Они приближались к стоянке с разных сторон, оба в самом обычном: темные брюки, стянутые у колен и у талии; длинные белые куртки до бедер, без застежек, с рукавами до локтей; на ногах – эластичные тапочки. И прически подстать: волосы до бровей, над ушами – торчком и сзади – до воротника. Бороды у обоих коротки и редки.

Шедший с востока был молод и статен, чернобров и черноволос, с прямым мечом в ножнах, закинутых за спину; тяжесть литых мускулов нес он с грацией разминающегося атлета.

Тот, что двигался с запада, белокурый и голубоглазый, с мягкими чертами лица (если б не борода и не выражение глаз – оно могло показаться и женским), – был и меньше ростом, и не такой плотный, но тоже отлично сложен. Перед собой он толкал небольшую одноколесную тачку – походный склад – из которой на несколько футов торчал сверкающий металлический шест.

Темноволосый первым достиг круглого строения, и вежливо подождал, пока подойдет второй. Прежде чем начать разговор, они, примериваясь, внимательно оглядели друг друга.

Девушка возникла внезапно. Одетая в эффектно обвитый вокруг тела единый кусок ткани, она шла навстречу, поглядывая на левые запястья воинов, на их золотые браслеты.

Спустя две недели, двигаясь по открытой местности на север, они достигли красных зловещих меток. Растительность и за линией была та же, но они знали, там мало животных и – ни одного человека. Представление о Больной земле связывалось с муками и ужасом. Даже те, кто выбирал смерть, предпочитали Гору – быструю, достойную кончину.

Сол в сомнении остановился у рубежа.

– Если здесь не опасно, то почему границу еще не убрали?

Сола нервно кивнула, не стесняясь выказать страх.

– Ненормальные лет пятьдесят уже не пересматривали карт, – ответил Сос. – Зону давно пора проверять заново, и скоро они придут и сдвинут границу вглубь миль на десять-пятнадцать. Я говорил вам, радиация постепенно слабеет.

– Гляди! – воскликнула Сола, указывая через долину на склон холма.

Был полдень. Солу не становилось лучше. Попытались накормить его, но горло отказывалось глотать, и они испугались, что он может подавиться. Сос держал его в палатке, скрывая от солнца, от нагло вьющихся мух, и все злился на свою неуверенность и невозможность что-либо предпринять. Он не удостоил вниманием глупый оклик женщины.

– Сос, смотри же! – она подскочила, схватив его за руку.

– Отстань от меня, – проворчал он, отмахиваясь.

Огромный ковер расстилался на холме и широкой волной соскальзывал на равнину, словно струя жидкого масла пролилась на землю из какого-то космического кувшина.

Дрожащие отблески огня коснулись его век и заставили проснуться. Рядом лежал Сол, еще живой. В хаотической пляске теней пылающего костра он увидел Солу. Она сидела совершенно голая.

Затем до него дошло: они все обнажены. После водяной купели на теле Сола оставалось еще некое стыдливое подобие одежды, но он, она…

– Я положила все у костра, просушиваться, – сказала Сола. – Тебя так жутко трясло, что мне пришлось стащить с тебя эти мокрые тряпки. И с себя…

– И правильно, – ответил он, удивляясь, как ей удалось его раздеть. Вероятно, она порядком помучилась, тяжесть его тела была не по силам женщине.

– Я думаю, все уже высохло, – сказала она. – Вот только мотыльки…

– В следующий раз, советник, если ты скажешь, чтобы я в лепешку расплющил булавой вот эту руку, я сделаю это с радостью, – сказал Сол. Он был бледен и слаб, но болезнь уже отступила. Перед тем, как он проснулся, они обрядили его в новые брюки из поклажи и предоставили свободу думать об утраченной одежде что угодно. Он о ней и не спрашивал.

На дикой яблоне Сола обнаружила зеленые плоды, этой едой им и пришлось удовлетвориться. Под одобрительные кивки женщины Сос, не вдаваясь в подробности, поведал о битве с землеройками.

– Значит, мы не сможем использовать эту долину, – сказал Сол, не дослушав до конца.

– Напротив. Это прекрасная тренировочная площадка.

– С этими землеройками? – Сола скосилась на него.

Сжав в правой руке палицу, Тил Два Оружия терпеливо ждал уже третий час.

Был он невысок, но коренаст, крепко сбит, на лице — ставшее за годы командования людьми обычным хмурое выражение. Империя простиралась на тысячи миль, и Тил занимал в ней вторую после самого императора ступеньку иерархической лестницы, а многие решения принимал и вовсе самостоятельно. Например, назначал своей волей офицеров почти на все ключевые посты, давал им, следуя избранной императором политике, конкретные указания, наказывал и награждал. Тил обладал огромной властью, но власть тяготила его…

Из задумчивости Тила вывел шелест колосьев. Он осторожно поднялся. Луна еще не народилась, а зверь, как было отлично известно, появлялся только такими вот темными ночами. Тил крадучись двинулся на звуки к изгороди. Ветер, к счастью, дул с севера, иначе зверь наверняка учуял бы Тила и дал тягу.

В призрачном свете звезд Тил различил смутные очертания зверя на крепкой плетеной изгороди. Вот он спрыгнул и с мягким шлепком приземлился среди пшеницы. Зверь выжидал, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Матерая тварь не раз избегала хитроумных ловушек, не притрагивалась к отравленным приманкам, а когда ее загоняли в угол, отбивалась столь неистово, что только за последние три месяца серьезные ранения получили трое людей Тила. С тех пор в лагере стали считать, что встреча со злобным зверем сулит несчастье, даже отважнейшие воины страшились темноты.

Требовалось что-то предпринять, и уставший от рутины Тил обрадовался такому повороту событий. Сверхъестественного он не страшился, ему хотелось изловить зверя, которого до смерти боялись другие, и привести в лагерь.

Император обстоятельно обдумывал послание Тила Два Оружия. Послание написал, естественно, не неграмотный, как и большинство вожаков здравомыслящих, Тил, а его жена.

Не вызывало сомнений, что Тилу — деятельной натуре — не терпелось вновь пуститься в завоевательные походы, начатые прежним императором, но открыто выступить против нынешнего, превосходившего его как рангом, так и силой в кругу, он не смел и оттого прислал завуалированный вызов.

Из послания следовало, что объявившийся близ северных границ империи таинственный пожиратель посевов силен и свиреп, причем настолько, что в последней стычке ранил даже Тила. Следовательно, справиться с ним может только император.

Но одолеет ли он коварную бестию? Неизвестно. А риск меж тем немалый. Ведь в случае поражения император либо лишится жизни, либо начисто утратит в глазах воинов репутацию непобедимого. Если же он откажется иметь дело с зверюгой, то прослывет трусом, и недовольные его правлением, а таких сыщется немало, вскоре сплотятся вокруг кого-то, кто сулит их объединить, и императору придется проводить все свободное время в поединках с претендентами на власть.

Он, конечно, мог бы собрать многочисленный отряд и устроить охоту на грозу полей, но (хотя противник всего лишь дикий зверь) такой шаг противоречил бы основе основ общества — кодексу индивидуального боя — и был бы, опять же, расценен как проявление трусости.

Парнишка-мутант стоял у ящиков, готовясь бросить очередную железяку в безжалостных преследователей — огромного человека и грозно рычащее животное. Знай он заранее, что впервые в жизни окажется в западне в своем собственном убежище, спрятался бы где-нибудь в другом месте.

Но во всем здании только здесь у него не жжет кожу!

В дверном проеме вновь появился гигант. Парень кинул в него железку и тут же потянулся за следующей, но гигант на сей раз не отступил, а, ловко увернувшись, метнул веревку. Веревка, точно живая, захлестнула паренька: тот отчаянно рванулся, попытался высвободиться, но веревочная петля, затянувшись, полностью обездвижила его и опрокинула на шершавый цементный пол.

Гигант крепко связал его и, взвалив на плечо, вынес наружу. Дикая сила этого человека поражала. Парень брыкался, извивался, кусался, но стальная хватка ни на йоту не ослабевала.

Когда мужчина проходил особо зараженные области, кожа паренька пылала огнем. Неужели великан не восприимчив и к этому болезненному жару?

У главного круга собрались воины.

— Кто претендует сегодня на честь стать мужчиной и обрести имя? — громко спросил Тил Два Оружия. Вот уже восемь лет он возглавлял происходившую раз в месяц церемонию посвящения, и почетные обязанности давно стали ему в тягость.

Вперед выступило несколько юнцов, едва умеющих держать в руках оружие. Год от года претенденты на имя становились все моложе и бездарнее. Тил тосковал по былым временам, когда служил бесстрашному Солу Мастеру Всего Оружия. Мужчины в те дни были настоящими мужчинами, вожаки — истинными вожаками, постоянно совершались подвиги, творились великие дела. А теперь… Куда ни посмотри, всюду лишь немощь да неопытность…

— Я разобью вас на пары, — сказал Тил, придав голосу подобающую по ритуалу суровость. — Будете сражаться друг с другом в кругу. Тот, кто выиграет, станет мужчиной, обретет имя и по праву получит браслет и оружие. Проигравший же…

Он не закончил. Называться воином, не победив хотя бы, раз в кругу, не может никто. Некоторые неумехи снова и снова пытались и проигрывали, другие, сдавшись, уходили к чокнутым или на Гору, большинство же, попробовав свои силы дважды-трижды и не добившись успеха, отправлялись в небольшие кочевые племена, не принадлежащие империи, и пытались начать новую жизнь там.

Вару было прекрасно известно, что изготовленный чокнутыми золотой браслет не только символизирует его мужественность, но и дает право на женщину. В течение ночи, года или века.

Посреди каждою лагеря здравомыслящих всегда располагался большой общий шатер, где собирались холостые воины и одинокие девушки. Именно к такому шатру и зашагал в сгущающихся сумерках Вар.

Внутри горели лампы. А праздничная трапеза уже закончилась, но Вар не испытывал голода, поэтому жалеть было не о чем.

Девушки были в домотканых одеждах. Чокнутые, конечно, поставляли здравомыслящим все необходимое, но те все же предпочитали вещи собственного изготовления.

Недолго думая, Вар подошел к ближайшей девушке. Ее платье — яркий кусок ткани, скрепленный на груди серебряной брошью — красноречиво говорило о доступности хозяйки; на плечи густыми волнами спадали темно-русые волосы; фигура была просто загляденье — высокие груди, соблазнительные бедра, длинные стройные ноги. Да, она — то, что надо!