ЛЮК, НАВЕРНОЕ, НАХОДИТСЯ СЕЙЧАС В ОКРУЖЕНИИ СОКУРСНИЦ, хорошеньких, здоровых, счастливых девушек… девушек, которые могут ходить и смеяться и веселиться с ним. Может быть, он задержался и не приехал навестить меня потому, что ему было невыносимо видеть меня такой, какой я стала. Но я удивила бы его: я бы выглядела более сильной, более здоровой и я была бы более здоровой…

Когда я думала о нем, я обняла себя руками, воображая, что он возле меня, накручивает на свои пальцы мои волосы, его глаза почти касаются моих, когда мы призывно глядим друг на друга и испытываем страшные мучения от взаимного желания и в то же время от запрета на любовь…

Такие мысли о нем согрели мое тело, и оно вновь почувствовало в себе жизнь. Я рассудила, что если призванный моим воображением облик любящего меня Люка произвел на меня такое прекрасное воздействие, то, конечно, не все так уж плохо. Рядом с Люком я выкручусь из этой трагедии…

Я обвела взглядом свою пустую комнату. Мне были слышны голоса людей, ходивших на нижнем этаже. Дверь в комнату была закрыта. Порыв ветра просвистел через полоски шторы. Затем все снова затихло.

О Люк, что могло удержать тебя, и ты не сдвинул горы, чтобы увидеть меня?..

Сколько я себя помню, единственным человеком, с которым я могла поделиться сокровенными секретами, был Люк Кастил-младший. Я чувствовала, что живу только тогда, когда он находился рядом, и в глубине сердца знала, что и Люк испытывает то же самое, хотя никогда даже не осмеливался говорить об этом. Мне хотелось смотреть на него без конца, глядеть не отрываясь в его мягкие темно-сапфировые глаза и говорить ему о своих чувствах. Но такие слова были запретными: Люк являлся моим сводным братом.

Однако все же существовал один путь, позволявший нам смотреть друг на друга, не вызывая чувства неловкости или опасения, что кто-то обнаружит наш секрет. Это было тогда, когда я рисовала его. Он всегда охотно мне позировал. Пользуясь правом художника, я могла разглядывать через разделявший нас мольберт его бронзовое, превосходно очерченное мужественное лицо, непокорные пряди черных волос, падавшие на лоб.

У Люка были волосы моей тети Фанни, а темно-синие глаза и правильный нос моего отца. Очертания рта и острый гладкий подбородок свидетельствовали о внутренней силе. Я не могла не видеть явного сходства с моим отцом и даже со мной. У него была такая же высокая худощавая фигура, как и у моего папы, и он так же развертывал назад свои плечи. Это сходство всегда огорчало меня, так как напоминало, что Люк мой сводный брат и, более того, мой незаконный брат, рожденный в результате вихря нескромной страсти между папой и тетей Фанни, сестрой моей матери, — события, о котором, как мы все понимали, лучше всего забыть.

Мы оба старались перешагнуть через это, упрятать в забвении прошлого, хотя знали, что в Уиннерроу шепчутся и сплетничают по нашему поводу. Мое семейство, самое значительное в городе, в действительности было весьма странным. Люк-младший проживал со своей матерью, дважды побывавшей замужем: первый ее муж был намного старше ее и умер, второй — намного ее моложе и который развелся с ней.

Все в Уиннерроу помнили судебное разбирательство по поводу опекунства над сводным братом мамы и тети Фанни по имени Дрейк, после того как их отец Люк и его новая жена погибли в автомобильной катастрофе. Дрейку в то время было всего около пяти лет. Спор был решен вне суда. Мама получила опекунство, а тетя Фанни большое количество денег. Дрейку страшно не нравилось, когда ему напоминали об этом, и он не раз вступал в драку в школе, когда кто-либо из мальчишек дразнил его, что «его купили за деньги». Мать говорила, что у Дрейка вспыльчивый характер ее отца. Он был красив, с хорошо развитой мускулатурой, имел спортивную фигуру, ясный ум и отличался решительностью. В настоящее время он заканчивал Гарвардский колледж бизнеса. Хотя на самом деле Дрейк был моим дядей, я всегда думала о нем как о старшем брате. Мама и папа воспитывали его как своего сына.