Юнг, Карл Густав "Попытка психологического истолокования догмата о Троице"

Настоящее исследование выросло из лекции, прочитанной мною на заседании общества "Эранос" в 1940 г. Опубликованная под заглавием "О психологии идеи Троицы", лекция представляла собой не более чем набросок, который, как мне с самого начала было ясно, еще нуждался в улучшении. Вот почему я, так сказать, считал своей моральной обязанностью вернуться к этому предмету, дабы рассмотреть его таким образом, который соответствовал бы достоинству и значительности темы.

По некоторым реакциям на лекцию мне стало ясно, что читателей моих, случается, коробит психологическое объяснение христианских символов, даже если я при этом тщательно избегаю каким-либо образом затронуть их религиозную ценность. А ведь мои критики, вероятно, не стали бы столь же резко возражать против аналогичной психологической трактовки буддийских, например, символов, святость которых, однако, столь же неоспорима. То, что разрешается в отношении буддийских символов, должно дозволяться и в отношении христианских. Кроме того, я со всей серьезностью задаюсь вопросом, не оказались ли бы христианские символы в гораздо большей опасности, если бы они укрывались в неприкосновенной области непостижимого и были недоступны интеллектуальному пониманию. Слишком уж легко они могут настолько от нас отдалиться, что иррациональность их обратится в шокирующую бессмыслицу. Вера есть харизма, достающаяся не каждому; зато человек обладает мышлением, позволяющим ему задумываться о самых высоких материях. Павел и вслед за ним целый ряд почтенных отцов Церкви* не относились к размышлениям о символах с той робкой застенчивостью, какую выказывает кое-кто из наших современников. Эта робость и беспокойство по отношению к христианским символам - недобрый знак. Если эти символы передают некую высшую истину - в чем мои критики, очевидно, не сомневаются,- тогда наука, пытающаяся нащупать их понимание и где-то при этом оступающаяся, может лишь скомпрометировать себя. Кроме того, у меня никогда не было намерения свести на нет значение символов: я занимаюсь ими именно потому, что убежден в их психологической значимости, человек, полагающийся на одну только веру и пренебрегающий мышлением, всегда забывает о том, что сам же и сталкивает себя постоянно со своим кровным врагом:

* из древних я бы упомянул в первую очередь Климента Александрийского (ум. ок. 216), Оригена (ум. 253) и Псевдо-Дионисия ареопагита (умю в конце V века)

Делая объектом психологического исследования наиболее священный из всех догматических символов, Троицу, я хорошо сознаю рискованность моего предприятия. Я не располагаю никакими достойными упоминания теологическими познаниями, поэтому здесь мне приходится полагаться на общие изложения предмета, доступные любому непосвященному. Но, поскольку я не вынашиваю замысла углубляться в метафизику Троицы, мне позволительно удовлетвориться, по сути, установленной Церковью формулировкой догмата и нет нужды вдаваться во все сложные метафизические спекуляции, нагроможденные историей вокруг этого догмата. Для нашего психологического обсуждения вполне достаточно той пространной версии догмата, которая содержится в "Athanasianum": этот Символ веры ясно показывает, что именно понимается под Троицей в церковной доктрине. Правда, для психологического уяснения догмата потребовались и некоторые исторические пояснения. Однако главная цель всех моих усилий - обстоятельно представить те психологические точки зрения, которые, на мой взгляд, необходимы для понимания догмата как некоего символа в психологическом смысле. Было бы в корне неверно воспринимать мой замысел как попытку "психологизировать" догму. Символы, покоящиеся на архетипическом основании, вообще не могут быть сведены к чему-либо другому, и это хорошо известно всякому, кто хоть сколько-нибудь разбирается в моих психологических воззрениях. Многим может показаться странным, что врач с естественнонаучной ориентацией заинтересовался именно Троицей. Однако любой, кому известно, насколько тесна и важна связь, соотносящая подобные "representations collectives" [коллективные представления] с радостями и горестями человеческой души, без труда поймет, что центральный символ христианства в первую очередь должен быть наделен неким психологическим значением, ибо без такового он вообще никогда не стал бы общезначимым, но давно бы уже пылился в огромной кунсткамере духовных уродцев, разделяя судьбу многоруких и многоголовых богов Индии и Греции. Поскольку же догмат поддерживает живейшую взаимосвязь с душой, из недр которой он первоначально и поднялся,