Блуждающее озеро Кангыбас не на всякой карте отмечено, а если и отмечено, то пунктиром. Озеро это — ну, просто несбыточная мечта фанатствующих рыболовов и охотников. На его берега никогда не ступала нога инспектора какого-либо природоохранного ведомства. В его плавнях даже в старину не встречали с ружьишком ни кандидата в члены ЦК, ни полковника КГБ, ни даже третьего секретаря самого захудалого райкома, чего уж там говорить о современных президентах, премьерах, спикерах и всякой мелочи вроде губернатора, кому открыты самые заповедные места, недоступные для простых охотников.

Озеро защищает разрушенный вулканический кратер. Выветренные скалы стоят полукругом, как искрошенные зубы великана. Вертолёту тут никак не сесть — выветрившиеся скальные пики торчат — сорвёшь лопасти. Ни один внедорожник не пройдёт по усеянному острыми валунами бездорожью.

Дорог тут как не было, так и нет. Ни один даже самый рискованный и авантюрный инвестор не вложит деньги в дорогу, ведущую в никуда за 250 километров до ближайшего населённого пункта из трёх землянок и десятка юрт. Да и кому тут ездить?

Однако все страстные любители экзотической охоты обязательно покажут вам на карте приблизительное место, где этот охотничий рай расцветает по весне голубым цветком среди каменистой пустыни. И все уверены, что рано или поздно отыщут заветную тропочку в эту затерянную экзотику. Но я до сих пор не встречал ни одного счастливчика-фаната, которому удалось бы там побывать.

Приз первопроходца достался мне.

Врытый в землю шалаш под крышей из камыша невесело смотрелся в зеркало озёрного заливчика. В этой открытой любому прицелу низинке, которая легко простреливалась с окружавших её каменистых высоток, он был виден как на ладони. Надёжная ловушка для лоха, лучше не придумать. Такую халупу прошьёшь насквозь даже пистолетной пулей, а если ты и сумеешь вырваться из-под крыши, двух шагов по открытому пространству не сделаешь — уложат с первого выстрела.

— Сколько с меня за неделю проживания? — спросил я, чтобы сбить старика с толку. Потому что завтра же ноги моей тут не будет.

— Доброе дело денег не просит. Дверь на ночь запирай покрепче.

— А кому у вас тут воровать? — насторожился я.

— Найдутся воришки. Для начала без сахара оставят, потом без сухарей. Такой плотности мелкого и крупного зверья и в тропиках не встретишь.

Утром старик встретил меня без вчерашнего маскхалата, но новая одёжка моей симпатии к нему не прибавила, хотя была явно самодельной, а не армейского образца. На нём были потёртый корсачий малахай, штаны и рубаха из домотканной мешковины с самодельными костяными пуговицами. Сапоги из телячьей шкуры, точнее, болотные забродни — высокие до пояса, тоже явно пошил себе сам или же местный сапожник тачал. На поясе болтался широкий нож в мохнатых кожаных ножнах. На плече висел автомат Калашникова — не слишком диковинная штука в этой каменистой пустыне, где можно за тридцать лет ни разу не встретить участкового или хотя бы натолкнуться на полицейский патруль на машине.

Я по забывчивости протянул ему было руку, но дед снова отскочил от меня, как ошпаренный:

— Забыл? Предупреждал же с вечера, чтобы не подходил близко! Пошли ко мне на двор зайдём.

— Зачем? — насторожился я.

— Зарегистрироваться в местном органе самоуправления. Только кружку захвати.

Осень в каменистой пустыне — самая прекрасная пора, не сравнить даже с весной. На два мёртвых сезона — лютая зима и безжалостное жаркое лето — природа тут умирает, остаётся без зелени и воды. Весна красна только тюльпанами да цветущими деревьями, зато осенью тут цветёт все, что способно выпустить цветок и дать семена до холодов. И одуряюще пахнет, иногда просто до мОрока и лёгкого головокружения, цветущая пустыня. Там, где есть хоть капелька воды, разумеется.

— Ну, гуляй Вася! — поддал старик носком сапога своего кота.

Кот высокомерно обернулся. Облил нас презрением, горделиво мяукнул и скрылся за стеной тростника, чтобы весь день на свободе забыть про мяуканье. Прирученные кошки придумали «мяу» только для людей. На свободе они друг с другом на языке мяу-мяу не общаются.

— Потом даже и захочешь, так не высмотришь моего кота в этих зарослях, во как замаскируется! Ничего, вечером он нас сам найдёт. Ты не отставай, а то заблукаешь с непривычки.

— Да на таком пятачке — и заблудиться?

На этот раз я от деда не отставал, или же он не пытался улизнуть, чтобы меня в болотные дебри завести, кто его разберёт?

Кому доводилось пробираться в тростниковых зарослях по хлюпающим под ногами кочкам, тот знает, что это за удовольствие, когда нога через каждую пару шагов уходит по колено в грязь. Прогулка вымотала меня, словно я все эти полчаса ходьбы мешки перетаскивал, а дед остался бодрым живчиком — хоть бы ему хны, старому!

Когда вышли на твёрдое, сухое место, я первым делом повалился на холмик, поросший колючей и совершенно сухой на вид травкой. Я, тренированный спортсмен и многоопытный охотник, по европейским меркам, разумеется, тут настолько выбился из сил, что меня бы любой сопливый пацанёнок сейчас смог бы взять голыми руками. Дед только посмеивался в седую бороду.

— Ты у нас тут так запросто мешком на землю больше не кидайся паря. Пауки у нас ядовитые водятся.

— Фаланг вчера видел. Наверное, и скорпионы под камнями есть.