Введение к книге VICTOR WHITE «GOTT UND DAS UNBEWUSSTE»
[1]
Высказывая много лет назад свое желание сотрудничать с теологами, я еще не только не знал, но даже не помышлял о том, каким образом, в каком объеме оно могло бы осуществляться. Книга, написать введение к которой мне предоставлена честь, является третьей крупной публикацией
[2]
теологов в духе сотрудничества, требующего соответственно совместных усилий. За более чем пятидесятилетний срок моей первопроходческой деятельности я столько раз оказывался объектом критики, как справедливой, так и необъективной, что научился ценить любую попытку конструктивного сотрудничества. Критика в этом духе имеет созидательный характер, и потому желательна.
На первый взгляд создается впечатление, будто психопатология и врачебная психотерапия весьма далеки от того, что интересует теолога. Поэтому следует ожидать, что поначалу понадобится предпринять немалые усилия с целью выработки понятийного аппарата, доступного и близкого обеим сторонам. Для создания такого аппарата необходимо наличие определенных основополагающих идей как у одной, так и у другой стороны. Здесь ведущую роль должно сыграть осознание того, что объектом обоюдных устремлений служит страдающий душевным заболеванием человек, который требует как соматического, или биологического, так и духовного, или религиозного, анализа. Проблематика невроза простирается от нарушений в области мотивации до вопросов и ответов предельного - мировоззренческого - порядка. Невроз не следует считать феноменом, оторванным от реальной жизни и поддающимся недвусмысленной классификации; он представляет собой ответную реакцию, вовлекающую в себя всего человека. Терапевтический подход, ограничивающийся сугубо симптомами, очевидно, здесь еще менее эффективен, чем в случае с заболеваниями, имеющими всего лишь соматическую природу, хотя и они, даже не будучи психогенными, включают в себя психические элементы или сопровождаются их проявлениями. Это обстоятельство, важную роль которого давно подчеркивали психотерапевты, только сейчас начало привлекать к себе внимание медиков. Лично я уже неоднократно убеждался в недостаточности сугубо биологически ориентированного, а потому требующего привлечения к анализу психологических факторов терапевтического подхода. Психологам, занимающимся врачебной практикой, это становится ясно прежде всего при обращении к проблеме сновидений, поскольку последние, будучи проявлениями деятельности бессознательного, имеют для терапевта немаловажное значение. Все, кто критически и честно относится к своей работе, должны признать, что истолкование сновидений - дело отнюдь не простое; оно требует размышлений, выходящих далеко за пределы собственно биологических постулатов. Несомненное присутствие в сновидениях архетипических мотивов делает необходимым, чтобы каждый, кто всерьез отваживается понять сновидения, приобщился к духовно-историческим знаниям. Сходство определенных мотивов сновидений с мифологемами настолько велико, что правильнее будет понимать его не просто как сходство, но даже как тождество. Однако, обнаруживая это, мы оказываемся перед задачей не только более детально выявлять соотношение между сновидением и мифологемой, но и увязывать всю проблематику изучения мифологии с духовной жизнью индивида. Всего лишь один шаг отделяет мифологему от высказывания религиозного характера. В то время как мифические построения выглядят не более чем схемы и реликты давно ушедшей и ставшей чуждою жизни, религиозное высказывание выступает как непосредственное переживание божественного начала. Оно есть живая мифологема.
Препятствием для теолога служит в этом смысле способ мышления и самовыражения, принятый в эмпирических исследованиях. Относясь к Евангелию догматически, или «демифологизаторски», он и слышать ничего не хочет о «мифе», поскольку ему представляется, будто это понятие обесценивает религиозные высказывания, в высочайшую истинность которых он верит. Что же касается эмпирика, то он, следуя естественнонаучному подходу, не связывает с понятием «миф» никаких ценностных представлений. С его точки зрения, миф означает «высказывание о процессах, идущих в бессознательном», и точно так же он относится к религиозному высказыванию. У эмпирика нет способов установить, является ли оно более «истинным», чем мифологема, ибо единственное различие между религиозным высказыванием и мифологемой заключается в степени их жизненности. Так называемое религиозное высказывание - это то, что все еще наделяется божественностью, т. е. качеством, которое миф уже в значительной мере утратил. Эмпирик знает, что когда-то многие обычаи и образы считались «священными», но на их место пришли новые построения, приобретшие божественную значимость.
Теолог может упрекнуть эмпирика в том, что последний, обладая средствами обнаружения истины, просто не хочет пользоваться ими; правда, при этом под истиной он будет иметь в виду истину откровения. Эмпирик же смиренно спросит в ответ: о какой из многих истин откровения, собственно, идет речь и где доказательство большей истинности того или иного понимания? Ведь у самих христиан нет единства в этом вопросе. А пока они спорят друг с другом, врач имеет дело со случаями, не. терпящими отлагательства, и не может ждать, когда утихнут многовековые распри. Он должен срочно употребить для лечения то, что является жизненно важным, а потому и эффективным. Само собой разумеется, он не может предписать пациенту следовать какой-либо абстрактной системе, якобы считающейся важной для поддержания жизни, а путем тщательного, всестороннего обследования должен постараться установить именно то, что действительно поможет больному и полностью вернет его к здоровой жизни. И прежде всего ему необходимо действовать независимо от того, стоит ли штамп официального признания на используемой им так называемой истине. В том случае если больной сможет с ее помощью вновь обрести себя, т. е. снова встать на ноги, вопрос о расхождениях между «сознанием», выработанным индивидом (как бы ни назывался этот новый взгляд на вещи или событие, возвращающее его к жизни), и коллективно разделяемыми воззрениями и убеждениями приобретает актуальное значение. То, что является сугубо индивидуальным, отъединяет, отделяет его от других, и больной никогда не излечивается, поскольку превращается в законченного индивидуалиста. В этом случае его ситуация становится похожей на ситуацию невротика, порвавшего связи со своим социальным окружением и находящегося в состоянии полного отчуждения от него. Даже сугубо персоналистская фрейдовская психология влечений испытывала необходимость - по крайней мере путем внешнего отрицания - противопоставить себя общезначимым истинам, извечным representations collectives