Жил-был некогда марсианин, и звали его Валентайн Майкл Смит. Первую экспедицию на Марс комплектовали, исходя из принципа, что главная опасность для человека — сам человек. В те времена, через восемь земных лет после основания первой лунной колонии, люди могли совершить такой полет лишь в три приема: с Земли на Марс за двести пятьдесят восемь земных дней, за такое же время — обратно, плюс четыреста пятьдесят пять дней на Марсе в ожидании, пока планеты займут положение, выгодное для возвращения.

«Посланец» мог совершить такой перелет, только дозаправившись на космической станции. И мог вернуться на Землю, если не разобьется при посадке, если на Марсе найдется вода, чтобы наполнить баки реактора, если не случится еще тысяча непредвиденных мелочей.

Восьми человекам, сведенным вместе почти на три земных года, предстояло жить гораздо более тесной компанией, чем обычно. Чисто мужской экипаж был отклонен как неустойчивый и нездоровый. Предполагалось, что оптимумом будут четыре супружеские пары, если, конечно, удастся набрать такую комбинацию из нужных специалистов.

Эдинбургский Университет, главный контрагент, заключил договор с Институтом Социологии. После отсеивания добровольцев по возрасту, здоровью, интеллекту, квалификации и темпераменту Институт оставил девять тысяч кандидатур. Требовались следующие специальности: астрогатор, врач, повар, механик, командир корабля, семантик, химик, электронщик, физик, геолог, биохимик, биолог, физик-ядерщик, фотограф, гидропоник, специалист по корабельным системам.

Сложились сотни комбинаций из восьми добровольцев, имевших нужные специальности, были составлены три такие комбинации из супружеских пар. Но во всех трех случаях психодинамики, определяющие совместимость экипажа, только хватались за голову. Главный контрагент решил снизить требования к совместимости этих достойных людей; Институт ответил угрозой вернуть символический аванс, равный одному доллару.

Прошла четверть земного века, прежде чем человек снова посетил Марс. Шесть лет спустя после того, как замолчал «Посланец», телеуправляемая станция «Зомби», снаряженная «La Societe Astronautique Internationale», пересекла Вселенную, выждала полагающееся ей время на орбите и вернулась обратно. Фотографии, сделанные станцией, показали весьма непривлекательную по земным меркам местность; ее аппаратура подтвердила разреженность марсианской атмосферы и ее непригодность для дыхания человека.

Однако на фотографиях «Зомби» были видны «каналы», оказавшиеся инженерными сооружениями, и некоторые детали поверхности, которые можно было интерпретировать как развалины городов. Началась подготовка новой экспедиции, но тут разразилась Третья Мировая Война.

Экспедицию снаряжали долго и обстоятельно. Корабль Федерации «Победитель» с чисто мужским экипажем из восемнадцати космонавтов и двадцатью тремя мужчинами-колонистами на борту, используя Лайл-переход, проделал весь путь за девятнадцать дней. «Победитель» совершил посадку к югу от «Lacus Soli», поскольку капитан Ван-Тромп рассчитывал найти «Посланца». Вторая экспедиция посылала сообщения каждый день. Три из них представляли особый интерес.

Первое гласило: «ОБНАРУЖЕН КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ „ПОСЛАНЕЦ“. ЖИВЫХ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА НЕТ».

Второе: «МАРС ОБИТАЕМ».

Капитан Виллем Ван-Тромп был добрым человеком. Он радировал на Землю: «Моего пассажира не следует показывать широкой публике. Обеспечьте носилки, врача и вооруженную охрану».

Он послал корабельного врача убедиться, что Валентайн Майкл Смит помещен в палату Медицинского Центра Бетесда

[1]

и изолирован от любых контактов. Сам Ван-Тромп отправился на вечернее заседание Высшего Совета Федерации.

Как раз в то мгновение, когда Смита укладывали в постель, министр науки запальчиво говорил:

— Согласен, капитан, что должность командира экспедиции, которая, между прочим, была научной, дает вам право распорядиться насчет медицинского надзора за временно попавшим под вашу власть человеком, но я никак не пойму, почему вы и сейчас вмешиваетесь в мои дела. Ведь Смит — настоящий клад информации для науки.

— Я тоже так считаю, сэр.

Джиллиан Бодмен была дипломированной медсестрой, а досуг свой посвящала мужчинам. В этот день она была дежурной по тому самому этажу, где находилась палата Смита. Когда юбочное радио сообщило, что пациент из К-12 в жизни не видел женщин, она просто не поверила и отправилась взглянуть на этот странный экземпляр.

Она знала, что «женщинам посещение запрещено», и, хотя не считала себя посетительницей, решила не соваться к охраняемой двери: моряки имели укоренившуюся привычку до последней буквы следовать приказу. Вместо этого она направилась в смежную комнату для персонала. Доктор Таддеус поднял голову.

— Смотрите-ка, ямочки пожаловали. Золотко, что это тебя занесло сюда?

— Это входит в мои обязанности. Как там ваш пациент?

— Не беспокой из-за него головку, золотко: он-то в твои обязанности никак не входит. Можешь взглянуть в книгу предписаний.

Джил округлила глаза:

— Слишком много мартини, Бен. Готова поклясться, что ты сказал, будто этот наш пациент владеет Марсом.

— Все верно. Он владел им в течение определенного времени. Смит является планетой Марс — королем, президентом, единственным гражданским лицом… называй, как хочешь, если бы «Победитель» не оставил колонистов, права Смита перешли бы к другому. Но он оставил, и это значит, что Смит владеет Марсом несмотря на то, что сейчас он на Земле. Но не надо приравнивать к нему колонистов; они обыкновенные иммигранты, пока он не предоставит им гражданство.

— Фантастика!

— Зато все по закону. Золотко, ты поняла, почему к Смиту могут проявить интерес? И почему администрация держит его под замком? То, что они делают, на все сто противозаконно. Смит, кроме того, гражданин Соединенных Штатов и Федерации. Держать гражданина Федерации, даже осужденного преступникам безо всякой связи с внешним миром противозаконно. Кроме того, это величайший за всю историю акт недружелюбия по отношению к прибывшему с визитом монарху, которым он, конечно, является — держать его под замком и не разрешать видеться с людьми, особенно с прессой, то есть со мной. Так ты не выдашь меня?

На третьей от Солнца планете каждый день насчитывается на двести пятьдесят тысяч человек большее чем вчера. Королевство Южной Африки, член Федерации, снова предстало перед Верховным Судом за гонения на белое меньшинство. Законодатели мод, собравшись в Рио, объявили, что платья теперь станут длиннее, а блузки будут прикрывать пупок. Оборонные установки Федерации парили в небе, грозя смертью всякому, кто посмеет нарушить спокойствие планеты, а коммерческие космические станции безнаказанно нарушали спокойствие, наперебой расхваливая бесчисленные товары. Вдоль Гудзонова Залива разместилось на полмиллиона больше кемперов, чем в это же время год тому назад. Ассамблея Федерации объявила китайский рисовый пояс зоной недоедания. Синтия Джонс, известная как Самая Богатая Девушка Мира, дала отвод шестому претенденту на ее руку.

Преподобный доктор Даниэль Дигби, архиепископ Церкви Нового Откровения (фостеритов) провозгласил, что он избран ангелом Азраилом, чтобы вести сенатора Томаса Буна, и ожидает к вечеру небесного знамения. Агентства новостей тиснули эту новость на первых страницах: в прошлом фостериты не раз громили их офисы. Мистер Гаррисон Кэмпбел-шестой и его жена оставили своего сына и наследника на попечение кормилицы в детской больнице Цинциннати и отправились на отдых в Перу. Доктор Гораций Квакенбуш, профессор Школы Досуга, призвал к возвращению в лоно веры и культивированию духовных ценностей. Скандал со ставками затронул почти половину футбольной команды Вест-Пойнта. Трем военным-бактериологам вынесен в Торонто условный приговор за эмоциональную неуравновешенность; они объявили, что просят рассмотреть свое дело в Верховном Суде. Верховный Суд приостановил пересмотр Исполнительным Судом Соединенных Штатов дела «Рейнсберг против штата Миссури», затрагивающего нескольких членов Ассамблеи Федерации.

Его Высокопревосходительство, почтеннейший Джозеф Э. Дуглас, Генеральный Секретарь Мировой Федерации Трех Государств, ковырялся в завтраке и удивлялся, почему человек не может попросить себе чашку кофе посолидней. Текст утренней газеты, готовящейся ночной сменой ребят из Службы Информации, проплывал перед его глазами по экрану сканера, снабженного обратной связью, с оптимальной скоростью. Слова бежали по экрану, стоило ему посмотреть в эту сторону. Туда он и смотрел сейчас, просто для того, чтобы избежать взгляда своей повелительницы, сидящей напротив. Миссис Дуглас не читала газет: у нее были другие способы быть в курсе событий.

— Джозеф…

Он поднял глаза, строчка остановилась.

Пока миссис Дуглас распространялась на тему, в которой ровным счетом ничего не смыслила, Джубал Э. Харшоу, бакалавр права, доктор медицинских наук, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, чрезвычайно популярный писатель и философ-неопессимист сидел у себя дома в Покопосе, около бассейна, почесывая седую поросль на груди и поглядывая на трех своих секретарш, плещущихся в воде. Все три были восхитительно прекрасны, все три были великолепными секретаршами. С точки зрения Харшоу принцип наименьшего действия требовал объединения профессиональных качеств с внешними данными.

Энн была блондинкой, Мириам — рыжей, а Доркас — брюнеткой; их комплекция представляла последовательный ряд от приятной полноты до стройной изящности соответственно. Им всем уже давно перевалило за пятнадцать лет, но невозможно было сказать, которая из них старше.

Харшоу работал. Большая его часть разглядывала хорошеньких девушек, вытворяющих разные штучки с солнцем и водой, меньшая, закрытая глухими ставнями, творила. Он всюду провозглашал, что его метод работы состоит в том, чтобы запараллелить гонады со спинным мозгом и отключить головной; его привычки придавали правдоподобие этой теории.

Микрофон на столе был подключен к диктописцу, но Харшоу пользовался им исключительно для заметок. Когда он был готов писать, он звал стенографистку и наблюдал за ее реакцией. Сейчас он был готов.

— Ко мне!! — рявкнул он.

Вокруг невзрачной звезды типа G-2, на краю средних размеров галактики, вращались, как и миллиарды лет назад, планеты, подчиняясь закону небесной механики, упорядочивающему пространство. Четыре из них были достаточно велики, чтобы их можно было заметить со стороны, остальные были так, огрызками, то одевающимися в феерические одежды больших, то пропадающими в черноте пространства. Все они, как это обычно бывает, были заражены той странно извращенной энтропией, что зовется жизнью; на третьей и четвертой температура колебалась около точки замерзания окиси водорода; вследствие этого, на обеих развилась жизнь, достаточно сложная, чтобы допустить контакт.

Древнюю расу марсиан, обитающую на четвертом огрызке, не слишком-то занимал контакт с Землей. Нимфы радостно носились по его поверхности, учились жить, и восемь из десяти погибали во время учебного процесса. Взрослые марсиане, разительно отличающиеся формами тела от нимф, толпились в сказочно прекрасных городах и были так же спокойны, как нимфы непоседливы… хотя их мозг жил богатой и насыщенной жизнью.

Взрослые не были освобождены от работы в человеческом смысле этого слова — они присматривали за планетой… рощам надо было говорить, когда и где вырастить нимф, прошедших «ученичество», надо было собирать их в рощах, лелеять, оплодотворять; появившиеся в результате этого яйца надо было тоже лелеять, внимательно за ними присматривать, обеспечивать все условия для нормального их развития, а выполнивших свое предназначение нимф надо было уговаривать бросить свои ребячьи выходки и превратиться во взрослых. Все делалось в свое время, но это было для марсиан не большим «трудом», чем дважды в день прогуливать свою собаку для человека, управляющего в перерывах между этими прогулками корпорацией общепланетного масштаба… хотя для существ с Арктура-3 эти прогулки могли бы показаться, единственной формой работы магната (раба этого пса).

И марсиане, и люди относились к жизненным формам, обладающим самосознанием, однако развивались они в совершенно разных направлениях. Все человеческие поступки, все человеческие мотивы, все человеческие надежды и страхи управлялись неудобным, но странно прекрасным способом репродуцирования и постоянно носили на себе его отпечаток. На Марсе было то же самое, но наизнанку. В основе марсианского способа лежала, как и во всей этой Галактике, двуполость, но у марсиан она имела такое отличие от земной, что понятие «пол» существовало лишь для земного биолога и начисто отсутствовало для психиатра. Марсианские нимфы были женщинами, а взрослые — мужчинами.

Но и те и другие были полами лишь функционально, и это никак не затрагивало психологию. Разделения на мужчин и женщин, управляющего жизнью людей, на Марсе попросту не существовало. На Марсе не было и не могло быть ни малейшей возможности «вступить в брак». Взрослые были громадны и напоминали первым людям, которые их увидели, буера под парусами; они были пассивны физически и активны умственно. Нимфы были толстыми пушистыми шарами, переполненными юношеской энергией. Между психологическими основаниями Земли и Марса не было никаких параллелей. Человеческая двуполость была и связывающей силой, и движущей энергией для любого проявления человеческой деятельности — от сонетов до уравнений ядерной физики. Если кто-нибудь подумает, что это преувеличение, пусть поищет в патентных бюро, библиотеках и картинных галереях то, что создали евнухи.

Через несколько минут Джил вошла в студию Джубала. Там уже была Энн в белом платье своей гильдии, она подняла голову, но ничего не сказала. Джил нашла стул и молча села, чтобы не мешать Джубалу. Тот продолжал диктовать Доркас, даже не взглянув в ее сторону:

— … из-под распростертого тела, пропитывая угол ковра и собираясь в темную лужу перед камином, привлекая внимание двух ленивых мух. Мисс Симпсон подняла пальцы к губам. «Боже мой! — воскликнула она расстроено. — Папочкин любимый ковер!.. И сам папочка тоже». Конец, главы, Доркас, и первой книги. Отошли ее по почте. Брысь.

Доркас подошла к двери, захватив пишущую машинку, и улыбнулась Джил.

— Где Майк? — спросил Джубал.

— Одевается, — ответила Джиллиан. — Скоро будет.

Когда все ушли, Харшоу принялся было отдавать приказы Дюку и вдруг спросил:

— Ты чего такой кислый?

— Босс, когда мы избавимся от этого вурдалака?

— Вурдалака? Ну ты, однако, деревенщина!

— Я не обижаюсь, я и вправду из Канзаса. В Канзасе никогда не было людоедства. Пока он у нас, я ем на кухне.