Любой перевод книги требует решения довольно неприятной, страшно неоднозначной задачи. Хорошо бы, если слова, события, имена, сюжеты и цитаты в переведенном тексте несли столько же информации и вызывали столь же обширные ассоциации для русского читателя, как, например, и для английского. Но при этом оставались исключительно словами, событиями, именами, сюжетами и цитатами англоязычных культур. Фактически в рамках русскоязычной культуры можно выделить субкультуры других языков, как некоторое отображение существующих языковых структур. Отображение естественно неполное, неправильное, вернее, искаженное примитивными традициями и сглаживающими принципами «серого перевода». Одной из самых диких традиций, вероятно, является латинизированная транскрипция непереводимых имен. Здесь царит полная неразбериха. Если Невтон все-таки стал Ньютоном (хотя почему-то остался Исааком), то имя астронома Галли по-прежнему скрывается под псевдонимом «Галлей», а Айнштайн до сих пор Эйнштейн. Удивительно, как Бернс не стал Бурнсом, и непонятно, как возникают дикие метисные сочетания типа «Дип Перпл». Конечно, хочется произнести словечко или по-гармоничней, или по-привычней. Действительно, есть смысл в том, чтобы подкрашивать имена в благозвучные тона русского языка, но и в этом должно быть чувство меры. Принцип фонетической транскрипции <естественен и неоскорбителен для человека или героя, чье имя перевели на чужой язык.

Непростой проблемой является сленг. Что сочно и очаровательно по-английски не всегда работает в русском. Верно и обратное. Еще более неприятны случаи легкого искажения слова в рамках словесной игры и — что еще хуже — выпендрежного словотворчества. При попытках построения адекватной русской фразы возникают конструкции, которые валят с ног редакторов и ввергают в неистовство корректоров. Ужасно, но чтобы пробить косность нашего восприятия иногда приходилось уровень «легкости искажения» менять и не в сторону еще большего изящества. Поэтому некоторые элементы творчества переводчика и изменения оригинального текста в книге все-таки есть.

История, которую рассказывает принц Кэвин своему сыну Мерлину на пороге Хаоса, излагается лаконичным рубленым языком без длиннот и украшений. Юмор принца линейный, граничащий с хамством, хотя и ограненный придворным воспитанием. Впрочем, то же самое можно сказать и об остальных манерах и речах героя. Кроме того повелители теней безудержно смолят «Салем» и общаются на американском сленге середины шестидесятых. На такую языковую среду накладывается некоторые мелкие несшитости и несвязности первой книги цикла, написанной — как кажется — бурно, на едином стайерском дыхании, но в три приема (по структуре, темпу, языку первая книга романа разваливается на три фрагмента). А значит и русский вариант книги обладает всеми прелестями и недочетами оригинала. Ну, а что натворил с текстом переводчик — судить господину читателю.

Хочется предупредить напоследок, что, равно как и в книге Роджера Желязны, все цитаты из Шекспира и Библии приведены без кавычек.

Кэвин (Corvin) — от corvinus, то есть имеющий свойства ворона, принадлежащий к воронам, вороненок. В ирландской традиции вороны — боевые птицы. Облик воронов принимают богини войны и разрушения Бадб и Морриган. И как говорят на Британских островах: «Пока вороны живут в Тауэре, Англия может спать спокойно».

Флори, Флоримель — медонос; в «Королеве Эльфов» Спенсера характер, иллюстрирующий женскую прелесть, утонченность и легкомысленность.

Джулиэн — от julius, сноп сена.

Эрик — так называлась у древних ирландцев плата родственникам за убитого члена семьи.

Кэйн — Caine — к Каину не имеет ни малейшего отношения. В Ирландии и Шотландии так называлась плата за землю в виде продуктов, а так же штраф, взятый натурой.