«Готтленд» польского журналиста и одного из лучших современных репортеров Мариуша Щигела (р. 1966) — не только прекрасный «путеводитель» по чешским судьбам XX века, но и высокохудожественная литература. Автор пишет о создателях и разрушителях «самого большого на всем земном шаре» памятника Сталину в Праге, об обувной империи Бати, о чехословацкой актрисе, ставшей любовницей Геббельса, о племяннице Франца Кафки, о чешском подростке, повторившем поступок Яна Палаха и поджегшем себя на Вацлавской площади, а также о других не столь известных, но не менее интересных фигурах. Собранные в книге репортажи ломают укоренившееся представление о чехах как о мирной нации любителей пива. Социалистическая Чехословакия по Щигелу — отнюдь не мифическая страна добродушных швейков. Это страна многолетнего жестокого режима, пропитанного страхом и ощущением кафкианского абсурда.
Чешская панорама
Известный производитель обуви Ян Антонин Батя в 1938 году выдвинул проект переноса Чехословакии в Южную Америку и даже подсчитал, что стоимость такого предприятия составила бы 14 миллиардов крон. <…> Рассказ о Бате и его империи, открывающий книгу Мариуша Щигела, поражает своей неоднозначностью. Батя не только платил своим работникам зарплату, но и требовал выполнять строгие правила, подчас совершенно идиотские. Он следил за ними из канцелярии, расположенной в лифте, а некоторые построенные им жилые районы напоминали концлагеря с облегченным режимом.
Журналист Мариуш Щигел поместил в своей книге пятнадцать репортажей, больше похожих на рассказы, действие которых словно само собой, с необыкновенной легкостью разворачивается на глазах автора, незаметно наблюдающего за развитием событий. Щигел ничего не пытается нам доказать, скорее предлагает поверить; выстраивая панораму чешской жизни, он избегает стереотипов, не пишет ни о потреблении пива, ни о культе Швейка <…> хотя, конечно, обойтись без Кафки не мог. Впрочем, Швейк в «Готтленде» все-таки появляется, но как «апологет мнимой покорности» и «одновременно образец приспособленчества».
<…> Интересна стилистика репортажей: короткие рубленые фразы, с ювелирной точностью выстроенная кульминация, резкие столкновения противоречивых ситуаций и настроений, прыжки во времени и пространстве. Проще говоря, манеру письма автора можно охарактеризовать как документальную с огромной художественной составляющей: даже если какие-то факты читателю хорошо известны, то способ их интерпретации и сопоставления — поистине мастерский.
Сквозь репортажи Мариуша Щигела красной нитью проходит главная тема: судьба чехов в XX веке с особым акцентом на сталинизм, который — с незначительными модификациями — еще долгое время после смерти вождя продолжал жить в системе репрессий, исключительно жестокой и беспощадной, и при этом необычайно педантичной и действенной, можно сказать — тевтонско-гестаповской. Сталин так основательно засел в душах представителей правящей элиты, что они не могли расстаться даже с его памятником — гигантским монстром, нависшим над прекрасным городом. Когда же, наконец, решились его демонтировать, инженер Владимир Кршижек, которому было поручено это сделать, услышал от властей самую странную в своей жизни фразу: «Вы должны уничтожить памятник, но с достоинством». <…>
Если социализму надлежало исполнять роль исправительной колонии, а человека превратить в послушного робота, движущей силой этого процесса должен был стать страх, постоянная угроза, контроль над мыслями и сознанием общества. Щигел превосходно показывает это на примере судеб интеллигенции. Если кто-то из артистов или писателей был «заражен» вольнодумством, считался идеологически неблагонадежным, окружающие бежали от него и членов его семьи, как от чумы. Некоторые из «провинившихся» исчезали, как, например, звезда чехословацкой эстрады Марта Кубишова. «За двадцать лет по радио и телевидению не передали ни одной песни в ее исполнении. Кубишова искала хоть какую-нибудь работу, но спецслужбы позаботились о том, чтобы она не могла найти ничего». <…> Многим такой остракизм поломал жизнь: их вынуждали сменить место жительства, лишали возможности заниматься своей профессией. Марте повезло — она пережила свой «момент истины». Когда певица наконец вышла на сцену, «публика громко и долго аплодировала — всем было ясно, что это благодарность не за ее песни, а за двадцать лет молчания».
Готтленд
С благодарностью моему мужу Иржи, который помогал мне пробираться сквозь тернии чешской истории, — переводчик.
Ни шагу без Бати
Год 1882. Духота
— Почему здесь так воняет? — спрашивает своего отца Антонина шестилетний Томаш Батя. Так у него впервые проявляется желание упорядочить действительность.
Мы не знаем, что отвечает ему отец. По всей видимости, он вообще был неразговорчив.
Сапожник Антонин Батя женат второй раз. Оба раза он женился на вдовах с детьми. От каждой у него были еще и свои. В общей сложности в небольшой сапожной мастерской в Злине
[1]
растет двенадцать детей от четырех браков. А еще у Антонина семеро работников. Вторая жена не любит сквозняков.
Дворец «Люцерна»
1906
Чешский инженер из Праги Вацлав Гавел
[11]
задумал построить в центре, на Вацлавской площади, современный дворец. Первое железобетонное здание в Праге. Он показывает проект своей жене.
— Столько окон, — говорит жена. — Будет похоже на фонарь.
Фонарь по-чешски —
люцерна
.
— Это же отличное название для всего здания! — оживляется муж. — А главное, — добавляет он, — что это чешское слово с легкостью произнесет любой иностранец.
Всего лишь женщина
— Я была всего лишь женщиной, — сказала она.
— В конце концов, это всего лишь женщина, — говорили те, кто ее любил.
Мы не знаем, что она говорила перед смертью. Мы знаем, что перед своей смертью потребовала ее подруга.
— После кремации не хочу никаких похорон и церемоний, — сказала подруга.
— А где развеять ваш прах? — спросил нотариус, составляющий завещание.
Как вам живется под немцами?
1939.
— Что слышно? — спрашивает журналистка Милена Есенская крестьянина из окрестностей Слан
[19]
.
— Ну, картошку посадил, рожь посеял. Весна была холодная, но все взошло будто чудом, красота. В саду думаю срубить две старые яблони и посадить новые. Утка утят вывела уже, сходите поглядите — они как одуванчики. Вон тот куст сирени надо бы подстричь, чтоб не зачах, чтобы палисадник в этом году был красивый, — отвечает мужик
— Но как вам живется под немцами? — не сдается Есенская.
— Э-э, да что там. Они ходят, а я работаю, — отвечает мужик спокойно.
