Данный сборник объединяет в себе тридцать статей разных лет известного итальянского мыслителя–традиционалиста Юлиуса Эволы (1898–1974). Большинство из них публикуются на русском языке впервые. Материалы в сборнике сгруппированы тематически, без соблюдения строгой хронологической последовательности. Это издание является продолжением сборника статей «Традиция и Европа»

[1]

.

Первая статья данного издания «Туле: загадка доисторической Арктики» посвящена гиперборейской, арктической теме.

[2]

Анализ древних мифов и современных научных данных подводит к мысли, что легенды о северной прародине многих народов имеют под собой реальную основу. Обращаясь в том числе и к исследованиям Германа Вирта, Юлиус Эвола проводит мысль о северном происхождении большой белой расы. Зародившись в полярных, арктических районах, эта раса затем мигрировала в земли, расположенные в нынешней Атлантике (загадочную Атлантиду, позднее погибшую), а после этого дала жизнь многим цивилизациям Америки, Европы, Африки и Азии. Первые представители этой расы в Европе известны сейчас как кроманьонцы.

Впрочем, не следует искать слишком строгих доказательств этого тезиса. Археологическая культура туле, на которую ссылается Юлиус Эвола, сегодня считается эскимосской и достаточно поздней (в Гренландии она датируется лишь XIII веком, возникнув в Канаде за двести лет до этого). Более древние культуры этого региона также считаются эскимосскими. И если говорить о северной прародине европеоидной расы, то здесь нужно обращаться к гораздо более древним временам и культурам, отстоящим от нас на десятки и, возможно, даже сотни тысяч лет. Конечно, представить убедительное доказательство данной гипотезы невозможно; в то же время любые соображения на этот счёт являются не более чем теориями, ибо построены на конкретных интерпретациях фрагментарных данных.

Продолжает книгу статья «Рим и «солнечное Рождество» североарийской традиции». Здесь сходятся воедино три темы: арктическая прародина, Рождество и Древний Рим. Юлиус Эвола демонстрирует, что зимнее солнцестояние в конце декабря имело глубокий смысл в древних культурах, и многие его рудименты сохранились в современном празднике Рождества, в нынешнюю эпоху во многом потерявшего своё религиозное значение и ставшего лишь одним из многих «праздников», наряду с чисто светским Новым годом.

Не секрет, что нынешние светские «праздники», зачастую совершенно условные и искусственные (достаточно вспомнить всевозможные советские «дни железнодорожника», «дни нефтяника» и проч., по инерции отмечаемые и в современной России) представляют собой только лишь выходные дни и/или поводы для алкогольных возлияний, а иногда и для кратковременного массового «веселья» (впрочем, в некоторых случаях точнее было бы использовать слово «помешательство» — достаточно вспомнить, например, обычай праздновать Новый год на постсоветском пространстве). И если очистить их от новоизобретённой мифологической (в худшем смысле этого слова) шелухи, они могут иметь только «психологический» смысл, в качестве краткого отдыха от серых будней, заполненных для среднестатистического обывателя работой и потреблением. К тому же многие «праздники» давно поставлены на службу политической пропаганде. Примеры подобных «торжественных дат» известны всем.

Весьма характерно, что мы являемся свидетелями того, как древние идеи, до вчерашнего дня считавшиеся чистыми мифами, проявляются заново в лоне целой группы последних исследований доисторической эпохи.

Одна из таких идей относится к легендарной прародине гипербореев. Раньше самонадеянно считали, что в доисторическую эпоху существовали только обезьянолюди; позднее же, рассматривая проблему происхождения по–новому и без предрассудков, дошли до подозрения, что уже в каменном веке существовала подлинная цивилизация высшего, символически–духовного типа: сегодня различные исследователи вновь приняли эту идею в качестве «рабочей гипотезы» во имя великого синтеза. Прародиной доисторической цивилизации белой расы—настолько высокоразвитой, что в древности она считалась «божественной» —действительно была Арктида, Северный полюс, сказочная Гиперборея.

Парадоксальность этого тезиса становится меньшей, если вспомнить то, что физика говорит о явлениях, вытекающих из так называемого «предварения равноденствий». Из–за наклона наземной оси от эпохи к эпохе на Земле происходит изменение климата. Если под полярными льдами обнаружен ископаемый уголь, то это означает, что когда–то на этой территории существовали леса и пожары. Похолодание пришло в арктическую зону только в последующий период. Одно из обозначений Асгарда — местонахождения «божеств» и прародины северных королевских родов, согласно скандинавским традициям, — это «зелёный остров», или «зелёная земля», в современном немецком языке

Grünes–Land

, откуда и произошло название «Гренландия». Но эта земля, как говорит её имя, кажется, ещё до времени готов имела цветущую растительность и не была ещё вся покрыта льдом. Можно сказать больше: в области арктических льдов экспедицией канадца Дженнесса, датчан Расмуссена, Теркеля и американца Биркет–Смита недавно были сделаны поистине странные археологические находки: подо льдами обнаружились остатки цивилизации гораздо более высокой, чем эскимосская, и ещё более древние, доисторические реликтовые слои. Этой цивилизации дали название Туле.

Туле (Thule) — это название, данное греками области или острову на крайнем севере, которая часто считалась землёй гипербореев, родиной солнечного Аполлона — то есть, бог дорийцев и ахейцев действительно спустился в Грецию с севера. И о Туле Плутарх говорит, что в ней в течение приблизительно одного месяца ночи продолжаются два часа: это действительно «белая ночь» северных стран. И если другие эллинские традиции называют северное море морем Кроноса (Сатурна), то это указание знаменательно, потому что Кронос считался богом Золотого века, то есть первоначальной, дочеловеческой эпохи.

Если мы теперь перенесёмся в Америку, то в цивилизации ацтеков Мексики мы найдём странные соответствия, доходящие до имён. Действительно, древние мексиканцы называли свою прародину

Возведение расовой доктрины на духовный уровень привело бы, среди прочих, к следующим двум результатам. В первую очередь, с возвращением к истокам оно вернуло бы в свет глубочайший смысл традиций и символы, затемнённые в ходе тысячелетий, сохранившиеся только как разбросанные фрагменты, пришедшие в упадок в обычаях и в чисто условных праздниках. Во–вторых, расовая доктрина повторно пробудила бы чувствительность к живой концепции мира и природы, ограничивая власть рационалистической, профанной, научной и ориентированной на феномены концепции, что совращает человека Запада уже на протяжении веков. И, в порядке этого живого и духовного чувства вещей и явлений, наилучшие ориентиры нам могут дать прежде всего «солнечные» и героические концепции, свойственные древнейшим арийским традициям.

Многие и не подозревают, что нынешние праздники, которые сегодня—в век небоскрёбов, радио и массовых движений—празднуются как в мегаполисах, так и среди траншей, боевых машин и атакующих масс, продолжают отдалённую традицию, перенося нас во времена, когда, почти на заре человечества, началось восходящее движение первой арийской цивилизации. Однако в этой традиции выражается не столько определённая человеческая вера, сколько великий голос самих вещей. Если говорить на эту тему, то прежде всего нужно вспомнить игнорируемый многими факт, что изначально дата Рождества и дата начала нового года совпадали: это была не произвольно выбранная дата, но привязанная к точному космическому событию—к зимнему солнцестоянию. Действительно, зимнее солнцестояние выпадает на 25 декабря, что и является датой Рождества, как оно стало в дальнейшем известно, но изначально оно несло «солнечный» смысл. Он появляется ещё в Древнем Риме: рождественская дата в Древнем Риме была датой возрождения Солнца, непобедимого бога—

Natalis solisinvicti.

В этот день—день нового Солнца (

dies solis novi

) в имперскую эпоху начинался новый год, новый цикл. Но это «Рождество Солнца» имперского Рима, в свою очередь, отсылает к традиции намного более далёкой—традиции североарийского происхождения. Впрочем,

Уже доисторическая италийская доримская эпоха богата следами описанного солнечного культа: солнечные колесницы, лучевые диски, лучистые звёзды, кресты разных типов, не исключая и свастики, вырезанные, например, на архаичных топорах, найденных в Пьемонте и Лигурии. Таким образом, в древнейшей Италии можно констатировать прохождение той же традиции, что оставила со времени каменного века подобные следы вдоль всех маршрутов великих западноарийских и североарийских миграций. Символы, знаки, иерограммы, остаточные календарные или звёздные записи, изображения на вазах, оружии или украшениях, загадочное расположение ритуальных камней или пещер, и далее—обычаи и мифы, сохранившиеся в более поздней цивилизации: всё это, будучи изученным согласно новым взглядам, согласно программе духовного и расового исследования первоначального мира, предъявляет согласующиеся друг с другом и однозначные доказательства не только присутствия единого солнечного культа как центра цивилизации первоначальных арийских народов, но также и особой важности «рождественской» даты, то есть даты зимнего солнцестояния, 25 декабря.

Во избежание недоразумений мы всё же напомним некоторым читателям (которым у нас был уже случай указать на это), что, говоря о солнечном доисторическом культе, ни в коем случае не следует думать о низших формах «натуралистической» и идолопоклоннической религии. Это сказки, что древнее человечество, и прежде всего великая арийская раса, суеверно обожествляла естественные явления. Напротив, в древности естественные явления считались по своей сути чувственными символами высших, духовных значений—таким образом, более или менее опорой, стихийно предложенной чувствам природой, чтобы предчувствовать эти трансцендентные значения. Вполне возможно, что среди наименее квалифицированной части определённого древнего народа эти вещи иногда могли претерпеть изменения, но это, очевидно, доказывает столь же мало, как и нередкий факт появления ханжеских суеверий даже в некоторых христианских культах среди невежественного и фанатичного населения Юга. Предупреждая таким образом известное недоразумение, мы полагаем, что символический смысл архаичных арийских выражений—таких, как «свет людей», или «свет полей» —

Здесь поднимается новая жизнь, появляется новое начало, начинается новый цикл. «Свет жизни» загорается повторно. Из вод поднимается или рождается «солнечный герой». Переживается возрождение, освобождение от тьмы и смертельного мороза. Символическое древо мира и жизни оживляется новой силой. И в связи со всеми этими значениями уже в доисторические времена, за тысячелетия до вульгарной эпохи, во множестве ритуалов и священных праздников дата 25 декабря праздновалась как дата появления или возрождения «солнечной» силы как в мире, так и в человеке. Мало известно, что то же традиционное рождественское дерево, ещё использующееся во многих странах, в том числе частично и в Италии, но только в форме занятия для детей или, максимум, как традиция добропорядочных буржуазных семей, является остаточным эхом, свойственным древнейшей, суровой арийской и североарийской традиции. Такое дерево, скопированное с «вечнозелёного»,

Среди многочисленных работ недавнего времени, посвящённых Юлию Цезарю, немногие представляют реальную ценность, и именно потому, что сегодня в Италии эта тема, что называется, модная. Мы видим, что в таких условиях работы на эту или аналогичную тему в основном пишутся больше по причине выгоды и почти что приспособленчества, а не из–за стихийного, искреннего интереса и серьёзной подготовки и понимания.

Далее, другой недостаток многих современных работ о Цезаре происходит из использования исключительно «гуманистической» точки зрения. Так называемый «культ личности», сосредоточение всякого интереса на чисто «человеческой» стороне великих фигур древнего мира, исходя из их понимания как типа, аналогичного «кондотьеру» эпохи Возрождения — всё это составляет действительно ограничивающий, если даже не разлагающий предрассудок. Из–за этого Цезарь является одним из тех, кто больше всего страдает именно из–за факта того, что некоторые его черты особенно поражают в этом смысле воображение склонных к вышеописанным деформациям авторов, в то время как иные черты, сверхличностные и чуть ли не «судьбоносные», находятся в тени. Формула «личности делают историю» во многом верна, когда обращается к своей законной области и противостоит детерминизму низшего, материалистического или социологического характера; но она опасна, будучи применена дальше — вплоть до того, что мешает понять тот аспект великих исторических фигур, согласно которому они кажутся нам если не инструментами, то по крайней мере

элементами

в плане высшего порядка, в проявлении, которое — как проявление всякого величия — невозможно объяснить просто человеческими факторами. Рассмотрение фигуры Юлия Цезаря, предпринятое с этой точки зрения, отошедшей от обычной «гуманистической», политически–военной и литературной оценки, было бы действительно очень желательным в новом итальянском культурном климате.

Эти размышления вновь приходят в голову при чтении нового произведения о Цезаре, автором которого является Джованни Коста.

[14]

Впрочем, книга начинается формулировкой, которая заставляет думать, что автор нащупал правильный путь; что ему удалось найти тот центральный пункт, который позволил бы упорядочить основные черты фигуры, действий и функции Цезаря не просто в историческом, но как в историческом, так и в надысторическом отношении. Коста пишет о речи, которую юный Цезарь держал на похоронах жены Гая Мария в качестве потомка древнейшего, знаменитого и полулегендарного рода Юлиев. Тогда Цезарь произнёс следующие пророческие слова:

Если что–то и свойственно новым молодым поколениям, то это преодоление «романтического» элемента и возвращение к эпическому. Слова, психологические и интеллектуальные ухищрения уже интересны меньше, чем действия. И основополагающим здесь является то, что в отличие от фанатизма и «спортивных» девиаций англосаксонских народов наши новые поколения склоняются к преодолению чисто материального действия, к попытке интегрировать и прояснить эту сторону посредством духовного элемента, возвращаясь — в большей или меньшей степени осознанно — к деянию, то есть к освобождению, установлению реального, а не эстетического или сентиментального контакта с великой силой предметов и стихий.

Сегодня в природе существуют две среды, наилучшим образом подходящие для освобождения и реинтеграции эпического деяния: это высокие горы и открытое море — два символа восхождения и мореплавания. Здесь борьба с трудностями и материальными опасностями непосредственно становится в тоже время процессом внутреннего преодоления посредством борьбы с элементами, принадлежащими низшей природе человека, которые должны быть укрощены и преобразованы.

Нескольких поколений позитивистских и материалистических предрассудков привели к тому, что многие глубокие и красивые традиции древних времён были похоронены и преданы забвению, или же стали только лишь предметами любопытства для эрудитов, а высший смысл этих традиций, который всегда можно воспринять, пробудить и возродить, игнорируется.

Это относится, в частности, и к древнему символу мореплавания, одному из традиционных символов, весьма распространённому во всех древних цивилизациях. Его схожесть в каждой из них озадачивает и заставляет задуматься, до какой степени универсальным и глубоким является духовный опыт, приобретаемый в противостоянии могучим силам стихий. Мы считаем, что было бы небесполезно рассмотреть этот символ подробнее.

Мореплавание — и особенно преодоление бурных вод —традиционно возводится до уровня символа, ибо воды как океанов, так и рек всегда считались непостоянным, капризным элементом земной жизни, подверженной упадку, рождению и смерти. Кроме того, они особенно подходят для изображения страстного и иррационального, изменяющего жизнь элемента. Если твёрдая поверхность суши в своём первом аспекте тождественна посредственности, робкому и мелочному существованию, основанному на уверенности и опорах, непоколебимость которых — всего лишь иллюзия, то решение оставить земную твердь, выйти на простор, бесстрашно вступить в схватку с течениями и с открытым морем — одним словом, «пуститься в плавание» —представлялось в высшей степени эпическим поступком, не только в буквальном, но и в духовном смысле.