Инъекция страха

Щёголев Александр Геннадьевич

Комитет Государственной Безопасности как таковой расформирован. Он распался на множество спецслужб, однако методы «рыцарей» плаща и кинжала остаются все теми же. В новом романе известного петербургского прозаика Александра Щеголева повествуется о сверхсекретном эксперименте над сознанием человека.

Часть 1

По ту сторону реальности

1. Ты

Мы с тобой незнакомы – этот факт позволяет мне быть абсолютно, беспощадно откровенным. Мою откровенность не сможет остановить ни твой плач, ни твой смех, ни всеобщее равнодушие.

Ты – реальный человек, созданный Богом из плоти и крови. Счастлив ли ты? В награду за тридцать прожитых лет тебе дана семья, работа, квартира, но каждая из чаш твоего благополучия отравлена мутными кляксами ответственности. Невозможность добиться большего, чем имеешь, вряд ли делает тебя счастливым. Сознание своей ответственности за судьбу родных и близких, в сочетании с тотальным прогрессирующим бессилием, удивительно похоже на пытку. Ты ведь живой человек. Не менее живой, чем, скажем, я. Ощущение былого счастья обычно находит таких, как мы с тобой, лишь в моменты больших или маленьких катастроф. Подобных моментов в твоей прямолинейной жизни было немного. Тебе повезло, ты пока не знаешь, насколько был счастлив.

Имя же твоё, к примеру, Андрей. Очень удобное имя – половину самцов в наших джунглях зовут именно так. Половину – «Андреями», всех прочих – «Сашами». Исключения только подтверждают правило.

Итак, тебе повезло…

2. Ты и он

Когда в привычном мирке квартиры возник пистолет, человек не испугался и даже не удивился. Наоборот, ощутил укол интереса. Азартно напружинился. По-мальчишечьи обрадовался – «ого, пистолет!» Гость вытащил этот предмет из бокового кармана куртки, этаким небрежным жестом, затем, со значением посмотрев хозяину в глаза, положил стального красавца на телефонную тумбочку. Полированная древесина вздрогнула. Скучный убогий антураж прихожей, дополненный таким вот образом, обрёл вдруг особую эстетическую силу. Хозяин непроизвольно потянулся, впившись взглядом в невиданную игрушку, но гость резко хлопнул по его руке: не трогать! Резко и молча.

Нельзя – значит нельзя. Жаль, конечно. Жаль… – таковы были первые ощущения.

– Раздевайся, – прошептал хозяин. – У меня все спят, тихо.

Только по истечении нескольких мгновений пришло понимание. И сразу стало не по себе. Неуютно как-то стало – в собственной квартире. Любопытный мальчишка вернулся во взрослое состояние. Гость между тем раздевался – всё так же молча, – освобождал свое широкое тело от роскошной пуховой куртки. Той самой, из кармана которой возник… точнее, был вытащен… и демонстративно, между прочим, вытащен… мало того – пугающе-беспричинно…

Предмет, лежащий на тумбочке, уже не притягивал, а отталкивал, словно бы сменив знак магнитной ориентации.

3. Он

Он учился с тобой в одном классе, в одной школе. Ваша школа стала потом гимназией, но это к делу не относится. Когда вы учились, не существовало ни гимназий, ни лицеев, ни даже просто детей. Все дети были либо октябрятами, либо пионерами, либо комсомольцами – исключения если и случались, то лишь в качестве патологий, с большим риском принудительного лечения. Вы, к счастью, росли нормальными. Хотя всепроникающая атмосфера Великой Любви, любви к партии и правительству, не отвлекала вас и от собственных мелких страстишек.

Как вы врали друг другу, когда были октябрятами! Главной темой вранья, разумеется, становились разнообразные взрослые тетеньки: мамы и старшие сестры, их подруги и соседки. «…А я вчера та-акое подсмотрел… А я взял и дотронулся… А я завтра вообще потрогаю!..» Вы упоительно перешептывались и сами верили, что эти поражающие воображение рассказы имели место, и слюнки капали на школьные парты. Он врал хуже тебя, поэтому глухо завидовал твоим удачам. Наверное, по той же причине он не замыкался в своем хвастовстве на женщинах, а находил нечто иное. Например, будто у его папы-врача есть специальное лекарство, от которого человек может летать и проходить сквозь стены, или будто у мамы на работе лежит этакий маленький приборчик, с помощью которого подслушивают чужие мысли. (В подобных мечтах, вероятно, уже тогда проявлялись его особые склонности.) Ты, кстати, втайне верил этим россказням, хоть и выражал вместе со всеми свой скепсис. Он каждый день обещал принести чудесные штучки в школу, чтобы все сомневающиеся могли убедиться, но назавтра почему-то либо забывал обещанное, либо ссылался на объективные трудности. И общий скепсис принимал постепенно оскорбительные формы, перерастая в дружные издевательства…

А как над ним смеялись, когда вы стали пионерами! Все нормальные школьники из вашего класса постепенно прекратили врать ради интереса, только из практических соображений (поняв, что самоутверждаться лучше другими способами) – кроме твоего друга-приятеля. Поэтому класс отторгал его. Тем более, что учился он плохо, вечно изворачивался и попадал в глупейшие ситуации, вечно был каким-то неопрятным, комичным, жалким. Он старался быть гордым, но характер давал сбои. Старался быть хитрым, но опять не получалось, то ли ума не хватало, то ли возраста. Иначе говоря, с авторитетом у него было напряженно, тяжело было. Более сильные товарищи, чуть что – распускали кулаки, все прочие унижали другими доступными средствами. Пожалуй, единственным, кто принимал его всерьез, кто держал его в кругу своего постоянного общения, оставался ты.

Чем же он тебе приглянулся? Будь честен – рядом с ним нравилось чувствовать себя человеком. Хотя внешне это «опекунство» никак не проявлялось, вы были на равных. И еще, если уж честно. Ведь ты изредка тоже насмехался над ним, когда хотелось развлечься. Разве не так? Вероятно, кое-что он понимал уже в пионерском возрасте. Во всяком случае, вряд ли он сохранил о вашей дружбе только теплые воспоминания.

Вы часто и с азартом боролись – буквально. Мерялись силами, кто кого повалит. На переменках – либо где-нибудь под лестницей, либо прямо в коридоре. Как правило, побеждал ты, потому что был психологически опытнее, а он утверждал – с видом знатока, вполне серьезно, – что ты побеждаешь, потому что злой. Вряд ли он забыл и эти твои победы, вряд ли он простил их тебе. Несомненно: с какого-то момента его жизнью стал двигать инстинкт соревновательности, жгучее желание доказать – им всем. Нет, не так. Вам всем, включая тебя – не нужно иллюзий. Что доказать? Очень просто: что он тоже человек, что он скоро вырастет и вот тогда – о! – тогда вы все поймете…

4. Ты и ночь

Заснуть Андрей так и не смог.

Несмотря на то, что принял седуксен. Транквилизатор прогнал из груди эту поганую дрожь, снизил артериальное давление до приемлемых цифр, иначе говоря, помог вегетативной нервной системе справится со стрессом. Однако обещанное в аннотации к лекарству «анксиолитическое действие», т. е. способность подавлять тревогу, почему-то запаздывало. Очевидно потому, что воспоминания были сильнее лекарств. Воспоминания хозяйничали в голове, как женщины в тесной коммунальной кухне, не уступая друг другу ни дюйма – а мест на всех явно не хватало. Те, что были поновее, вытесняли прочий хлам наружу, в черный вакуум спальни. Конечно, зачем копаться в прахе давно умершего детства, зачем рассматривать блеклые старомодные открытки? Теперь, когда советские школы по мановению волшебной палочки превратились в гимназии без октябрят и пионеров, когда видеомагнитофон, нашпигованный порнухой, стал доступен любому из новоиспеченных «гимназистов», жизнь несколько изменилась. Но дело не в этом. Чем слюнявое прошлое могло помочь настоящему, чем могло успокоить кипящий мозг? Разве только тем, что прикрыть на секунду завораживающий огонь состоявшихся час назад дружеских посиделок? Унять жар, остудить страх пережитого, отвлечь память от навязчивого сюжета…

Нет, бесполезно. Остужать что-либо – бесполезно. Страх постепенно трансформируется в стыд, ничуть не менее жгучий. И вообще, плохо Андрею, температура скакнула, а ведь была нормальной, ведь на поправку дело шло, так за что же ему все это? Никак не заснуть! Несмотря даже на то, что навалившаяся на организм вялость сделала руки и ноги неподъемным грузом, несмотря даже на то, что свинцовой тяжести голова продавила постель чуть ли не до пола.

Андрей встал. Оказалось, он все еще способен стоять. Он дошаркал до кухни, преодолевая головокружение, имея целью попить чаю, но воспоминания прокрались за ним следом, и тогда он сказал им: брысь! Хватит соплей! Сейчас нужны ответы – ясные конкретные ответы на четко сформулированные вопросы. Логика и порядок в мыслях. Анализ и синтез. Дедукция плюс индукция… Андрей поставил чайник на газ.

«Итак, зачем Саша вломился в спящую квартиру?» – четко сформулировал он вопрос, чтобы начать. Этот вопрос он ставил перед собой с интервалом в пять минут в течении всего минувшего часа. И каждый раз, вместо ответа, разум рождал картинки: пистолет лежит на столе, пистолет выщелкивает патрон из ствола, пистолет появляется из широкого кармана куртки… Однако возобновлять размышления с чего-то надо, и он начал с этого. Затем продолжил серию вопросов, решившись, наконец, на самый главный: неужели Саша приходил, чтобы убить?

5. Между сном и явью

Суета, не вмещаясь в прихожей, щедро плескалась по всей квартире. «Стой, не крутись! – командовала мама Андрея, она же бабушка Алисы. – Давай руку! Руку давай, а то опоздаем!» Ребенка собирали в садик, привычная сценка. Ребенок капризничал и что-то отвечал бабушке – настойчиво повторял какое-то слово. А может, фразу. Понять – вот так, с ходу, – было непросто, потому что Алиса торопилась и нервничала. Бабушка и не пыталась понять, целиком сосредоточившись на сборах, она тоже торопилась и нервничала. «Головку подними, лисенок! Посмотри, где лампочка? Ну, где лампочка?» Ага, уже надевали шапку, тесемочки завязывали. Андрей подсветил часы: ничего страшного, успевают. До садика нужно не идти, а ехать на автобусе – пять остановок. Ох, время, время! Завтрак в садике – в восемь, опаздывать нежелательно… Он прислушался и разобрал: «…Ка-яя?..» – все более отчаиваясь, спрашивала девочка. Назревали слезы, бабушка, наконец, обратила на это внимание. «Что ты хочешь, лисенок?» – «Ка-яя!» «ЯЯ – значит ЛАЛА, – машинально перевел Андрей, – букву „Л“ мы пока не говорим. КАЛАЛА – значит, СКАЗАЛА…»

– Что сказала? – с максимальным терпением уточнила бабушка. – Кто сказал? Кому?

– Папе.

– Что папе? Папа спит, не надо его будить, у него головка бо-бо.

«Еще как бо-бо!» – согласился Андрей. Всего ничего спал. Еще половина восьмого.

Часть 2

По эту сторону кошмара

1. Энергия Ян

Утро пришло незаметно, как старость.

Андрей проснулся в одиночестве: мама уехала на кладбище прятать монету, выполняя дикую просьбу папы, а Зоя, оставив ребенка в садике, моталась где-то по городу – занималась с подругой Леной реализацией эстонской мануфактуры. Он проснулся, не чувствуя себя больным. Здоровым, впрочем, тем более. Несмотря на то, что уверенность в окончании всей этой истории никуда не исчезла, отвратительная смесь возбуждения и ожидания продолжала пучить грудь. Под ребрами и под диафрагмой вздувались и лопались наполненные ядом пузыри.

Он старательно не задавал себе вопросов. Он проснулся – это, вероятно, и являлось Главным.

Неожиданно позвонил зубной техник, построивший во рту Андрея «мост» из двух керамических зубов. К сожалению, клиент настолько не был готов к такому звонку, что его возмущение, выросшее к данному моменту времени до размеров ненависти, оказалось невостребованным. Андрей не сообщил горе-дантисту о том, что практически перестал принимать пищу и скоро перестанет разговаривать, не потребовал назад деньги, вдруг забыл все красивые слова о порядочности и чести, он остался в рамках приличий и языковых норм. Интеллигентность проклятая!

Говорил, главным образом, протезист, в результате чего уже через минуту выяснилось, что клиент сам дурак. «Почему не приходите? У вас все в порядке? Не жмет, не натирает, не мешает прикусу?» Оказывается, нормальные солидные господа обязательно являются «на поправку», то бишь на окончательную доводку протезов. Зубной техник потому и позвонил, что отвечает за качество своей работы – добросовестный, серьезный специалист. Ведь клиенту было ясно сказано: поносить зубы пару дней и снова придти к врачу.

2. Стеклянный потолок

И с этого момента отпадает необходимость в каких-либо подробностях.

Эпитеты и метафоры нужны лишь для описания боли и радости. Там, где нет гармонии, теряют смысл красивые слова. Кому интересна пылинка, несомая по улицам города холодным декабрьским ветром? Чтобы понять прошлое и будущее, чтобы увидеть надвигающийся Ответ, отныне достаточно скупой хроники событий.

Зубоврачебный кабинет, выбранный наугад по справочнику, оказался не таким уж близким: десяток остановок на трамвае. Потом пешком. Потом долго искать подъезд, бродя по жутким проходным дворам, пытаясь разобраться, куда указывают намалеванные на стенах рекламные стрелки с надписью «стоматолог». Когда наконец была обнаружена табличка «Зубной врач, квартира 2, первый этаж», когда Андрей открыл тяжелую дверь и сунулся в сумрачный подъезд, случилось неизбежное.

Единственное, что он увидел и запомнил, это рука, сжимающая черный цилиндрик; единственное, что он сказал, это «Ой!». Струя газа, выпущенная ему в рот, занавесила мозг. Впрочем, в памяти остался также серый пиджак, растворившийся в потоках ослепительного света.

Очнулся Андрей уже в такси, которое стояло возле его собственного дома.

3. В поисках смысла

Черная накидка была сброшена, но вопрос остался – сидел напротив и неотрывно смотрел в глаза своему хозяину.

Теперь вопрос формулировался так: кто из знакомых способен дать медицинскую консультацию? Консультацию непростую, требующую, вероятно, особой квалификации и эрудиции. Психиатресса из диспансера отпадает, она рассказала все, что знала. Разве что попросить ее свести с кем-нибудь повыше калибром? Обидится, небось. Кто еще?

Гениальные идеи давались с трудом, и записные книжки с телефонными номерами, что новая, что старая, не пробуждали в должной мере фантазию. Андрей вспоминал, окруженный тенями ничего не подозревающих людей. Кого выбрать, к кому обратиться за помощью? Наконец он вспомнил и выбрал. Тени растаяли – кроме одной. К сожалению, телефон этого человека был Андрею неизвестен, поэтому пришлось провести долгую и отчасти унизительную работу. Сначала – позвонить Витьке Кривулину и Сереге, то есть друзьям, сохранившимся со школьных времен. Они поняли, о ком речь, но телефона этого парня так же не знали. Тогда наступила очередь звонить другим одноклассникам, с кем дружеский контакт либо давно утерян, либо такового не было вовсе. Одноклассникам и одноклассницам. Кто-то отсутствовал, кто-то находился дома. Все поголовно удивлялись, но отвечали с удовольствием. Андрей не вступал в бессмысленные разговоры, типа «где ты теперь, с кем ты сейчас», его интересовал совершенно конкретный персонаж, и он шел к цели с упрямством барана. (Баран – это знак зодиака, а не жвачное животное.) Если кто-то что-то рассказывал в рамках заданной темы, он благодарно выслушивал. Беседа за беседой, звено за звеном – выполз конец цепочки.

Домашний и рабочий телефонные номера.

Этот парень учился в параллельном классе. После школы поступил в Военно-медицинскую академию, как и Саша. Причем, поступил честно, а не потому, что был из семьи заслуженных врачей и вдобавок преуспел в спорте. Женщина, сообщившая его нынешние координаты, рассказала, что он остался после интернатуры в Академии, в отличие от того же Саши, защитился, вел преподавательскую работу. Когда же надоело возиться со студентами, перешел в Институт гематологии, стал мелким начальником. Идеальная кандидатура в качестве консультанта. Лишь бы человек вспомнил, что был такой мальчик Андрей, лишь бы не отказался поговорить…

4. Слово прозвучало

Оно лежало на поверхности – то Главное, что так хотел найти Андрей. Много раз за прошедшие тридцать шесть часов он проговаривал это в своих мыслях, не зная, что Главное уже найдено. ОТДЕЛЕНИЕ СОЗНАНИЯ ОТ РЕАЛЬНОСТИ – вот оно! Наркоз без наркотиков, превращение человека в ничто, в тень, растворенную среди ярких красок мира. Отчаянные попытки выпрыгнуть из экрана в зрительский зал. СОСТОЯНИЕ…

Кино продолжало крутиться, жестоко удерживая Андрея в качестве центрального персонажа, и не было сил поверить в вещественность происходящего. Ответ на вопрос «что происходит?», заключенный в одном-единственном слове, ужасал своей простотой, и не хватало решимости схватить это скользкое слово за жабры, чтобы вытащить из ледяной проруби. Догадка подтвердилась! Но зачем, с какой дьявольской целью в придуманный кем-то сюжет оказались втянуты другие жертвы?

Кто украл коллекцию монет?

Очевидно, тот, кто располагал сведениями об этой краже, хотя вообще не должен был о ней знать. Тот, кто знал, что в семье Андрея также когда-то пропала ценная монета, которая затем была тайно передана логопеду-нумизмату. Тот, кто гнусно намекал, что им все известно, внедряя таким образом в душу жертвы не смолкающий ни на миг метроном тревоги… Саша? Разумеется, нет! Саша – всего лишь палец в крепко сжатом кулаке. Этот офицер выполнял свою часть операции и справился с задачей прекрасно. У них, несомненно, есть и другие офицеры, готовые на любую подлость во имя Государства, так что ответ на вопрос «кто?» не содержит конкретной фамилии конкретного лица. Тайные слуги не имеют ни фамилий, ни лиц, равно как чести и совести. «Ум, честь и совесть». Вместо ума – оперативные планы той или иной степени секретности плюс параноидальная уверенность, что тайный слуга является тайным хозяином. Не вопрос «кто?» имел смысл, а «зачем?». Зачем понадобилось красть коллекцию целиком, входя вслед за отцом в вскрытую квартиру Шлемы?

Так думал Андрей, пылая ненавистью.

5. Ответ

Что чувствует человек, жизнь которого превращается в скучную хронику текущих событий?

Наверно, то же, что и герой литературного произведения, выполнивший все капризы автора, но которого почему-то не оставляют в покое.

Что думает человек, не знающий, на какой вопрос он хочет получить ответ?

Наверное, то же, что и уставший читатель, не понимающий, зачем ему рассказывают давно оконченную историю.

К счастью, Андрей перестал о чем-либо думать. Вернулась домой жена, забравшая из детского садика Алису. Ребенок заснул, дав родителям возможность побыть часок-другой наедине, и чувства Андрея также пришли в норму. Впрочем, естественности и непринужденности его мужского поведения здорово мешал потолок. А еще – стены и окна. Распалившаяся Зоя просила оставить свет – однако при свете он, разумеется, не мог.