Авсень ждал важных вестей из Асгарда, но гонец почему-то задерживался, что не могло не тревожить князя Сколотии. А тут еще какой-то леший принес среднего сына Хорса, который вбежал в покои отца рано поутру с громким криком и отчаянной руганью. Авсень, сидевший за столом в окружении ближних бояр, поморщился и отставил в сторону чашу, наполненную пенистым напитком. Надо отдать должное ключнице, квас ныне ей удался на славу. Это признали и бояре, и привередливая Лада, младшая жена верховного вождя сколотов, которая стояла тут же у стола, потчуя ранних гостей. Все ближники знали, что по утрам князь Авсень не пьет хмельного, а потому без споров и обид ублажали чрева дарами щедрого Даджбога, пославшего ныне на княжий стол, кроме кваса, еще и кашу с ядреным хреном. Авсень облизал деревянную ложку и строго глянул на сына:

– Ревешь, как медведь, объевшийся малины.

– Так ведь такие убытки, отец родной, тут впору волосы на голове рвать.

Хорс уродился ражим детиной. Не обделили его боги ни ростом, ни статью. И ликом он был чист – в мать. Сам князь Авсень, не в обиду ему будет сказано, красотою и в молодости не блистал, а уж под уклон годов и вовсе зарос бородищей едва ли не по самые вывернутые ноздри. Ну вылитый гмур, да и только. Зато роста князь был хорошего, а что длиннорук, так это доблестному мужу только на пользу. А в доблести Авсеня никто из бояр, сидевших за столом, не сомневался. За пятьдесят прожитых лет князь Сколотии ни разу не дал к тому повода, хотя за плечами у него осталось четыре большие войны и бесчисленное количество мелких стычек. Удал был в молодости князь Авсень, что верхом на коне, что пешим. Едва ли не весь белый свет он обошел, силой своей похваляясь, пока не осел в родном Преславе на великом столе, доставшемся от отца.

– И кто ж тебя, детинушку, обидел? – ласково пропела Лада, кося на Хорса насмешливым взглядом.

Княжич Яртур в Преслав ехал с неохотою. Наверняка спрос с него решил учинить батюшка князь, иначе не прислал бы за ним двадцать лихих мечников во главе с сотником Смуром. Чего доброго, в поруб посадит за нечаянную вину. Не собирался Яртур угонять тех коров. Сами они за ним пошли, стоило ему только заиграть на свирели. Кто ж знал, что эти глупые животные так любят птичьи трели. А что пастухов побил, так это вовсе недоразумение. Не признав в худой одежонке княжича, они решили у него свирель отобрать. Вот и поплатились за свое неразумие.

– А почему ты в худую одежонку облачился, княжич? – спросил заинтересованный Смур.

– По-твоему, я должен был в парче в коровий загон идти? – удивился Яртур.

– Загон-то не твой, а Хорса, – напомнил забывчивому княжичу Шемякич, молодой зеленоглазый мечник.

– Обознался, – быстро ответил Яртур. – С каждым может случиться.

Бранибор поразил сколотов своими размерами. Был он едва ли не втрое больше Преслава и превосходил его высотой и крепостью стен, сложенных не из дерева, а из камня. Город стоял на холме, а в окружающем его рву плескалась вода. До ближайшего лесочка было версты четыре, не меньше. Похоже, беры специально вырубили все деревья и кустарники в округе, дабы злые люди не смогли подобраться к городу незамеченными. Сколоты, впрочем, прятаться не собирались и, подъехав вплотную к широкому рву, затрубили в рог, дабы привлечь к себе внимание хозяев. На зов гостей браниборцы откликнулись не сразу. То ли не доверяли пришельцам, то ли еще не проснулись, хотя Даджбогова колесница давно уже катилась по синему небу.

– С опаскою живет Волох, – усмехнулся Хорс, с интересом разглядывая каменную башню, прикрывающую городские ворота.

– Мост-то они нам кинут или нет? – рассердился княжич Смага и вновь потянулся к рогу, висящему у пояса.

Впрочем, трубить во второй раз ему не пришлось, город распахнул навстречу гостям окованные железом ворота. Проехав по опустившемуся мосту, сколоты спешились на городской мостовой, с интересом разглядывая дома, строенные на себерский лад. Дома почти сплошь были двух– и трехъярусные. Причем первый ярус был сложен из камня, а второй и третий – из огромных бревен. Но выглядели логова беров смурновато. Ни тебе резного крыльца, ни окон, украшенных наличниками и ставнями. Безопасность жилища для здешних жителей, похоже, была куда важнее красоты. На чужаков беры косились с интересом, но вопросов не задавали. Блюли законы гостеприимства. Особых отличий во внешности между берами и сколотами Яртур не обнаружил. Разве что в Браниборе чернявых было побольше, чем русых.

– Кто покажет нам дорогу до терема князя Волоха? – громко спросил сотник Смур.

Себерский замок предстал взорам странников, выехавших из чащи, настолько неожиданно, что Хмара даже ахнул. Замок, конечно, был хорош, и стоял он удачно – на высоком холме. Но не в этом было дело. Похоже, беры, обитавшие в этой твердыне, подверглись нападению. Пока трудно было определить и число нападающих, и племя, к которому они принадлежат, но не приходилось сомневаться, что дела у них с самого начала пошли успешно. Трудно сказать, почему защитники замка не заполнили ров водой, ведь река была рядом, но эта их оплошка сослужила добрую службу их врагам. Кроме того, в стене цитадели зияла огромная брешь, через которую сейчас и прорывались чужаки. Такую брешь в каменной стене мог пробить только очень мощный таран, но ничего похожего на осадные машины в окрестностях замка не наблюдалось.

– Разрыв-трава, – первым догадался Шемякич. – Хотел бы я знать, кто им ее дал.

– Это волкодлаки, – крикнул Ермень. – Вон у берега их струг.

Струг не мог вместить более пятидесяти человек, но волкодлаки, атакуя хорошо укрепленный замок столь малым числом, рассчитывали, видимо, на внезапность и на разрыв-траву, которая откроет им проход в каменной стене.

– Я всегда говорил, что деревянные стены надежнее, – усмехнулся Хмара, – их разрыв-травой не возьмешь.

Путь до Рипейских гор был долог и труден. Настолько труден, что мог отбить охоту у всякого, кто по легкомыслию или в силу крайней необходимости решался на отчаянное предприятие. А такие люди находились всегда и во все времена. И это их костями были усыпаны все тропы, ведущие в колдовские пределы. Кто-то искал золото, кто-то власти, а кто-то вечного блаженства. Ибо именно здесь, в Рипейских горах, начинался путь в таинственное Беловодье, страну богов и героев, страну молочных рек и кисельных берегов. Увы, путь в Беловодье открывался далеко не каждому, многие находили смерть от голода и холода. Другим везло куда меньше, и они становились добычей нечисти, нашедшей себе приют у подножия Рипейских гор. А самые невезучие становились частью Навьего мира, слугами всесильного владыки подземного царства Вия, самого жуткого воплощения бога Велеса.

– Но ведь Слепой Бер сумел избежать страшной участи, – возразил Ерменю Бекас. – Он прошел по Калиновому мосту и вернулся обратно, в наш мир.

– Между миром Яви и Нави нет четкой границы, мечник, – покачал головой биармец. – Бывали времена, когда Навий мир захватывал едва ли не все земли, заселенные людьми, и только с помощью богов навий удавалось изгнать из наших пределов, ослабив силу их повелителя.

– А убить Вия можно? – спросил Хмара.

– Нет, мечник, – горько усмехнулся Ермень. – Законы всех миров – Яви, Прави и Нави – установил на веки вечные сам Создатель, бог Род, и изменить их никому не под силу, ни людям, ни богам. Нельзя убить Вия, но можно уничтожить его земное воплощение.

В Асгард Бутуй ехал ровно на казнь. И зловещее молчание, с которым провинившегося боярина встретили в покоях Родегаста, его нисколько не удивило. Все ближники князя, собравшиеся здесь, ждали падения своего собрата с тихим злорадством. Правда, сам Родегаст не сказал еще веского слова, и это оставляло Бутую некоторую надежду.

– Что с княгиней Ладой? – спросил у Бутуя Родегаст.

– Ее убил из лука боярин Ермень, – ответил боярин и прямо глянул в глаза князя. – А за его спиной стояли князь Волох и твой младший брат, княжич Ратмир.

– Своими глазами видел или с чужих слов говоришь?

– В десяти шагах от них лежал, – криво усмехнулся Бутуй. – Клянусь Перуном. Волоху не нужен мир, а Ратмиру выгодна твоя смерть. Прости уж на недобром слове, князь Родегаст. Я сделал все, от меня зависящее, чтобы предотвратить войну. Но боги, видимо, решили помочь твоим и моим врагам.

Проводив князей, Родегаст задержал в шатре ближних бояр, среди коих Бутуй занимал далеко не последнее место. Доверие к нему владыки Асгарда стало едва ли не безграничным. Правда, сам Бутуй испытывал по этому поводу скорее неловкость, чем радость. Как ни крути, а виноват он был перед князем. Но ведь и боярина можно понять. Скажи он Родегасту всю правду – не сносить бы ему головы.

– О женках хочу с вами поговорить, бояре, – вздохнул князь Родегаст и глянул при этом почему-то на боярина Бутуя. А у того сердце в пятки ушло. Ударило вдруг Бутую в голову, что Родегаст спрос ему задумал учинить. Но, как вскоре выяснилось, князь думал сейчас совсем о другом. – Много их в нашем стане трется. А ратники тому и рады. Поняли, о чем я?

– Не совсем, – ответил за всех боярин Влад, растерянно разводя руками.

– Среди этих женок могут оказаться и навьи, и вампирши, засланные к нам Весенем, – пояснил свою мысль Родегаст. – И если они простого мечника испортят, то это еще полбеды, а вот если соблазнят боярина или князя…

Бутуй даже крякнул от такой перспективы, чем сразу же привлек к себе внимание владыки Асгарда:

Очнулся Бутуй уже под звездами. Еще не понимая, что происходит, он попытался приподнять голову, но был остановлен чьей-то заботливой рукой:

– Лежи, боярин. Битва уже закончилась.

Голос Бутую был незнаком, а лицо в темноте он разглядеть не сумел. Одно он мог сказать с уверенностью – перед ним на корточках сидит не монстр, не псиглавец, а человек. Боярин на всякий случай ощупал голову, обмотанную полотном. Голова болела и кружилась, но чувствовал он себя вполне сносно.

– Шлем у тебя хороший, боярин, и череп крепкий. Такой удар не каждому дано пережить.

– А Родегаст? – вспомнил Бутуй.

Поражение не сломило князя Родегаста, хотя и нанесло по его самолюбию ощутимый удар. До сих пор владыка Асгарда считал себя непобедимым, и это мнение разделяли многие его недавние союзники. Теперь эти союзники частью пали на поле брани, частью разбежались по своим землям, частью оказались в плену у Яртура. Освобождение последних было делом чести для князя Родегаста. Как ни крути, а царь сарматов Аркасай и князь ашугов Велемудр пошли в битву по зову владыки Асгарда. Судьба и боги оказались к ним менее милосердными, чем к Родегасту, которому удалось избежать плена, а возможно, и смерти только благодаря самоотверженности боярина Бутуя, уступившего князю своего коня. Многие асские бояре и витязи, хорошо знавшие Бутуя с малых лет, только руками разводили по поводу его героического поступка. А ведь прежде боярин особой доблестью не отличался, да и в его преданности князю Родегасту некоторые готовы были усомниться. Сам Родегаст поступку Бутуя не удивился: по его мнению, долг каждого боярина и витязя в том и заключается, чтобы в случае необходимости отдать свою жизнь ради спасения князя. Никто из ближников Родегасту вслух не возразил, но многие про себя отметили, что поражение не пошло на пользу владыке Асгарда, и он по-прежнему мнит себя полубогом. А между тем над Расеной сгущались тучи. Яртур захватил уже почти треть Асии, прибирая к рукам город за городом, крепость за крепостью. Асы сопротивлялись отчаянно, но силы сына княгини Лады, объявившего себя каганом, росли с каждым днем. Чего не скажешь о князе Родегасте, от которого отвернулись даже сколоты. Князь Авсень, узнав о гибели на поле битвы своего старшего сына Смаги, отозвал княжича Хорса и всех уцелевших сколотов в Преслав. Ходили слухи, что Авсень ищет пути примирения с Яртуром, коего простолюдины по-прежнему считали его сыном. Асские бояре князя Сколотии не осуждали, более того, считали его действия вполне разумными. Своя рубаха ближе к телу. Асам не в чем было упрекать сколотов. Князь Авсень первым откликнулся на зов владыки Асгарда, сколоты героически сражались на поле битвы, и это благодаря их самоотверженности князю Родегасту удалось спасти значительную часть своего войска от окончательного истребления. Княжичу Смаге эта самоотверженность стоила жизни, и среди асов не нашлось человека, который не отдал бы должное старшему сыну князя Авсеня. Никто не сомневался, что Смага попадет в страну Ирий самым коротким и прямым путем. А вот к князю Родегасту у асских бояр были большие претензии. Конечно, не всякую битву можно выиграть, но уж если ты проиграл, то изволь испить горечь поражения до дна. В конце концов, кому он нужен, этот жар-цвет? Почему асы должны отдавать свои жизни за пустую княжью блажь? Раньше ходили слухи, что жар-цвет сделает асов непобедимыми, но сегодня всем, кроме самого Родегаста, стало очевидным, что это далеко не так. И если Родегаст не хочет отдавать жар-цвет Яртуру и Слепому Беру, то почему бы не вручить его на хранение кудеснику Баяну, который специально приехал в тяжкий час в Расену, дабы помочь асам избежать окончательного поражения.

Эту разумную мысль высказал на совете боярин Влад и нашел понимание среди ближников князя Родегаста. Волхвы Перуна во главе с кудесником Пересветом промолчали. Княжич Ратмир, не выказавший, к слову, доблести на поле битвы, в этот раз набрался смелости и пошел поперек брата, поддержав боярина. Слова Влада князь Родегаст пропустил мимо ушей, зато бросил на Ратмира такой взгляд, что у княжича язык отнялся.

– Судьбу жар-цвета буду решать я, бояре, – холодно произнес Родегаст. – Впредь я не жду от вас подобных советов.

Боярин Влад переглянулся с боярином Синегубом и едва заметно пожал плечами. После гибели витязя Удо среди асских старейшин не нашлось человека, который мог бы вслух осудить князя за неразумное поведение. На кудесника Пересвета тоже надежда была плохая. Этот человек возвысился над прочими волхвами милостью Родегаста, а потому готов был поддерживать князя во всех начинаниях, в том числе и откровенно безумных. Был, правда, еще и парсский маг Сардар, имевший большое влияние на владыку Асгарда, но никто из асских бояр, включая Влада с Синегубом, не рискнул бы обратиться к нему за советом, а уж тем более за помощью. Магу не доверяли. Во-первых, он был ближником царя Кира, а во-вторых, служил таинственному богу Ариману, коего многие считали одним из воплощений Чернобога. Сардар имел какие-то свои виды на жар-цвет и всячески поддерживал Родегаста в его стремлении постичь тайну божественного дара.

– У нас хватит сил, чтобы отразить напуск Яртура на Расену, – твердо сказал Родегаст. – А что касается Асгарда, то еще ни разу нога завоевателя не коснулась его священных камней.

Поначалу боярин Бутуй вел себя так, как и подобает герою, только что вернувшемуся из плена. То есть посещал знакомых и друзей, купаясь в лучах обретенной славы. Ездил он и в Асгард, где встретился с князем Родегастом. Впрочем, эта встреча, по наблюдениям боярина Влада, была не особенно теплой. Родегаст вслух выразил свое восхищение поступком боярина Бутуя, но этим и ограничился. А сам Бутуй, вопреки ожиданиям ближних бояр и витязей, пальцем не пошевелил, чтобы использовать расположение Родегаста себе на пользу. Да и в Асгарде он не стал задерживаться, сославшись на то, что не хочет быть обузой князю. Ибо дал слово его нынешним врагам никогда не поднимать против них свой меч. Такое неслыханное благородство удивило многих, но, с другой стороны, нынешнее положение князя Родегаста не сулило его ближникам безоблачного существования, так что, возможно, Бутуй и прав в своей неожиданно прорезавшейся скромности. А для бояр Влада и Синегуба странное поведение Бутуя явилось лишь подтверждением того, что в замыслы боярина не входит ни убийство Родегаста, ни нанесение ему тяжкого телесного вреда. Да и сам князь не настолько глуп, чтобы приблизить к себе человека, только вчера вернувшегося из плена. А потому сдержанность, проявленная Бутуем, понравилась Родегасту не меньше, чем поведение отважного боярина на поле битвы. О чем князь не замедлил оповестить своих ближников. Впрочем, этих самых ближников вокруг Родегаста становилось с каждым днем все меньше и меньше. Бояре теперь неохотно посещали сумрачный Асгард, предпочитая большую часть времени проводить в Расене. Благо в столице Асии один пир сменялся другим. Похоже, асы решили за седмицу выпить все вино, годами хранившееся в подвалах, дабы оно не досталось врагу. Пили все – и бояре, и мечники, и простой люд. Ну а где пьянство, там и блуд. Многие в эту трудную для Асии осень окончательно потеряли стыд. И среди этих многих, к удивлению боярина Влада, оказался княжич Ратмир, прежде вроде бы не склонный к загулам. Злые языки поговаривали даже, что младшему брату князя Родегаста и на собственную жену не хватает сил, так откуда же вдруг у него взялась такая прыть? Ведь княжич, можно сказать, днюет и ночует в доме боярина Бутуя. Однако справедливости ради надо сказать, что Бутуя навещал не только Ратмир, но и многие асские бояре, включая Влада и Синегуба. Свое возвращение из плена боярин праздновал с таким размахом, что не мог не привлечь внимание Волоха, назначенного волею князя Родегаста воеводой Расены.

– Готовят они что-то, – сказал Волоху Ермень. – Помяни мое слово, князь. Ратмира Влад и Синегуб неспроста обхаживают.

– А Бутуй здесь при чем? – нахмурился князь Себерии.

– Он служит Яртуру, иначе его живым не выпустили бы из стана.

Волох после проигранной битвы, где он потерял едва ли не половину своих мечников, пребывал в некоторой растерянности. Нельзя сказать, что поражение союзных князей во главе с Родегастом стало для него полной неожиданностью. Плохо было другое – владыка Асгарда уцелел в этой битве. А ведь князь Себерии приложил немало усилий, чтобы помочь князю Асии уйти в мир иной. Волох мог бы перехватить псиглавцев, устремившихся в образовавшийся прорыв, но не стал это делать, предоставив тем самым уродам возможность беспрепятственно атаковать личную дружину Родегаста. И те, надо отдать им должное, почти справились со своей задачей. Во всяком случае, мечники владыки Асгарда были истреблены начисто, а жизнь самого Родегаста висела на волоске. К сожалению, этот волосок так и не оборвался. А виной тому боярин Бутуй, вздумавший явить миру неслыханную доблесть в самый неподходящий момент. Если бы не этот безумец, Волох бы сейчас верховодил не только в Расене, но и в Асгарде. И до жар-цвета ему было бы рукой подать.