Я предлагаю вам подумать о женской груди так, как вы никогда раньше не думали. Для большинства из нас, и особенно для мужчин, женская грудь — это сексуальное украшение, драгоценное воплощение женственности. Но такой несколько однобокий взгляд на грудь ни в коем случае не является универсальным. В различных культурах Африки и Южной Океании, где женщины с незапамятных времен ходят с неприкрытой грудью, она не имеет такого эротического значения, как на Западе. В других культурах другие фетиши. В Китае это маленькая ступня, в Японии — затылок и шея, в Африке и на Карибских островах — ягодицы. То есть сексуально заряженной является та часть тела, которая, по выражению французского писателя Андре Бретона, «завуалированно эротична», или, говоря проще, полностью или частично прикрыта. Наше западное отношение к груди, которое мы воспринимаем как должное, покажется особенно предвзятым, если мы заглянем в глубину веков. Именно исследование исторической перспективы и является целью этой книги. Она охватывает период в двадцать пять тысяч лет. Особенное внимание я уделила поворотным моментам, когда менялись стереотипы восприятия и изображения женской груди и особое отношение к ней укоренялось в воображении людей Запада. Эти моменты составили своего рода смонтированный кинофильм, в котором события развиваются, иногда пересекаются, но мой рассказ об истории груди не будет хронологически последовательным.

В основе этой последовательности лежит основной вопрос: кому принадлежит грудь? Принадлежит ли она младенцу, сосущему ее, чья жизнь зависит от молока матери или качественного заменителя? Или грудь принадлежит мужчине или женщине, которые ее ласкают? Принадлежит ли она художнику или скульптору, изображающему ее? Или грудь — собственность модного кутюрье, который делает ставку на большую или маленькую грудь, удовлетворяя постоянную потребность рынка в новом стиле? Принадлежит ли грудь индустрии производства одежды и белья, которая поставляет для продажи «бюстгальтер-тренажер» для девочек-подростков, «поддерживающий бюстгальтер» для пожилых женщин или «чудо-бюстгальтер» для женщин разного возраста, желающих приобрести соблазнительное декольте? Или на нее имеют право церковники и моралисты, настаивающие на том, чтобы грудь была целомудренно прикрыта? А может быть, грудь — собственность закона, предписывающего арестовывать женщину без бюстгальтера? Принадлежит ли грудь врачу, который проводит обследование и решает, как часто проводить маммографическое исследование и следует ли сделать биопсию? Или она принадлежит пластическому хирургу, который перекраивает ее по чисто косметическим причинам? Принадлежит ли грудь производителю порнографии, который покупает права на то, чтобы демонстрировать обнаженную грудь некоторых женщин зачастую в обстановке, оскорбляющей и унижающей всех женщин? Или все-таки грудь принадлежит женщине, частью тела которой она является? Эти вопросы отражают те усилия, которые на протяжении веков прикладывали мужчины вообще и законодатели в частности, чтобы распоряжаться женской грудью.

Грудь, как определяющая часть женского тела, на протяжении веков оказывалась то «хорошей», то «плохой». Как мы помним из Книги Бытия, Ева была одновременно и почитаемой праматерью рода человеческого, и архетипом женщины-соблазнительницы. Иудеи и христиане могут с гордостью заявлять, что Ева вскормила их предков, но они же ассоциируют яблоко с Древа познания добра и зла, которое привело к грехопадению первых людей, с похожими на яблоки грудями Евы. Эта связь прослеживается в многочисленных произведениях искусства.

Когда грудь признавалась «хорошей», акцент делался на то, что она кормит младенцев или, аллегорически, целую религиозную или политическую общину. Так было пять тысяч лет тому назад, когда во многих западных и ближневосточных культурах люди поклонялись идолам женского пола. Так было и пятьсот лет назад, когда художники изображали Мадонну, кормящую младенца. Так было и двести лет назад, когда женщина с обнаженной грудью олицетворяла Свободу, Равенство и молодую Французскую республику.

Когда доминировало понятие «плохой» груди, она становилась орудием соблазна и даже агрессии. Этой точки зрения придерживался не только «автор» Книги Бытия, но и иудейский пророк Иезекииль, который называл библейские города Иерусалим и Самарию бесстыдными развратницами с грешными грудями. То же самое можно сказать и о Шекспире, создавшем чудовищный персонаж — леди Макбет. И это самая запоминающаяся женщина с «плохой» грудью среди его персонажей. Понятие «плохой» груди часто уходит корнями в секс и насилие. Это мы видим в современном кинематографе, на телевидении, в рекламе и порнографии. Нечего даже говорить о том, что большинство изображений груди — как и любого другого предмета, кстати — традиционно является выражением мужской точки зрения.

Вначале была грудь. До XIX века, когда пастеризация сделала молоко животных безопасным, человеческая история не знала замены материнскому молоку, и материнская грудь означала жизнь или смерть для каждого новорожденного. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что наши доисторические предки наделяли своих идолов женского пола весьма внушительным бюстом. Неудивительно и то, что такие идолы появились в столь удаленных друг от друга местах, как Испания, Центральная Европа и степи России, задолго до появления земледелия. Легко представить себе картину, когда отчаявшаяся мать из каменного века умоляет одного из таких пышногрудых идолов о том, чтобы у нее было много молока (илл. 1).

Такие фигурки, вырезанные из кости, камня или сделанные из глины, часто отличались не только выдающимися грудями, но преувеличенными размерами живота и ягодиц. Их пышные тела, возможно, не отвечают нашим сегодняшним стандартам красоты, но для своих современников, живших в мире, где еды было мало — и это в лучшем случае, — тучность была благословением. Она давала максимальные шансы на выживание и почти гарантировала, что женщина сможет выкормить ребенка даже в периоды голода.

Эти доисторические статуэтки изображали, скорее всего, богинь плодородия, богинь-матерей или богинь-кормилиц. Они не были «с максимальной вероятностью женами богов-мужчин», считает известный антрополог Мария Джимбутас

(Marija Gimbutas)

[2]

. Их руки обычно располагаются на животе или на грудях, и они как будто говорят, что способность женщины к деторождению и вскармливанию была достойна поклонения.

Спустя век после появления кормящей Мадонны в Италии любовница короля Франции Аньес Сорель была также написана художником с одной обнаженной грудью (илл. 20). Ее грудь не была миниатюрным дополнением к закутанному в одежду телу, как на изображениях Мадонны XIV века. Художник изобразил роскошную сферу, вырвавшуюся из корсажа. Помещенная в центр полотна обнаженная грудь — которая буквально бросается в глаза зрителю — как будто не волнует ни ее обладательницу, чей взгляд задумчиво устремлен внутрь себя, ни сидящего перед ней ребенка, ласково смотрящего куда-то вдаль. Эта картина, известная как «Святая Дева из Мелена», могла шокировать своих первых зрителей, привыкших видеть Деву Марию торжественно кормящей младенца Иисуса. Но вместо нее они увидели придворную даму, чья нагая грудь была подана подобно плоду для наслаждения тому, кто находится вне картины, и, разумеется, она не предназначалась ребенку, покорно сидящему на коленях матери.

Датский историк Йохан Хёйзинга

(Johan Huizinga),

комментируя ассоциацию религиозных и любовных чувств на этой картине, говорит, что в ней есть «привкус нахального богохульства… не превзойденного ни одним из художников Возрождения»

[66]

. Анна Холландер

(Anna Hollander)

выделяет именно этот момент, когда одна обнаженная грудь стала «эротическим сигналом в искусстве» и воплощением чистого удовольствия

[67]

. Лишенная связи со святостью, грудь становится бесспорной игровой площадкой для мужского желания.

История Аньес Сорель стала одновременно предвестницей новой эры во французской истории и знаком нового социального значения женской груди. Как первая официальная любовница короля Франции, Аньес получила в подарок замки, драгоценности и другие дары, ранее неведомые монаршим фавориткам. Кроме того, она получала внушительную сумму, равную тремстам фунтам в год, носила самые дорогие платья в королевстве, и свита ее была больше, чем у королевы. Королева Мария Анжуйская, родившая четырнадцать детей и потерявшая большинство из них в младенческом возрасте, терпела присутствие Аньес и открыто не протестовала. Другие же выказывали ей откровенную враждебность. Сын короля, будущий Людовик XI, как будто даже гонялся за ней с ножом. Экстравагантные платья Аньес с длинными шлейфами, откровенно демонстрирующие грудь, были объектом всеобщей критики, но король не обращал на это внимания. Он даже признал трех ее дочерей своими законными детьми. И кто был этот король, сделавший столь публичной свою внебрачную связь? Не кто иной, как печальный Карл VII (1403–1461), который был обязан своей коронацией в Реймсе военным победам Жанны дʼАрк и позже выдал ее англичанам.

Нидерланды в XVII веке отличались, по удачному выражению Саймона Шэмы

(Simon Schama),

«слишком богатым выбором»

[137]

. Освободившись наконец от ярма испанского владычества и образовав в 1581 году республику, новая нация быстро достигла такого уровня процветания, который удивил даже самих голландцев. Юная страна — демократическое исключение среди соперничающих монархий, таких как Франция, Англия и Испания — очень скоро прославилась успешной торговлей, прогрессом в области медицины, политической свободой, религиозной терпимостью, расцветом культуры и тем, чем хвалились сами голландцы: чистотой и бережливостью. Это было золотое время Голландии, что не могло не сказаться на процветавшей в это время культуре груди.

Чтобы понять культуру груди в Голландии, мы должны представить совершенно другую обстановку, чем та, которую мы уже видели. Придется забыть обо всех языческих святилищах и католических церквях, аллегорических садах и эротизированных будуарах. Давайте перенесемся в подчиненное строгому порядку пространство буржуазной семьи. Нашим глазам надо будет привыкнуть к неяркому свету, льющемуся через окно с мелкими стеклами и свинцовым переплетом, и тогда мы увидим немногочисленные предметы повседневного обихода: металлический кувшин, крепкое кресло, корзину или прялку. Возле камина сидит мать с ребенком на руках, удовлетворенно сосущим ее грудь. Перед нами сцена простого домашнего счастья.

Картина Питера де Хоха «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью» помогает нам представить эту сценку (илл. 34). В свете, падающем сверху из окна, мы видим мать-бюргершу, которая с любовью смотрит на сосущего ее грудь младенца. Акцент в картине сделан не на грудь, которую едва видно, а на атмосферу покоя и нежности, окружающую кормление грудью. Все выглядит так, как должно быть в этом идеализированном изображении семейной гармонии.