Ложная женщина. Невроз как внутренний театр личности

Щеголев Альфред Александрович

Данная книга посвящена внутреннему миру современной женщины. Описываются различные типы и модели поведения. Анализируются характер и причины различных нарушений личности. Книга представляет интерес как для профессиональных психологов, так и для лиц, интересующихся проблемами современной женщины.

Часть I. Ложная женщина

О мужественности и женственности

В обыденном сознании половая жизнь человека наивно отождествляется с его сексуальной активностью, но в действительности эта жизнь таинственна и глубока. Наш мир отвернулся от ее таинственной глубины, а может быть, сама она, загадочная и мистическая, сокрылась от его циничного взгляда, от его интеллектуальной болтовни, моральных претензий и исследовательского блуда. Уйдя из духовного мира современного, чрезмерно социализированного человека, недостойного ее, она оставила его безнадежно плоским, жалко ограниченным, внутренне бесполым, компенсаторно похотливым. Мужчина и женщина различаются по биологическому полу, а их социально-культурные половые роли – их мужественность и женственность – оказываются ненужными нашему больному обществу.

Современный человек, увы, все больше опускается до уровня какого-то бесполого, духовно оскопленного индивидуума, который в половом отношении способен лишь к биологическому размножению и к связанным с этим непосредственным радостям, но лишен стремления к духовному преображению через половое воссоединение, в котором пол, половинное, половинчатое существование человека должно обрести свою исконную цельность, целостность, и в этом плодотворном превращении сотворить в себе нового человека – личность, человека Духа, ибо мы рождаемся дважды: один раз – для жизни, второй раз – для творчества и любви. Личность есть святой плод человечества, и тайна личности лежит в глубине пола. Пол, личность и творчество сокровенно и неразрывно связаны между собой. Вдохновение пола, половая любовь, всегда побуждает человека к творчеству, творческому самовыражению, и только оно кристаллизует в нем Личность, дает тот масштаб мироощущения и миропонимания, который духовно перерождает и преобразует человека.

Кризис половых ценностных ориентации, половых взаимоотношений, свидетелем которого мы являемся, оборачивается кризисом творчества, кризисом духовности, кризисом чрезмерно социализированной личности, ибо для духовно бесполого, нетворческого, механически функционирующего, излишне интеллектуализированного или, напротив, бездумно-поверхностного индивидуума жизнь, в конце концов, оборачивается жестокой бессмыслицей и пошлостью, потому что только для личности жизнь имеет смысл, только в личности она получает могучий всеобъемлющий резонанс.

Каждый из нас живет, действует, чувствует, мыслит не как некая абстрагированная природно-социальная единица, то есть некий человек вообще, но всегда либо как мужчина, либо как женщина. Не абстрактный человек, а именно мужчина или именно женщина соотносятся с миром, их окружающим, пребывают во взаимодействии с ним, и их отношение к миру, их бытие в мире зависит от определяющих особенностей его (мужского) или ее (женского) мироощущения и миропредставления.

О природе половых различий написано немало. Литературный обзор на эту тему потребовал бы отдельной книги. Ни в коем случае не отбрасывая существующие воззрения на сей предмет, хотя и не во всем с ними соглашаясь, и уж, разумеется, никак не претендуя на универсальность своего взгляда, я, тем не менее, попытаюсь сформулировать свое понимание половых различий. К этому подвигает меня желание разобраться в истоках кризиса половых взаимоотношений, который переживается современным миром и во многом определяет судьбу грядущего социума.

***

О женственности говорить труднее, чем о мужественности, она укоренена, сокрыта в глубинах человеческого существа, женственности приличествует язык поэзии и музыки. Внутреннее субъективное содержание не столько осознается женщиной, сколько эмоционально переживается ею, порождает в ней душевные движения, чувства и проникновения, которые являются только для женщины чем-то непосредственно ощутимым и постижимым. Внутренний мир женщины трудно понять в рамках жесткого логического мышления, для формальной логики он слишком запутан, прихотлив, капризен, замысловат.

Понятиям женщина явно предпочитает представления. Понятийное, отвлеченное, обобщенное, логически классифицированное и абстрактное тем более чуждо ей, чем более она женственна. Совершенно абстрагированные понятия, абсолютно лишенные чувственного элемента образы не принимаются ею вовсе, она остается безразличной к ним. Действительность задевает ее и воспринимается ею лишь постольку, поскольку познавательный, интеллектуальный элемент для нее слит с элементом чувственным, эмоциональным.

Зацепить женщину, обратить на себя ее внимание, не оставить ее равнодушной может лишь эмоционально-образное, чувственно значимое явление, которое должно представляться ей, а не пониматься ею. Представление для женщины не повод для абстрагирования, она не пытается вычленить из него типическое, понятийное, оно остается для женщины неразложимым, неделимым целым, на котором она фокусирует свои чувства и переживания. Женское сознание фокусирует в представлении свое чувственное переживание, свой стиль жизнеощущения, делает его для себя символическим.

Таким образом, объективная реальность, отраженная в представлении женщины, освящена для нее субъективным переживанием, подчинена пресловутой «логике чувств», в то время как для мужчины представление о реальности обусловлено объективной закономерностью, раскрыть смысл которой он силится с помощью логики понятий. В явлениях и вещах ее тайно влечет мистическая сторона, и тот или иной предмет или событие она воспринимает как сигнал, знак, знамение, символ, а вовсе не объективные признаки и свойства этих вещей и явлений. Без этой мистической сопричастности предмет не волнует женщину, оставляет ее равнодушной, лишен для нее субъективной значимости.

Бессознательная сторона психики явственнее проявляется в жизни женщины, у которой, в отличие от мужчины, менее разорвана связь сознания и бессознательного, и потому ее поступки и поведение труднее понять логически, чем поступки и поведение мужчины.

***

Два пола. Две половины человеческого существования, которые невозможны одна без другой и взаимно дополняют друг друга. Их влечение друг к другу неоднозначно, внутренне противоречиво. Между ними действуют силы эротического взаимопритяжения и эгоистического взаимоотталкивания. Но наивно думать, что силы эти действуют, так сказать, симметрично, то есть мужчину влечет к женщине так же, как женщину к мужчине. Во влечении полов друг к другу есть своя асимметрия: мужское направлено на женское, женское не столько активно стремится к мужскому, сколько притягивает его к себе; женское обращено в глубь себя.

Мужчина счастлив надеждами на любовь желанной женщины, женщина счастлива не столько любовью к мужчине, сколько его любовью к ней; мужчина любит женщину, женщина – саму любовь.

Мужчина несчастен и подавлен, когда не может обладать женщиной – предметом своего вожделения; женщина несчастна, если ни для кого не может стать таким «предметом вожделения». Не мужчина нужен ей, не просто мужчина, а его благоговейное к ней отношение, в котором упивается она своим женским торжеством, признанием собственной ценности в его глазах. Лекарством от любви для мужчины может быть другая женщина, для женщины другой мужчина не может быть таковым – ей нужна другая любовь.

В сущности женщина жаждет поэтического отношения к ней со стороны мужчины. Она чувствует себя по-женски удовлетворенной, если мужчина в своей деятельности безусловно проникается ее женскими ценностями жизни, ее устремлениями и ожиданиями, вдохновляется ею, плодотворно созидает для нее и во имя ее тот творческий мир, в котором она царит явно или тайно. Ведь мужчина, по самой природе своей расположенный к более глубокому и многогранному познанию объекта, имеет возможность воздействовать на него, делать податливым, пластичным, способным всецело подчиниться творческой воле человека.

Истинное творчество немыслимо для мужчины вне полового самочувствия, вне полового вдохновения, вне интуиции внутреннего единения, а вдохновляющим и преображающим стимулом всякой по-настоящему серьезной творческой деятельности является женственность и только женственность, «Вечная Женственность»! Творчество мужчины всегда тайно или явно посвящается женщине, реальной или воображаемой. Как мужчина телесно оплодотворяет женщину, делая ее матерью, так и женщина духовно оплодотворяет мужчину, повышая его внутренний творческий потенциал. Творчество мужчины исподволь устремлено к тому, чтобы впечатлить, покорить, пленить, удивить именно женщину, создать дар, достойный ее; это чувствует даже ребенок – маленький творец, посвящающий плоды своего творчества матери. Такой творческий гений, как А.С. Пушкин, свидетельствует: «Сладостное внимание женщин – почти единственная причина всех наших устремлений». Без женственности, без ее животворного влияния деятельность мужчины теряет могучий творческий катализатор, становится в чем-то механической, штампованной – и пусть даже весьма профессиональной, но не живой, не плодотворной, чахлой.

Ложная женщина

Когда в жизни человеческого общества торжествует засилие материализма и интеллектуализма, рядящихся в «реализм» и «духовность», когда нравственные переживания людей уплощаются до тупости и моральной невменяемости, когда товарно-меркантильный стиль жизни становится всеобщим, когда агрессивный карьеризм, замешанный на трусости, и жадное желание благосостояния, заквашенное на душевной неблагодатности, заслоняют все иные стороны жизни, когда в человеческих взаимоотношениях царят неверие, ложь, озлобление, подозрительность, эгоизм, скука, суета, цинизм и пошлость, – тогда отстраняется от такого общества великое творчество жизни, оно мельчает и мелеет, засоряется и заболачивается; застой, омертвелость, душевная гниль становятся уделом такого общества, а его разложение и гибель – неизбежны. Такому обществу уже не нужны великие проявления пола, всякие там «мужественность» и «женственность», для него достаточно физического насилия и авантюры, своеволия и эгоизма преуспевающей мужланской натуры, а потому почти бессознательно, безумно таким обществом подавляется, изгоняется, вытесняется в первую очередь именно глубинное проявление пола – женственность.

Да, истинная женственность достойна иного состояния общества, она не нужна миру, в котором разного сорта скептики, циники и пошляки осмеивают Веру, порочат Истину, злословят над Добром, оскверняют Красоту, издеваются над Любовью, и все это во имя собственной дешевой популярности. В таком мире женственность лишена достойного существования, она не оберегается этим миром и обречена на деформированное, раздавленное, извращенное, ложное состояние.

Именно такой нравственно опрокинутый мир создает ложную женщину. Не имея возможности утвердить свою женственность, она отступает от себя, изменяет себе, лжет самой себе и ведет своеобразный, совсем не женский образ жизни. В таком обществе носитель социальной активности – мужчина – не может быть рыцарем женщины, не может, да и не хочет, защитить и оградить ее от бесчестья, не может принять ее за высшую ценность своей жизни, потому что внутренне совершенно бесчувствен ко всему этому, потому что чаще всего инфантилен, невротически взвинчен, а женщина нужна ему как соска и конфетка.

Лишенная рыцаря женщина как бы взращивает его в себе, становится в чем-то мужчиной и в таком измененном качестве заявляет о себе обществу. Именно такую женщину с извращенной женственностью я называю ложной женщиной и, понимая условность всякой классификации, тем не менее выделяют три типа такой женщины: сексуальный, гиперсоциальный и интеллектуальный. Этими тремя типами, разумеется, не исчерпывается описание ложной женщины, можно думать о существовании других, менее выраженных типов. Названные три типа явно невротичны, и это понятно: в мужском мире женщина чувствует себя неуверенной и уязвимой и потому изо всех сил держится за свой способ социального существования, стремясь переиграть мужчину в его мужском мире. «Сексуальность», «гиперсоциальность» или «интеллектуальность» становятся ее психозащитными масками, которые, с одной стороны, дают ей возможность приспосабливаться в маскулинизированном обществе, а с другой стороны, замуровывают ее в себе, сдерживают ее естественное женское самовыражение, подавляют ее женственность.

Сексуальная женщина

Это женщина, привлекающая своей чисто физической женской природой; это женщина, приковывающая к себе внимание окружающих своей внешностью и особой манерой поведения; это женщина, играющая в женственность, часто неудачно, предъявляющая своему окружению видимый облик «женственного» существа. Она всегда достаточно по-мужски осознанно помнит о своей женской принадлежности и постоянно напоминает об этом окружающим, как своим поведением, так и своими потребностями и прихотями, настроениями и кругом интересов, манерой одеваться и т. д. Собственная внешность для нее – все, это ее основное орудие в овладении доступным ей миром. Можно даже сказать, что все содержание сексуальной женщины – это ее форма, ее демонстративная привлекательность. Она почувствует себя погибшей, если утратит привлекательность. Она непременно желает быть обольстительной, чарующей и, что особенно важно для нее, желает сексуально будоражить, вызывать сексуальный интерес, притом всюду и постоянно, у возможно большего круга людей (и, надо заметить, не одних только мужчин). Количество плененных ею является для нее непосредственным и ощутимым доказательством ее качественной принадлежности к рангу «обворожительниц» и «львиц».

Более всего на свете она боится времени. Она не хочет знать никакого возраста, оставляющего морщины на ее лице и делающего тусклым ее взгляд, она всегда хочет быть моложавой, сексуально привлекательной, всегда «в форме», всегда «победительницей».

Мода как будто выдумана для нее, это ее мировоззрение, ее религия. Быть одетой не по моде – для нее чуть ли не моральное преступление, во всяком случае, признак отсталости, серости и бездарности.

Сексуальная женщина, оценив свои внешние женские достоинства, желает посредством их утвердить свое влияние в доступной ей реальности. Прекрасно осознавая свою сексуальную притягательность и желанность для окружающих, она строит общение на собственных прихотях и капризах. Ее социальная задача не в том, чтобы приспособиться к обществу, в котором она живет, а в том, чтобы приспособить его к себе. В обществе ей непременно надо «царить», а не просто существовать. Все в сексуальной женщине направлено на вполне вещественные цели, а поскольку в жизни, и особенно в жизни мужчины, сексуальное влечение занимает особо значимое положение, являясь наиболее яркой чувственной радостью в смене серых будней, а для многих и «смыслом» жизни, то понятно и стремление сексуальной женщины быть жрицей сексуального культа, адептом таинственной половой магии. Половой акт для нее не только средство достижения ее интересов, но и цель, завершение, предел, после которого начинается подготовка к следующему, еще более разнообразящему сексуальное наслаждение соитию.

Ее предназначение – дать мужчине наиболее наполненный и эстетически организованный секс, о котором он всегда мечтает, но дать его, разумеется, не всякому мужчине, а лишь тому, который «этого достоин», то есть особенно значим для нее. Ей необходимо покорить непременно социально сильного мужчину, только тогда она может рассчитывать на то, что ее карьера устроится как нельзя лучше. Все подчинено у нее этой цели, даже одежда – предмет ее постоянной и неустанной заботы – не закрывает, а скорее обнажает ее, намекает на ее прельстительную наготу: в ней она всегда полуголая, то есть особенно сексуально привлекательная. На свое тело, вызывающее невольные сексуальные фантазии, она смотрит скорее глазами мужчины.

Гиперсоциальная женщина

Прежде чем говорить об этом типе ложной женщины, следует заметить, что гиперсоциальность ее – это, прежде всего, ее сверхморальность, и именно это основное свойство ее души заставляет задуматься над вопросом: что привлекает гиперсоциальную женщину в морали? Почему истовое служение морали становится ее жизненным идолом?

Для начала я хотел бы сказать несколько слов о морали и нравственности, об их различии, иначе суть гиперсоциальной женщины не может быть понята правильно.

В обыденном сознании мораль и нравственность – синонимы. Мораль рассматривается как особая форма общественного сознания и вид общественных отношений и трактуется как один из способов регуляции действий человека в обществе (с помощью моральных норм). Таким образом, мораль есть социальная, общественная этика, она базируется на предписаниях должного поведения в обществе, на внедренных в сознание людей и усвоенных ими правилах общежития.

Мораль ориентирует человека на избранный в данном обществе или социальной группировке образец поведения, который позволяет этому обществу или группировке сохранять сплоченность и взаимодействие. Следование определенным моральным нормам позволяет не только выживать в обществе, но и способствовать его стабильному существованию. Поэтому мораль достаточно целесообразна, умственна, относительна, хотя и традиционна, для морали вовсе не обязательно понятие совести, ей вполне достаточно рассудочности человека.

Другое дело, что общество и связанное с ним «общественное сознание» часто наивно, а иногда и самозабвенно полагает свое социальное устройство наилучшим, а потому и мораль свою желает сделать «совестью» своих граждан. Именно поэтому «моральное» и «нравственное» постоянно отождествляются в общественном сознании, хотя по истокам своим они не тождественны.

Интеллектуальная женщина

Говоря об интеллектуальном типе ложной женщины, я прежде всего хочу отметить, что ее преувеличенный интеллект, занимая в ней самой господствующее положение, заглушает, подавляет собою все прочие свойства ее женской души либо значительно деформирует их. Женщине надо быть гениально одаренной от природы, чтобы высокий интеллект не разрушил ее женственность и сосуществовал бы с ней в гармоническом единстве.

Разумеется, – и с этим спорить нельзя, – лучше иметь интеллект, чем его не иметь, сам по себе он прекрасный инструмент познания и взаимодействия с окружающим миром, но это то средство, которое легко, незаметно, исподволь перерождается в самоцель. Невольниками собственного интеллекта становятся люди, которые буквально заворожены, загипнотизированы своими интеллектуальными возможностями и у которых интеллект выступает мерилом всего душевного содержания. Для мужчины такой интеллектуальный способ существования иногда оборачивается массой достоинств, для женщины почти всегда, особенно если она от природы женственна, – массой потерь, ибо значительно препятствует ее бессознательным переживаниям, душевным порывам.

Гипертрофированный интеллект женщины – явление ярко невротическое, он заглушает краски ее души, не создавая привлекательной игры светотени, а просто затеняя свет.

Этот тип ложной женщины менее распространен, чем два предыдущих, он более, так сказать, элитарен, обособлен, однако он существует и имеет достаточно определенные признаки.

Если сексуальная женщина стремится к гарантированному положению в обществе через доступную ей сферу соблазнов и прельщений, а гиперсоциальная желает достичь того же на своем общественном поприще, то интеллектуальная женщина самоутверждается в области интеллектуально-продуктивной творческой активности. Именно здесь она раскрывается наиболее цельно и законченно.

***

Три типа ложной женщины, достаточно отчетливо проявляющиеся в жизни, будут не завершенными в описании, если ничего не сказать о глубоко внедренном в их сознание атеизме, обусловливающем их невротизм. На первый взгляд, кажется довольно странным и нелепым связывать эти два понятия, – но только на первый взгляд. В жизни женщины эта зависимость заявляет о себе довольно ярко, и все три маски ложной женщины, описанные мной, собственно и вызваны к жизни этим свойственным женщине безбожием.

И в атеизме, и в невротизме имеется одно и то же основание, создающее душевный вывих и излом, – неверие, недоверие к миру, в котором физически существует и действует человек. Но в невротизме это неверие психологически перерабатывается и переживается как тревога и страх, которые подтачивают душу человека, в атеизме же неверие и порождаемый им страх вытесняются и замещаются «верой» в материалистическое исповедание, в «научные теории», в «реалистический взгляд на природу вещей», призванные изгнать тревогу из души атеиста. Атеизм всегда невротичен по своим душевным истокам, это рациональная психотерапия безбожника, на время избавляющая его от страха перед миром.

Атеист, да еще «воинствующий», если бы не был таковым, оказался бы – и это в лучшем случае – тяжелым клиническим невротиком. Впрочем, фанатизм «воинствующего атеиста» свидетельствует о том, что в его убежденности есть немалая доля удушающего его и им самим гонимого невротизма, есть стремление избавиться от этого болезненно-мучительного душевного состояния через идею сознательности, и его взывание к здравому смыслу и сознательности других есть, прежде всего, страх перед самим собой. Всякий фанатизм обнажает болезненность души, жаждущей исцеления.

Справедливости ради надо заметить, что и религиозность иных людей не всегда свидетельствует о их глубокой вере, особенно религиозность опять-таки фанатическая, угрюмо непреклонная, потаенно сектантская, потому что это лишь средство весьма прямолинейного самоубеждения, самозащиты и самооправдания своего тайного неверия. Именно существование таких «верующих» делает вполне оправданным и существование «неверующих», атеистов, хотя формально их позиции, казалось бы, диаметрально противоположны, впрочем, «противоположности сходятся».

Состояние безверия мужчина и женщина психологически переживают по-разному.

***

Как для существования жизни необходимы ферменты, так для творческого становления личности в человеке нужно вдохновение. Оно нужно как мужчине, так и женщине, ибо личность, в определенном смысле, духовно андрогинна, то есть сочетает в себе признаки мужского и женского существа одновременно. Личность есть достижение цельности существования во взаимооплодотворяющем духовном единении мужества и женственности – двух ипостасей души, единенных в третьей – личности. Личность есть завершенный, целостный, полноценный человек.

Ложная женщина по самому устройству своей души не может быть тем «чудным мгновением», которое высекает искру вдохновения для творческого огня личности. Иногда она может вызвать вожделение, но вдохновение – вряд ли. Ее существование никак не способствует подлинному творчеству жизни, без которого все бытие человека теряет смысл. Ее удел – способствовать формированию душ приземленных, конформных, зависимых, несвободных, невротичных... Истинная женственность уходит из мира, и страшно видеть, что индивидуум есть, а личности нет; психика есть, а души нет; мысли есть, а смысла нет; работа есть, а творчества нет; интеллект есть, а мудрости нет; сознательность есть, а добра нет; рассудок есть, а великодушия нет; художества есть, а красоты нет; секс есть, а любви нет, и т. д. и т. п.

Похоже, что человек предпочел социальное духовному, а потому встал на верный путь самоуничтожения, ибо социальное в человеке не может быть самоцелью.

***

В своей работе я намеренно не привожу конкретных жизненных примеров, живых фактов биографии тех женщин, которые смогли бы насыщенно и ярко иллюстрировать описываемые мною типы ложной женщины. Между тем такие женщины существуют в жизни – иначе не мог бы явиться соблазн описать их типологию, но описывать их конкретно в связи с щепетильностью темы считаю для себя некорректным и невозможным. Каждый читатель, я думаю, сам для себя найдет примеры – коих вокруг него множество, подтверждающие существование этих типов женской личности в современном обществе.

И самое главное.

Быть может, эта маленькая книжка заставит задуматься мужчин о том многом, что теряют они вместе с исчезновением женственности с лица земли.

Часть II. Невроз как внутренний театр личности

Несколько заметок-размышлений о невротизме и театре

Идея сопоставить жизнеощущение невротика и актера не нова. К такому сопоставлению располагает само представление об актере как о невротике и о невротике как об актере.

Мне хотелось бы понять общие грани их мироощущения.

Почти перед каждым высказыванием здесь можно было бы поставить: «на мой взгляд...», «мне кажется...», «я думаю, что...» Я пытаюсь рассмотреть и понять лишь определенный пласт театрального феномена, не претендуя на универсальность моего понимания рассматриваемых явлений.

Так я вижу и так понимаю.

Менее всего эти заметки можно назвать научными, они основаны исключительно на субъективном видении и осмыслении природы театра и невротизма, в них нет опоры на объективную методологию, на научную достоверность. Их следует принимать как свободную импровизацию на интересную и увлекательную тему.

I

Невроз – самый человеческий недуг из всех людских страданий. Он базируется на вопросах сугубо человеческого существования, он являет глубочайшую коллизию человеческой личности в ее обращенности к миру. В невротизме приоткрывается тайна человека как такового, а не только живого существа.

Попытаться рассмотреть и осмыслить это душевное состояние можно с разных позиций. В невротизме, поскольку он затрагивает человека целиком, все, так сказать, уровни его организации, есть определенные моменты, привлекающие к себе внимание разных наук, таких как психология, физиология, биология, педагогика и др., но не в них глубинная суть невротизма; они лишь его порождения, они не играют решающей и определяющей роли в формировании невротика – особо организованной личности, способной к переживанию невротического состояния.

Если говорить о глубинном и определяющем в жизненных ориентациях невротика, то следует признать, что все его существо пронизывает глубоко и страстно переживаемая, но конкретно и ясно им не осознаваемая проблема, которая является осевым стержнем невротизма, которая одна своим присутствием во внутреннем мире человека создает невротическое жизнеощущение и без которой невроз – не невроз: проблема ущемления личности объективным бытием, проблема становления личности в мире, ином по отношению к живому, субъективно и непосредственно переживаемому миру "Я".

Это вызвано несовпадением субъективного и объективного содержания личности невротика, противоречивостью его мироощущения и миропредставления.

Там, где нет переживания этой ущемленности, нет невротизма. Там могут быть утомление, упадок сил, раздражительная слабость, эмоциональная неустойчивость, отсутствие работоспособности, самые разнообразные симптомы нервного состояния, но нет невротизма как особого душевного состояния. Выражаясь несколько парадоксально, скажем, что может быть «нервное состояние» без невроза и может быть невроз без характерного, клинически оформленного «нервного состояния»; само по себе «нервное состояние» не связано жестко с невротизмом и невротиком.

II

Многим в себе, в своем психическом развитии и содержании человек обязан социуму, который можно назвать специфически человеческой средой обитания, но не все в нем сводится к прямому или опосредованному воздействию социума. Человек проявляется в социуме, а не исходит из него, но для этого он должен быть прежде всего существом, способным проявиться в социуме, то есть должен быть генетически человеком, чтобы иметь возможность стать социальным человеческим существом.

Обезьяна прежде всего генетически обезьяна, и никакой совместный труд не сделает ее человеком, да она и не способна к социальному совместному действию, тем более трудовому. Человек – существо, способное трудиться, а стало быть, социально общаться.

Труд создал не человека как такового, труд создал социум, труд раскрыл социальный план человеческого существования, труд создал социального человека, то есть тип человека, а не его самого.

Социальная среда есть та почва, в которой человек пытается пустить корни, он хочет приспособиться, адаптироваться к ней, желает захватить ее, овладеть ею. Социум – это наиболее благоприятная среда для объективного существования человека, но в нем же таится горькая возможность надлома и кризиса его субъективных потребностей. От других людей человек страдает больше, чем от изъянов своей собственной телесной природы. Душевные раны, нанесенные людьми, оказываются для него во многом более травматичными, чем физические поражения. Травмирующая объективная зависимость и одновременное желание независимости от обстоятельств жизни – вот стержень проблем невротической личности.

Человек как субъект, то есть источник познания и преобразования действительности, внутренне свободен и имеет неодолимую потребность переносить собственную, внутренне данную ему свободу на объективную реальность, его окружающую. Он хочет не проецировать, а рефлектировать свободу как объективный факт. Он жаждет творческого преображения, одухотворения бытия и хочет сделать социум средством достижения этой цели. Через принадлежность к нему человек обретает необходимую силу в объективном существовании, и потому социум – это арена сильных индивидуальных страстей. К социуму человек имеет двойственное отношение: с одной стороны, он всецело зависит от него как часть его, но, с другой стороны, он свободен или хочет быть свободным от него как активная личность, способная влиять на что-то.

III

У невротика эта двойственность достигает наиболее интенсивного выражения. Миропредставление невротика никак не накладывается на его мироощущение, а это делает проблемным его поведение в обществе.

Социум он и отвергает и, в то же время, взывает к нему, потому что в социуме улавливает не только силу, способную преодолевать объективные трудности бытия, но и тонко чует присутствие в нем морального существа, значимого для его субъективной данности.

Эта двойственность располагает невротика к своеобразному, чрезвычайно характерному для него существованию. Он – это он сам в себе и для себя, и это «он», который существует как социальный объект, как «значительное лицо» в сознании других людей; иными словами, социальное лицо становится для невротика основной личной проблемой, и он останавливается на маске как способе адаптации в обществе. Он приспосабливается к социальной реальности через маску, камуфляж становится принципом его социальной активности.

Маска делает жизнь невротика театром. Совершенно невозможно вне театра, вне его природы понять душевные проблемы и жизненное поведение невротика. Душевный строй невротика, можно сказать, театроцентрический, уготованный к восприятию и переживанию театрального феномена всюду и всегда. Невротику будто и в театр ходить не надо, театр находится в нем самом.

И этот внутренний театр личности определяет в нем все. Вне «театрализации жизни» он не видит в ней смысла, жить для него – значит, прежде всего, быть на сцене жизни в самом широком смысле этого слова.

IV

Театр начинается с маски. Без маски, без перевоплощения в другое существо, нет театра. Театр основан на потребности перевоплощения, он невозможен без сценического образа, личины, в которую рядится актер.

Но что значит эта потребность перевоплощения, почему возникает маска? Очевидно, она нужна для того, чтобы скрыть действующее под ней лицо. Каждый актер на сцене это, все-таки, не он сам, живой человек, каким является в жизни. Он лишь исполнитель (наполнитель) действующей маски, предоставляющий драматическому персонажу свою плоть и кровь, насыщающий его своей жизнью, своим опытом, воображением, своими переживаниями.

Но почему нужна маска, а не живое человеческое лицо? Почему необходимо скрыть лицо маской, гримом, мимикой, образной перевоплощенностью?

На ум просится простой ответ: так нужно по роли. Однако, если вдуматься глубже, то надо заметить, что роль появление маски на лице не объясняет. Ведь что такое роль, как не своеобразное продолжение маски, ее динамическое представление зрителям, ее функциональное проявление. Маска и ее действие слиты в сценическом персонаже, однако характер действий персонажа предопределен его маской. Маска есть носитель сценического действия. Для того чтобы решить, как действует на сцене тот или иной персонаж, нужно понять, кто или что в нем действует. Пьеро, Арлекин и Коломбина должны быть, прежде чем они будут действовать, то есть динамически проявлять и представлять присущие им характеры; даже Гамлет, прежде чем задать свой надмирный вопрос: «Быть или не быть?», должен явиться страдающим Гамлетом, а не коварным Полонием или кровожадным Королем. («Шестьдесят процентов успеха зависит от того, что ты играешь, и только сорок процентов – от того, как ты играешь». А. Д. Дикий.)

Маска, изображающая персонаж, исходит не из роли, маска лишь подсказывает роль. Мы видим неразрывную связь маски и ее роли. Маска требует роли, роль требует маски. Уже само по себе выражение маски – всегда застывшее – должно быть оправдано ее ролевым поведением, если она хочет казаться живой.