дураков плодить, и без того их меньше не становится.

— Дайте мне его осмотреть, — остановился как–то прохожий. — Я — доктор, то есть педиатр.

Жила–была под Кременчугом обычная девочка Аза Никитенкова. И вдруг всего через несколько лет почти за тысячу километров от родного городка объявилась цыганка–побирушка Азела. Возможно, сработали гены. Аза даже не подозревала, что ее далекие предки были родом из деревни потомственных побирушек. Были на Руси и такие. Если девки из такой деревни даже и выходили замуж за парня из семьи богатых крестьян, за такой невесткой нужен был глаз да глаз. Недосмотрит свекровь, сноха тут же перепачкает лицо сажей, обмотается тряпкой и пойдет по соседним деревням «в кусочки»:

— Господари справные, повара умелые! Нет ли ошмоточка для бедной сироточки?

Вожжами и кнутом из такой приходилось выбивать генетическую память о легком нищенском хлебе.

А в этой истории все началось с того, что молоденькая девочка не прошла по конкурсу в театральный вуз на бесплатное обучение, а на платное у ее семьи просто не было денег. Домой Аза не вернулась.

Родные думали, что она пристроилась в большом городе проституткой, но ошиблись. У Азы были твердые нравственные устои. Их красавица дочка сначала мыла на парковках машины, а потом таскала грязные подносы в «Макдональдсе». Азе каким–то чудом удавалось не бедствовать и не особо надрываться по жизни, не полагаясь на вспомоществование и содержание от богатых мужчин, хотя от таких предложений отбоя не было. Аза мечтала о славе и оглушительном успехе в жизни. На меньшее просто не соглашалась. Проституцию она презирала, а быть содержанкой — гордость не позволяла. Да и к чему? На работе она и так не перетруждалась, деньгами не бедствовала, но мечты об оглушительном успехе и яркой славе не оставила. Всякая актриса помышляет о славе, будь она даже из художественной самодеятельности в глухой провинции.

Бронебойная справка об умопомешательстве на сексуальной почве со склонностью к перверсиям — надежный пропуск в радужный мир девочек и мальчиков нетрадиционной ориентации, потому что каждый из «эдаких таких–сяких, да не таких прочих» в душе осознает, что еще в прошлом веке он или она обязательно получили бы подобную справку. Причем в довесок к ней: он (оно) — отсидку по статье, она (оно) — принудительное лечение в психушке.

Аза — Азела хоть и не была «оно», но любила отдохнуть от тяжелой и грязной работы в должности смотрящей за вымоганием денег на человеческой жалости в массажном салоне «Лесгей».

Там она была постоянным ВИП-клиентом этого подпольного ночного клуба. Под псевдонимом и гримом, разумеется, так уж в ее жизни повелось. Лишь только в этом уютном подвальчике с отделкой класса люкс ей нравилось забыться и расслабиться после всех тягот, связанных с двойной жизнью, которая грозит рано или поздно обернуться раздвоением сознания, то есть банальной шизофренией. Массажный салон обеспечивал ей полноценную психотерапию и… анонимность.

Когда Азела разделась в своем персональном массажном кабинете с круглогодичным абонементом и, подобно царице Клеопатре, возлегла на кушетку, то из заветной дверцы служебного хода почему–то не вышел мужественной поступью ее персональный чернокожий мачо–массажист, зато в кабинет вломились двое одетых в камуфляж качков–мордоворотов в черных масках и дохлый коротышка в широкополой шляпе, которая делала его чуточку повыше.