Мой ежедневный друг и отчасти отдаленный родственник Витюша человек нервный, спящий в неположенное время суток с затычками в ушах и с черной повязкой на глазах, чтобы ничего не видеть и не слышать. В остальное время он очень даже веселый и наблюдательный человек. Интересуется разными человеческими проявлениями, особенно женщинами.
Вот, знаете, в прошлом, то есть теперь уже получается в позапрошлом, короче говоря, в XIX веке было выражение — «места не столь отдаленные». Это значило — действительно, не черт-те где, а, скажем, ну, там, в Ижевске… или в Рыбинске, что ли, поселить человека. Но все-таки это не просто место жительства, а наказание. Так просто оттуда не выберешься. Я это к тому, что времена нашего с Витюшей ежедневного общения можно назвать «времена не столь отдаленные» — то есть не то чтоб какие-нибудь средние века с инквизицией, полным отсутствием электричества и прочее, но тоже, прямо скажем, не сахар, и из них выкарабкаться было тоже совсем не так просто. Так что то, что мы оба дотянули до 2000 года и даже перешли эту черту, можно считать некоторым достижением.
Так вот, во времена не столь отдаленные Витюша, случилось, впал не только в бессонницу, но даже в полное отчаянье. Он прямо-таки возненавидел наш общий с ним родной город Ленинград и его роскошные с виду дворцовые окрестности. Он подобно принцу Гамлету восклицал: хочу уснуть с повязкой на глазах и затычками в ушах и не просыпаться! Видеть не могу, ну просто не могу видеть окружающей меня действительности и этих рож, которые населяют эту действительность. Я лучше повешусь на сосне в рощице на Карельском перешейке или вплоть до того, что женюсь на англичанке и уеду в Великобританию мыть из шланга по ночам самолеты или преподавать в тамошнем Лондонском университете. Пошло оно все подальше!
Ну, сказано — сделано. Не без затруднений и не без некоторых трений с официальными органами, но стал Витюша лондонским… ну, можно даже сказать, денди. Потому что мужчина он был видный. Доходили изредка от него и весточки. Он сообщал, что это наше счастье, что мы не узнали, как он, лондонскую действительность. Английская пища ему совершенно чужда, и он к ней не прикасается. Сон его сократился буквально до двух часов в сутки, даже с применением улучшенных английских ушных затычек. Остальное время он вынужден разглядывать надоевший пейзаж за окном либо рожи, населяющие этот пейзаж, рожи, от которых его воротит еще больше, чем от наших рож, оставленных им ради этих, английских. Единственная, сообщает, радость — это редкие поездки в страну Австрию, в ее города, наполненные историей и музыкой. Необыкновенную усладу дают венские заварные пирожные и булочки с изюмом. Свежесть зелени, цвет неба — все так привлекает и успокаивает, если бы только не рожи, которые высовываются отовсюду и наполняют собой эти замечательные города.
Пришел срок и — слаб человек, что поделать! — соскучился мой друг и отчасти отдаленный родственник даже по нашим краям. И потянуло его пройтись или проехаться этаким, как уже было сказано, лондонским денди по Невскому, да вдоль Невы, да и по мостам… подкатить к местам былой славы (а слава была, нечего таить, была слава!), поглядеть, какие девчушки подросли, вообще поглядеть, да и себя показать. А тут как раз перестройка подоспела. Одна дырка, другая дырка в крепкой некогда границе, и стал наш так называемый железный занавес вроде как решето. Кто попало поперся в обе стороны. Только успевай штампы ставить.