Этот мальчик был долгожданным, желанным, самым придуманным из всех мечтаний Марины Цветаевой: и самым реальным их воплощением. Он был "чудом" не только для нее. Для Сергея Эфрона - отца, для сестры Цветаевой, Анастасии, приехавшей в Париж, когда ему было около пяти, он тоже был несказанное, свершившиеся Чудо.

Сергей Яковлевич удивленно записывал в дневнике и в письмах знакомым и родным, вскоре после его появления на свет:

"Моего ничего нет.. Удивительный мальчик! Вылитый Марин Цветаев:" Некоторым досужим выдумщикам от истории это дало право потом выдавать за реальность "мечтательные факты", что Георгий был рожден от человека, которого Марина называла первой своею "осуществленной, земной любовью" - Константина Родзевича. Но когда Марина почувствовала в себе зарождение новой жизни, роман с Константином Родзевичем - пылкий, бурный, опустошающий, - был уже давным - давно и далеко позади!

Единственным "детищем" этого романа были стихи и "Поэма Горы" и "Поэма Конца".

Она жаждала ее забыть - любовь, отнявшую воздух, и этот "процесс забвения" вылился у нее не только в творчество - как всегда-, но и в мучительное хотение сына.. Именно - Сына. Что это было - ощущение невольной вины перед Эфроном или вновь - попытка найти прибежище в любви человека, который и после десяти с лишним лет брака на ее вопрос:"Сережа, что же Вы, не видели чистую рубашку? Вот она." (они всю жизнь были на "Вы" - автор.) - мог ответить растерянно:" Я на Вас смотрел:"? Не знаю. Быть может, все вместе. Так трудно плутать в зарослях души этой удивительной Женщины вся жизнь которой была - Стихия Любви.

Ему было очень больно, судя по этой несдержанности, а дамы злословили, а у некоторых из них поднимался язык говорить о возмездии, возлагать на Мура ответственность за гибель Марины. Может быть, от их "порхающих язычков" и пошли с легкостью гулять легенды, наполнившие биографические опусы о Марине? Ведь оправдываться и опровергать клевету было некому. А может, и - незачем:

Мур часто болел - его так и мучило рожистое воспаление ноги, недоедал, но успешно окончил в Ташкенте школу, перезимовав там еще одну зиму и встретив Новый год, 1943, в своей тесной каморке, совсем один. А уже второго января 1943 его зачисляют в трудармию. 12 июня того же года Муля пишет Але: "Сегодня утром Лиля сообщила приятную новость. Толстые исхлопотали разрешение Муру вернуться в Москву и уже отправили ему этот документ с оказией на самолете. Во вторник 15-го Лиля ездила к Толстым по поводу квартирного устройства Мурзила, кое-какие планы есть и у меня…" Итак, пропуск в Москву Мур получил, и он заканчивает школу, десятый класс, и вроде все благополучно идет, но в разгар экзаменов его опять вызывают в военкомат. Он должен теперь каждый день ездить в Старый город и ждать отправления. Союз писателей пишет бумагу с просьбой дать отсрочку до окончания школы, дать возможность сдать экзамены. В конечном итоге, потеряв на ожидание месяц, Мур 5 июля узнает, что пока оставлен в резерве. Но выехать в Москву он не может, потому что идет реэвакуация - из Ташкента, из других городов возвращаются в столицу предприятия, учреждения, институты, академии, театры. Одиночкам получить билет столь же трудно, как и в дни эвакуации из Москвы! Мур мечется, но ни одно учреждение его с собой не берет, а семьи писателей еще не вывозят, только некоторым удалось уехать.

В эти месяцы Мур живет очень худо - он голодает. В июне он торчит целые дни в Старом городе в военкомате и даже пообедать в столовой Союза писателей не может!

А рядом с военкоматом - базар и столько соблазнов! Именно в эти дни он совершает проступок, о котором напишет в дневнике, что это было похуже воровства, это было предательство! Он расстается с единственным своим достоянием - с книгами Марины, которые та дарила ему… Он продает их. И в горчайшей горечи оценки этого своего поступка не есть ли признание Любви к матери и преклонения перед нею? Для меня более не нужно никаких доказательств. А как другим - не знаю: 25 августа Мур пишет в дневнике, что билета все еще нет, все еще он не может выехать из Ташкента, но что пропуск ему продлен до 15 сентября. Когда он все же выехал из Ташкента, когда прибыл в Москву? Это установить трудно. После 25 августа записей больше нет. На этом дневник обрывается.

Среди бумаг есть справка из Краснопресненского райвоенкомата, помеченная 11 октября. Значит, к тому времени он уже прописался у Елизаветы Яковлевны в Мерзляковском и встал на учет в военкомат. Потом есть еще ходатайство Союза писателей, с просьбой освободить Г. Эфрона от мобилизации в промышленность. А в ноябре Мур поступает в Литературный институт.