Тамилуад, Индия.

В то утро, когда их мир распался на части, море было спокойно. Они были сестрами — Ахалья, старшая, семнадцати лет, и Зита, на два года младше. Истинные дети своей матери, они обе принадлежали морю. Когда отец, сотрудник компании, занимавшейся программным обеспечением, перевез всю семью из Дели сюда, на Коромандельский берег, и Ахалья, и Зита почувствовали, что будто вернулись домой. Море стало их другом, пеликаны и рыбы — товарищами по играм. Они даже представить себе не могли, что море когда-нибудь причинит им вред. Но Зита и Ахалья были слишком юны и еще не знали, что такое страдание.

Когда на рассвете раздались первые толчки, Ахалья их почувствовала. Она взглянула на спящую рядом Зиту и немного удивилась, что та не проснулась. Толчки были довольно сильными, но вскоре утихли, и Ахалья решила, что, должно быть, ей все приснилось. В доме не было слышно ни звука. Был день после Рождества, воскресенье, и вся Индия спокойно спала.

Она закуталась в одеяло, вдохнула такой знакомый, сладкий запах волос сестры — запах сандала — и в который раз подумала о переливчато-синем сальвар камизе

[1]

, который ей подарил отец специально к сегодняшнему концерту в консерватории Милапура. Шел декабрь, и Мадрасский фестиваль музыки и танца был в самом разгаре. Отец купил билеты на концерт скрипичной музыки, который должен был состояться в восемь вечера. И Ахалья, и Зита учились играть на скрипке.

Дом просыпался постепенно. В четверть восьмого Джайя, много лет служившая в семействе экономкой, завернулась в сари, достала из комода, стоявшего возле ее кровати, маленький горшочек с рисовой мукой и вышла на крыльцо. Она подмела землю перед ним жесткой щеткой, насыпала несколько щепоток муки и соединила их линиями — получился изящный звездообразный цветок жасмина. Удовлетворенная результатом, Джайя сложила ладони и прочитала молитву Лакшми, индуистской богине удачи, прося у нее хорошего дня. Завершив таким образом обряд колам, она отправилась на кухню готовить завтрак.

Киава-Айленд, Южная Каролина.

Наутро после Рождества, перед самым рассветом, когда еще было почти совсем темно, Томас Кларк решил прогуляться по пляжу Вандерхорст. Из всех друзей, снявших бунгало на берегу, он был первым, кто поднялся. Вчерашняя вечеринка выдалась особенно бурной, вино и бренди лились рекой, и большинство ребят напились до ступора. Томас старался сдерживаться, но только потому, что его мысли были заняты другим.

Он уже пожалел, что согласился на эту поездку. В любом случае идея была не его. Лучший друг Томаса, с которым они вместе учились на юридическом, узнал о Прийе. И пригласил его провести Рождество с ним и его приятелями. Томас понимал, что Джереми хотел помочь ему отвлечься от тягостных мыслей, но эффект получился противоположный. Томас чувствовал себя одиноко, как никогда.

Он перебрался через дюны и направился к пляжу. Пейзаж, открывавшийся перед ним, был невероятно красивым — чистое, ясное небо, розовое от лучей восходящего солнца, белые гребешки на стального цвета волнах и нанесенные ветром песчаные холмы. Томас засунул руки в карманы и подошел к самой кромке воды. Потом повернулся и пошел на восток, так, чтобы ветер дул ему в лицо. Рост Томаса был шесть футов два дюйма, и весил он при этом сто восемьдесят фунтов — настоящий атлет, словно созданный для спорта. При других обстоятельствах он непременно отправился бы на долгую пробежку, но сегодня на уме у него было совсем другое. Размеренным шагом Томас шел по берегу и будто бы играл в некую игру, тасуя мысли и воспоминания, словно колоду карт, выбирая наименее болезненные. Но в конце концов мозг взбунтовался. Перед глазами Томаса вдруг возникла картинка: его жена возле такси. Произносит какие-то прощальные слова.

Ее звали Прийя. В переводе с санскрита это означало «любимая». В первые дни их знакомства он бесконечно повторял про себя ее имя. Прийя. Сейчас это уже казалось нереальным — то невинное, простое счастье. С тех пор так много всего произошло. Многое изменилось. Они все разрушили. Бесповоротно и окончательно. Не осталось буквально ничего. Глаза Прийи в тот день, когда она уходила, сказали ему все. Этот взгляд… в нем не было ни ненависти, ни горечи, ни отчаяния — вообще никаких эмоций. Никаких чувств. Она смотрела не на Томаса, а словно сквозь него.

Ченнаи, Индия.

Ахалья проснулась будто в тумане. От снотворного ее сильно мутило, и она не сразу сообразила, где находится. На какую-то секунду — о, чудесное мгновение — ей показалось, что они с Зитой лежат в своей кровати, в родном доме, а родители ждут внизу. Сейчас они спустятся, мама с папой расцелуют их и расскажут, что нового произошло за утро. Ужасная реальность доходила до нее постепенно.

Зита спала в ее объятиях, повернувшись к ней спиной, как обычно, — в прежней жизни они всегда спали именно так. Но кровать была какой-то странной, жесткой и бугристой, а стены голыми. Куда же подевались коврики, которые они развесили вместе с мамой? Потом в поле ее зрения возникла женщина — и сердце Ахальи упало. Ее лицо скрывалось в тени, но фигура — фигура точно не принадлежала Амбини.

— Пора вставать, — бросила жена Чако. — Поезд ждать не будет.

Зита пошевелилась, просыпаясь. Девочки сели на кровати. Электронный будильник на тумбочке показывал 5.40 утра. Ахалья взяла Зиту за руку.

Вашингтон, округ Колумбия.

Томас Кларк сидел в конференц-зале на десятом этаже «Клэйтон-Свифт» и смотрел в окно, на здание расположенной прямо напротив юридической фирмы «Маркиз и Леклер». Черный деревянный стол был рассчитан на двадцать четыре человека. На совещании присутствовало шестнадцать — двенадцать адвокатов, два помощника юриста и два интерна. Для дела «Уортон груп» была созвана самая большая в истории фирмы команда.

Темой сегодняшнего собрания была апелляция «Уортон». Из двенадцати адвокатов говорили в основном пятеро. Остальные, включая Томаса, молчали. Часы отсчитывали секунду за секундой. Каждая минута будет учтена хитрой компьютерной программой, которую фирма использовала для выставления счетов. Встреча была решающей. Руководство угольной компании, возмущенное вердиктом жюри, рвало и метало.

Никто не хотел верить, что это все-таки случилось. Три года юристы «Клэйтон» вели игры с судебной системой, пытаясь не допустить, чтобы дело о преступной небрежности, повлекшей за собой смерть людей, дошло до слушания, сражаясь за каждое пенни, — обвинитель требовал взыскать с «Уортон груп» миллиард долларов. Все доказательства были не в пользу «Уортон». Активисты экологической организации не раз старались привлечь внимание общественности к состоянию одной из угольных шахт в Западной Виргинии, принадлежавшей компании, предсказывая взрыв. Против подрядчика, объявившего, что трубопровод вполне надежен и с гидросмесью ничего не случится, было возбуждено уголовное дело. Кроме того, пострадавшими были дети. Погиб девяносто один ребенок. Их затопило прямо во время обеда, когда пятьдесят миллионов галлонов грязной воды, смешанной с частицами горной породы, из прорвавшегося трубопровода хлынули в столовую начальной школы, расположенной поблизости. Единственным способом одержать победу над семьями погибших для «Уортон груп» было не дать им изложить свои истории перед жюри.

И эта стратегия едва не сработала. Угольная компания с практически неисчерпаемыми средствами и «Клэйтон» так сильно давили на истцов, что те оказались на грани гражданской войны, едва не перессорившись между собой, и почти согласились на мировую с «Уортон». Но потом все же отказались от примирения, и дело было передано в суд. Таким образом, вопрос теперь заключался в том, насколько суровым будет приговор.

Мумбай, Индия.

После нескольких дней, проведенных в борделе Сухира, Ахалья и Зита начали терять чувство времени. Каждые сутки были похожи на другие; они четко разделялись на две части — светлую и темную. День был добрым, его наполняли знакомые, не сулящие опасности звуки: болтовня девушек внизу, крики торговцев, доносящиеся с улицы. Ночь же, напротив, таила в себе зло и угрозу: тяжелый топот ног, пьяные вопли, стоны, крики наслаждения и протеста.

В эти дни в комнату почти никто не заходил. Сумира приходила их проведать и приносила еду. Ахалья старалась ненавидеть ее, но ей было трудно поддерживать в себе враждебные чувства. Сумира говорила тихо и ласково, в ее тоне не было ничего приказного, и она обращалась с девочками, словно со своими дочерьми.

Однажды утром она привела врача-гинеколога, чтобы он осмотрел их. Ахалья попыталась воспротивиться, но Сумира сказала, что осмотр — дело обычное. Все девушки в Бомбее проходят его регулярно. Ахалья подумала о Сухире и решила согласиться, чтобы лишний раз не навлечь на себя его гнев. Зита, видя, что сестра подчинилась, тоже не стала сопротивляться, хотя было видно, что ей и больно, и стыдно.

После того как врач ощупал девочек и потыкал в них своими инструментами, он тихо переговорил о чем-то с Сумирой.

Мумбай, Индия.

За сорок минут до рейда Сухир ввел Зиту в холл борделя и поприветствовал мужчину, сидящего на диване. Зита тут же узнала его. Это был тот самый человек, который приходил вчера вечером. На нем была та же дорогая одежда и серебряные часы на руке. Рядом стояла спортивная сумка. Мужчина встал и передал сумку Сухиру.

— Один лакх

[16]

сейчас, — сказал он. — Остальное после того, как девчонка выполнит свою работу. — Он сделал паузу. — Можешь пересчитать, если хочешь.

— Это не обязательно. Я верю тебе, Навин.

Навин кивнул и взял Зиту за руку.

Мумбай, Индия.

Ахалья подняла голову. В кабинет вернулась Анита; они находились в полицейском участке Нагпады. Кроме Ахальи, в комнате были другие вешья из борделя Сухира и один констебль, наблюдавший за порядком. Сотрудница CASE села рядом и взяла ее за руку, но Ахалья никак не отреагировала на пожатие. Она смотрела в пол. В голове у нее звенел голос Сумиры.

Ее нет… так происходит в Каматипуре.

Эти слова звучали как смертный приговор. Даже еще хуже. Если бы Ахалье грозила смерть, она страдала бы меньше.

Она склонила голову на плечо Аниты, но задремать не смогла. В конце концов в комнату вошел еще один констебль и пригласил Ахалью пройти в кабинет инспектора Кхана. Анита последовала за ней. Лица вокруг сливались в пестрый калейдоскоп. Краем глаза Ахалья заметила Прасада — он сверлил ее мрачным взглядом. Не поворачивая головы, она прошла мимо.

Кхан указал ей на стул напротив своего письменного стола и стал задавать вопросы. Ахалья пыталась вслушиваться в слова инспектора, но отвечала рассеянно. Она никак не могла сосредоточиться. Иногда ему приходилось повторять вопрос, и он даже стал слегка раздражаться. Анита снова взяла ее за руку. На этот раз прикосновение ее теплой руки возымело действие. Ахалья успокоилась и немного пришла в себя.

— Прошу прощения. — Она покачала головой. — Что вы спросили?

Париж, Франция.

Зита проснулась, когда самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля. Ее горло пересохло от жажды, но она знала, что не должна ничего пить до тех пор, пока Навин не скажет, что можно. Зита попыталась отвлечься, глядя в окно. Было половина восьмого утра по парижскому времени, и зимнее небо оставалось еще совсем темным.

Самолет остановился. Навин достал свой чемодан с верхней полки и дал Зите пуховик.

— Снаружи холодно. Надень это.

Зита осторожно встала и просунула руки в рукава, стараясь не обращать внимания на урчание в желудке. Шарики в животе как будто бы двигались. Пуховик поверх чуридара смотрелся странно, но он был теплым, и Зиту это вполне устроило.

Мумбай, Индия.

Томас позвонил ей на следующий день после рейда. Операция произвела на него глубокое впечатление, и он отчего-то решил, что медлить больше нельзя. Нужно принять решение. Либо он разговаривает с Прийей, либо молча позволяет ей уйти. Когда в трубке раздались длинные гудки, сердце его учащенно забилось. Включилась голосовая почта.

— Привет, это Прийя. Пожалуйста, оставьте свой номер, и я вам скоро перезвоню. Чао.

Томас собрался с духом.

— Прийя. Я в Бомбее. Я знаю, что это неожиданно, но я бы хотел с тобой увидеться. Пожалуйста, позвони мне: — Он оставил свой новый номер и дал отбой.

Париж, Франция.

Для Зиты Париж означал только беспрестанный, изнуряющий труд. Мир сократился до размеров ресторана и примыкающей к нему квартиры. Мало того что работа была тяжелой, в течение дня ей не позволяли даже передохнуть. Тетя Навина, которая настаивала на том, чтобы Зита звала ее «тетушка», постоянно напоминала ей о долге и не проявляла никакой снисходительности, даже если видела, что Зита смертельно устала. Она раздавала приказы, как прирожденный диктатор. «Подмети!», «Вымой пол!», «Отскреби это пятно!», «Вычисти плиту!», «Убери в ванной!» — эти слова повторялись по сотне раз в день. Как бы Зита ни старалась, что бы она ни делала, все было сделано плохо и слишком медленно.

Спала она по-прежнему в кухне, на дне шкафа с посудой, под грязными скатертями. Неизвестно почему, но тепло из ресторана и квартиры не проходило в вентиляционное отверстие, и Зита постоянно мерзла. Время от времени ей приходили в голову мысли о побеге, но в течение дня ее никогда не оставляли одну, а на ночь тетушка запирала обе кухонные двери. Ключ она носила на своем ожерелье. Кроме дверей, из кухни можно было выбраться только через воздуховод, но труба была слишком узкой даже для ее размеров.

Однажды ночью кухня так промерзла, что Зита не могла спать. С каждым часом она дрожала все больше и изо всех сил сжимала зубы, чтобы они не стучали. Она завернулась в скатерть поплотнее, поцеловала статуэтку Ханумана и прочитала молитву, прося тепла, но ничего не помогало — к утру Зита почувствовала, что пальцы на ногах совсем онемели от холода. Она с трудом выбралась из своего кокона и решила погреть ноги в раковине.

В кухне было темно, словно на дне колодца. Зита споткнулась о швабру, которую оставила возле холодильника, и та с грохотом обрушилась на пол. Она замерла в страхе, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги на лестнице. Тетушка ударила ее всего один раз — когда Зита перевернула ведро с раствором моющего средства в ванной, — но угрозы слетали с ее языка постоянно. Что-то скрипнуло, и ее сердце учащенно забилось, но звук, судя по всему, донесся сверху.

Мумбай, Индия.

Томас сидел в лаунж-зоне компании «Эйр Франс» в аэропорту Чхатрапати Шиваджи и не спеша потягивал красное вино. Была среда; прошла неделя с того дня, как помощник комиссара освободил Навина. Часы показывали полночь. До объявления посадки оставалось не меньше полутора часов. Томас хотел полистать газеты, но понял, что не может сосредоточиться ни на одной статье. От нервного напряжения в желудке словно застыл холодный ком. Он закрыл глаза, стараясь дышать как можно ровнее, и стал вспоминать события прошлой недели.

Их было много. На следующий день после операции Томас поговорил с Грийером насчет поездки во Францию. Он ожидал, что босс назовет идею безумной и наотрез откажется отпустить Томаса шататься по Парижу в поисках Зиты, в то время как в CASE работы по горло. Однако Грийер его удивил. Видимо, в глубине души он был неисправимым идеалистом. Он только задал Томасу несколько вопросов, чтобы убедиться, что тот настроен серьезно. Потом он дал разрешение на поездку и попросил Томаса поддерживать связь.

С Прийей все вышло по-другому. После встречи с Грийером Томас позвонил ей на мобильный, почти уверенный, что Прийя не ответит. Был четверг, а в это время она всегда находилась в больнице в Брич-Кэнди, где лежала ее бабушка. Прийя ответила после первого же гудка, и по ее голосу Томас тут же догадался: что-то случилось.

— Томас. Моя бабушка только что умерла.

Париж, Франция.

Когда дядюшка и тетушка, прихватив папку с документами, ушли, в гостиную вернулась Татьяна.

— Пошли, — сказала она Зите. — Есть работа.

Они поднялись в библиотеку, Татьяна дала ей тряпку, и следующие два часа Зита провела, протирая книги. Мысли ее были полностью заняты событиями этого утра. Все было непонятно. Когда Навин продал ее дядюшке, Зита думала, теперь ей придется работать в ресторане очень долго, возможно, годы. Но потом Навин вдруг появился снова, и все изменилось. Дядюшка спрятал ее в шкафу, потом передал Василию и Татьяне, и они с Василием заключили какой-то договор, связанный с путешествием. Какая жалость, что она не догадалась взглянуть на авиабилеты внимательнее!

В полдень Татьяна принесла ей длинный сэндвич — во Франции их делали из багета. Когда Зита поела, хозяйка отвела ее в кабинет Василия на третьем этаже. За прошедшие недели Зита уже убирала там дважды, и каждый раз по спине у нее ползали мурашки от страха и отвращения.

Париж, Франция.

К великолепной арке Порт-Сен-Дени Томас подошел без нескольких минут восемь. Улицы Десятого округа ночью выглядели по-другому. Фонари бросали на здания и деревья мягкий желтый свет, но тени напоминали Томасу о мрачных вещах, невидимых на первый взгляд.

Джулия появилась вовремя и снова расцеловала его в обе щеки. Они прошли немного вверх по Фобур-Сен-Дени, и Томас показал на вход в галерею. Только теперь он заметил табличку, украшавшую кованые ворота: «Пассаж Бради». Днем он ее почему-то не увидел.

— Вы когда-нибудь были здесь? — спросил он.

Джулия покачала головой:

Париж, Франция.

За несколько минут до этого Зита стояла во внутреннем дворике, дрожа от холода и страха. Дмитрий сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Мотор тихо заурчал. Шиам забрался на заднее сиденье, в середину, дядюшка сел с краю, рядом с ним, а тетушка разместилась впереди. Зита залезла в «мерседес» последней. Она глубоко вздохнула и припомнила билеты на самолет. Теперь она была почти уверена, что они предназначались не только дядюшке и тетушке. Один из них был для нее.

Она села по другую сторону от Шиама и уставилась в окно. Рана на голове сильно болела, но Зита старалась не обращать на нее внимания. Она помнила каждый шаг, который прошла по этому двору вчера ночью. Как семенила впереди Наталья, то и дело оглядываясь. Как Дмитрий тащил Зиту за волосы. Как они вошли в холл квартиры, где держали девушек. Как Дмитрий отволок ее наверх, в комнату Натальи, и швырнул головой о стену. Как Наталья умоляла его пожалеть Зиту. Он придвинулся совсем близко к ней, почти вплотную, так что его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица. Ее щеку обожгло горячее дыхание, запах алкоголя ударил прямо в нос.

— Я знаю, ты была в той комнате в подвале, — прошептал он. Этот шепот оглушил Зиту, словно громкий крик. — Если бы ты осталась здесь, ты бы получила от нее большое удовольствие. Клянусь. Но отец заключил с Дитрихом сделку повыгоднее.

Зита подумала, что не забудет эти слова до самой смерти. Наталья вышла из комнаты вместе с Дмитрием и вернулась через несколько минут, одетая уже в футболку и спортивные шорты. Она взяла салфетку из бумажной коробки, стоявшей на комоде, и попыталась остановить кровотечение. Кожа на голове у Зиты была рассечена. Наталья предложила ей свою кровать, но Зита покачала головой и подвинулась, освобождая место и для нее. Наталья легла рядом и крепко обняла ее.

Париж, Франция.

После встречи с черным «мередесом» Томас проводил Джулию до площади Согласия и расстался с ней у входа в американское посольство. Она пообещала позвонить сразу же, как только будут новости из отдела по борьбе с сутенерством.

Томас отошел от посольства почти в ярости. Ему удалось сделать то, что Леон считал практически невозможным, — найти зацепку и взять след. Он видел женщину в машине — вероятно, тетю Навина. Он не знал, куда направился «мерседес», но ведь в квартире Петровичей наверняка кто-то остался! Ведь кто-то там живет! Что-то скрывалось за этими тяжелыми воротами, что-то, что могло привести его к Зите. Но его сдерживала процессуальная машина — все должно было быть проверено, подтверждено и согласовано. Эти бюрократические проволочки приводили Томаса в бешенство.

Он пересек широкую площадь Согласия. Нужно было как-то успокоиться, найти выход раздражению. Томас перешел по мосту через Сену и направился на запад вдоль Рив-Гош, левого берега. Облака немного разошлись, и солнечные блики играли на воде.

Быстрым шагом он дошел до Эйфелевой башни, обогнул толпу туристов, сгрудившихся возле самой главной достопримечательности Парижа, и двинулся вдоль Марсова поля, простиравшегося от башни до ансамбля зданий Военной школы. Где-то посередине Томас сел на скамейку и задумчиво уставился на голубей, гонявшихся друг за другом, несмотря на пронизывающий ветер.

Гоа, Индия.

Томас быстро покидал в сумку свои вещи и помчался прочь из Агонда-Бич. С Прийей он больше не увиделся — но после того, что она сказала, он этого и не ожидал. Владелец отеля вызвал ему такси, и Томас пообещал водителю хорошие чаевые, если они доберутся до аэропорта как можно скорее. Таксист решил, что чаевые некоторым образом освобождают его от соблюдения правил дорожного движения, и постарался нарушить их все, но Томасу было все равно. Теперь ему было безразлично абсолютно все на свете.

Он прибыл в аэропорт за сорок минут до того, как самолет до Бомбея должен был подняться в воздух, купил билет и сел на скамейку в зале ожидания. Он еще раз перечитал послание Теры и снова разозлился. Он бы с удовольствием сказал ей пару ласковых слов, но это уже ничего не меняло. Все было уже разрушено.

Он перелистал входящие и обнаружил одно непрочитанное письмо — от отца. Судья редко пользовался Интернетом, и, если уж он посылал кому-нибудь личное сообщение, это означало, что речь идет о чем-то действительно серьезном.

Атланта, Джорджия.

На дом Кляйнов опустилась ночь. В большом доме и в гостевом домике зажглись огни. Территория усадьбы тем не менее освещена не была. Зита сидела на своей кровати и смотрела в стену. По телевизору шел «Сайнфелд». Прошло четыре дня с тех пор, как ее привезли сюда, и все четыре дня, после фотосессии, она провела одна в этой комнате. Исключением были только выходы в туалет. Дитрих больше не появлялся; за Зитой присматривал Ли.

На вторую ночь она проснулась в холодном поту, задыхаясь от ужаса. На следующее утро, услышав шаги в коридоре, она почувствовала, что сердце вот-вот вырвется из груди. Вскоре ее начали преследовать галлюцинации. Она вздрагивала от каждого звука, реального или воображаемого, и снова начала думать о самоубийстве, но мысль о смерти пугала ее еще больше.

К вечеру понедельника, когда за ней пришел Ли, Зита уже была готова принять любой ад, который приготовили для нее Дитрих и светловолосая женщина, — только бы не оставаться больше в этой одиночной камере. Ли провел ее через винный погреб, они поднялись наверх, на первый этаж, а потом еще выше, и вышли в новый коридор. Здесь тоже было много дверей. Ли открыл первую и пихнул Зиту внутрь.

Комнату освещали неяркие, приятные для глаза лампы. Мебель здесь была из темного дерева; в центре возвышалась пышная кровать под балдахином. Немного в стороне стоял диванчик и мягкое кресло. Тут же был бар, набитый всевозможными напитками, и — напротив окна — огромное, от пола до потолка, зеркало. Женщина со светлыми волосами уже ждала ее. Она подошла к Зите.

Атланта, Джорджия.

Томас сидел рядом с Портером и Притчеттом в командном центре и прислушивался к звукам, доносящимся из рации. Подразделение SWAT выдвинулось вперед. Слов почти не было, только короткие команды. Бойцы знали свое дело и делали его безупречно.

Спустя три минуты после начала штурма командир взвода, специальный агент Джон Трудо, вышел на связь.

— Обнаружили девочек? — спросил Притчетт.

— Пока нет, сэр. — Голос Трудо слегка искажали помехи, но даже сквозь них было слышно, что он удивлен. — Мы продолжаем поиски.

Атланта, Джорджия.

Томас сидел за столом в скучном, серо-коричневом конференц-зале в атлантском отделении ФБР. Напротив него сидели двое агентов в штатском и Эндрю Портер, присутствующий здесь в качестве представителя министерства юстиции. Вопросы Томасу задавали уже три дня. Разговор записывался; в центре стола стояло особое цифровое устройство.

— Я понимаю, что мы с вами беседуем уже давно, — заметил специальный агент Альфонсо Ромеро, итало-американец родом из Бруклина. — Думаю, что мы почти закончили.

Ромеро уставился в свои бумаги. Томас постарался сдержать раздражение. Время от времени ему казалось, что его по-настоящему допрашивают. Терпение у него давно уже кончилось, но он был обязан Портеру. Такова была плата за то, что ему позволили участвовать в операции.

— Пожалуйста, расскажите еще раз, почему вы отправились в Париж, — попросил Ромеро. — Ваша жена была в Мумбай. Ваша работа — тоже в Мумбай. Что сподвигло вас оставить Мумбай и броситься на поиски девушки, которая на тот момент могла быть где угодно?

Атланта, Джорджия.

Утром 24 марта ювенальный суд графства Фултон выдал разрешение на возвращение Зиты в Индию. Представители обоих правительств, индийского и американского, постановили, что агент Додд, специалист по реабилитации жертв насилия, выступит в качестве ее опекуна в этой поездке, а Томас Кларк был назначен официальным сопровождающим.

Заместитель главы индийской миссии отдал необходимые распоряжения, чтобы в аэропорту в Бомбее их встретили сотрудники ЦБР. После того как Международная организация по миграции закончила рассмотрение дела, он пообещал, что Зиту поместят в приют Сестер Милосердия вместе с ее сестрой Ахальей. Агент Притчетт обратился к заместителю с личной просьбой устроить все до праздника Холи, и тот охотно пошел ему навстречу.

Когда все было согласовано и улажено, агент Притчетт сам отвез их в аэропорт. Агент Додд, полноватая, с добрым лицом женщина лет сорока с небольшим, села на переднее сиденье, а Томас и Зита устроились сзади. Проведя последние шестнадцать дней в бюрократическом «заключении», Зита горела от нетерпения. Она засыпала Томаса вопросами об Ахалье, и он постарался ответить на все и как можно более подробно. Единственным, о чем он умолчал, была беременность ее старшей сестры; Томас чувствовал, что об этом Зита должна узнать от самой Ахальи.

В аэропорту Притчетт провел их через таможенный и пограничный контроль и проводил практически до трапа самолета. Он пожал Томасу руку и, слегка извиняясь, напомнил о том, что он обещал не разглашать конфиденциальную информацию. Потом он наклонился к Зите и вручил ей маленький эмалированный значок — флаг Соединенных Штатов.