Огромный двор гудел, словно…

С чем сравнить это непередаваемое смешение слабого ропота, негодующего рокота, стыдливого шепотка и нервного смеха, за которыми абитуриенты и их бесчисленные болельщики пытаются скрыть искреннее волнение перед мандатной комиссией? Хоть я работаю в «Вечерке», а эта газета, надо сказать, не пользуется особым авторитетом среди журналистской братии, числюсь я все же фельетонистом. Поэтому человеку в моей должности стыдно останавливаться на многоточии, теряться в поисках неожиданного сравнения. Я и не теряюсь. Доказательство тому у вас перед глазами. Итак…

Огромный двор гудел, словно компрессор, которым не пользовались так долго, что в нем прочно обосновались дружные пчелы, и о котором вдруг вспомнили и включили.

Всякий раз, когда оживал динамик, установленный на балконе второго этажа, главные действующие лица и их опекуны замирали как по команде и скрещивали на нем взгляды. А тот, словно издеваясь над утомленными ожиданием людьми, шипел, хрипел, как горячая вода в испорченном смесителе, и… замолкал, чтобы вскоре начать сызнова.

Нашему ожиданию, казалось, не будет конца. Я с племянником Турсунбаем оказался в числе счастливчиков, которым досталось место на скамейке в тени раскидистого дерева. Безжалостные секунды уносились своим чередом, и мне казалось — уже ничто не нарушит их безостановочного марафона, как вдруг Турсунбай встрепенулся, наморщил лоб и принялся озираться, словно услыхал чей-то зов. Наконец он поднял глаза кверху, улыбнулся, дернул меня за рукав и взволнованно зашептал: