«Воробей влетел в широко распахнутое окно предродовой палаты, уселся на железную грядушку опустевшей кровати, испражнился, звонко, победно чирикнул и так же стремительно выпорхнул на улицу.
– Прямо булгаковщина какая-то, – произнесла наблюдавшая за воробьем роженица.
– Мальчик, – уверенно сказала другая, подтвердив свой прогноз кивком головы.
Я ждала девочку. Мне все говорили, что будет девочка. Знаете, как женщины смотрят на живот беременной, улыбаются, вздыхают, думая о своем, а потом говорят: „мальчик“ или „девочка“…»
Воробей влетел в широко распахнутое окно предродовой палаты, уселся на железную грядушку опустевшей кровати, испражнился, звонко, победно чирикнул и так же стремительно выпорхнул на улицу.
– Прямо булгаковщина какая-то, – произнесла наблюдавшая за воробьем роженица.
– Мальчик, – уверенно сказала другая, подтвердив свой прогноз кивком головы.
Я ждала девочку. Мне все говорили, что будет девочка. Знаете, как женщины смотрят на живот беременной, улыбаются, вздыхают, думая о своем, а потом говорят: «мальчик» или «девочка».
Я почему-то была уверена, что будет именно девочка. Наверное, потому, что на протяжении всей беременности меня тянуло на шоколад и зефир и еще – на черешню. Я ела ее в невообразимых количествах, крупную, мясистую, красно-желтую. Когда я появлялась на нашем рынке – узкий прилавок под навесом возле автобусной остановки, то женщины, торгующие фруктами, наперебой приглашали меня к своим ведрам, наполненным вожделенной ягодой, гомонили, уговаривали попробовать и тоже пророчили мне девочку.