Нарушив ранним утром 22 июня 1941 г . государственную границу СССР и оккупировав за первые четыре месяца войны почти всю европейскую часть страны, германская военная машина подкатила к самой Москве. К этому времени в Красной Армии от ее кадрового состава осталось лишь восемь процентов. Размер потерь до сих пор не укладывается в сознании: почти два миллиона убитых, сотни тысяч раненых. Только за лето – осень первого года войны еще около двух миллионов советских солдат и офицеров оказались в плену.

С тех пор вот уже какое десятилетие спорим: кто в этом «блицкриге» виноват? И как, несмотря ни на что, победили?

Одни, если убрать полутона, обвиняют во всем Сталина: слишком поверил в свою гениальность, очень уж с Гитлером заигрался. Другие – опять же отвлекаясь от деталей – истошно кричат: только с ним и могли победить.

А спорить-то, между прочим, не о чем. Сам Генералиссимус на оба вопроса и ответил.

Ответ на первый дал уже на седьмой день войны, когда 29 июня 1941 года после посещения Наркомата обороны в сердцах бросил: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали…»

[1]

Если верить официальной (при жизни вождя) советской историографии, Сталин поражений не знал. И до Великой Отечественной войны, и в ходе ее, и уж тем более после Победы он неизменно считался вдохновителем и организатором всех наших побед, в том числе и ратных.

С кончиной Вождя все перевернулось. Тогда и политики, и историки наперебой заговорили о сталинских преступлениях и непростительных промахах. Пошли критические комментарии по поводу его «полководческого таланта». Оказывается, «Вождь всех народов», без которого еще вчера была «невозможна наша Победа в войне», был сугубо гражданским человеком, о войсковых операциях «судил по глобусу» и даже вряд ли мог уверенно, без посторонней подсказки разобрать затвор винтовки-трехлинейки.

Не знаю, как насчет «трехлинейки», но в схватке за власть Сталин был игроком «вышей лиги». Не зря же, заняв в 1924 г . поначалу весьма скромный пост генсека, он в итоге переиграл всех, в том числе самых серьезных соперников. И сосредоточил к середине 30-х годов ХХ века в своих руках невероятную власть. В борьбе за нее Сталину совсем не потребовалось самому передергивать затвор «трехлинейки». Для этой – как и для всякой другой «черновой» работы – у Вождя имелись специалисты. Его же миссия заключалась совсем в другом: указывать мишени. Вершить суд. И определять главные задачи.

В области международной в предшествующие войне полтора десятилетия важнейшим приоритетом для Сталина были отношения с Германией. Еще Лениным эта страна, проигравшая Первую мировую войну и униженная грабительским Версальским договором 1919 г ., рассматривалась как весьма удобный объект для стравливания ее с главными обидчиками на Западе – Францией и Англией. Основатель советского государства видел в такой схватке «империалистических хищников» замечательный шанс для победы «революции мировой». Логика у Ленина была «железной»: сцепившись, они в конце концов обескровят друг друга. А из этой резни «вырастет революция», которая при активной помощи Советской России (в том числе и военной) приведет к победе социализма сразу в нескольких капиталистических государствах Европы

«Помогать» из Советской России начали сразу же, отказавшись широким жестом от соответствующей части репараций, которые Германия, в соответствии с подписанной ею статьей 116 мирного договора, обязана была выплатить

Сталин о такой перспективе даже не подозревал. Всю вторую половину 1930-х годов он был всецело поглощен затеянной им глобальной игрой, основанной все на той же ленинской идее подталкивания «мировой революции». Приход в Германии к власти Гитлера, развязавшего в Европе войну, открывал, как считал Сталин, новую перспективу для дальнейшего перевода «войны империалистической в войну революционную»

[6]

. Пусть сцепившиеся с гитлеровской Германией Франция и Англия – а затем и неизбежно вовлеченные в конфликт США, как можно больше вымотают друг друга в кровопролитной схватке. Тем гарантированней будет успех СССР, когда он вступит в борьбу. А пока главное – «тянуть резину» с англо-саксами и подпитывать сильную в военно-экономическом отношении, но бедноватую сырьевыми ресурсами Германию. Переговорный процесс с Англией и Францией для Сталина кончился сразу же, как только был найден общий язык с Гитлером по территориальным вопросам. В результате подписанного 23 августа 1939 г . советско-германского пакта о ненападении (а точнее, укрытым в нем секретным протоколам) СССР почти без особых хлопот присоединил к себе Эстонию, Латвию, Правобережную Польшу, Молдавию (позднее к этому списку добавилась и Литва). Эти добытые без единого выстрела, а только за счет сговора приобретения невероятно воодушевили Сталина. После этого он абсолютно уверился, что и далее ситуация будет развиваться исключительно по его хитроумным планам. На радостях Вождь не удержался и попытался силой прирезать к уже имеющемуся «немного Финляндии»…

За это «мероприятие» СССР исключили из Лиги наций. Зато место «поджигателей войны» на страницах советской печати прочно заняли Франция и Англия. А вот слово «антифашизм» оттуда исчезло еще раньше – после заключения советско-германского пакта. Более того, Председатель Совнаркома В. Молотов, выступая 31 октября 1939 г . перед Верховным Советом СССР, заявил: «Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за „уничтожение гитлеризма“, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за „демократию“».

При такой логике советская «подпитка» гитлеровской Германии, усиленно раздувающей пожар Второй мировой войны, не только не сбавила, а набрала новые обороты. В соответствии с первым Хозяйственным договором от 25 октября 1939 г . своими массированными поставками зерна, нефти и другого сырья Советский Союз в немалой степени помог Берлину подготовиться к широкомасштабной европейской войне. Еще больше получила Германия по второму соглашению от 11 февраля 1940 г . – экспорт стратегического сырья из СССР в третий рейх возрос более чем в 10 раз. В процессе заключения очередного, уже третьего, Хозяйственного договора, СССР своими поставками хлеба просто выручил Гитлера: в наступающем 1941 г . закрома Третьего рейха были катастрофически пусты, а новое зерно кроме как с Востока получить было неоткуда.

А вот ответный поток в виде промышленного оборудования и военных материалов немецкая сторона сознательно сдерживала, в результате чего образовался крайне обременительный для СССР дисбаланс. Ситуация с хлебом всполошила германское внешнеполитическое ведомство. У «Советов» появилась прекрасная возможность очень чувствительно наказать Гитлера за саботаж. Не говоря уже о способности перекрыть проходящий по советской территории единственный путь, с помощью которого Германия осуществляла в то время хозяйственные связи со странами Азии и Южной Америки. Однако Сталину его стратегия была дороже. Так что эшелоны с отборным российским зерном шли в Германию бесперебойно вплоть до рассветных часов 22 июня 1941г. …

А между тем недвусмысленные сигналы о том, что Гитлер ведет свою собственную игру, что в его планах – не только вернуть подаренные СССР территории, но и проглотить самого «одариваемого», начали поступать от нашей разведки в Кремль еще перед нападением на Францию в 1940 г . Первое такого рода донесение было связано с неким предупреждением Гитлера командованию вермахта о том, что после похода на Запад оно должно быть готово «к большим операциям на Востоке». Почти молниеносный разгром Франции создал новую стратегическую ситуацию в Европе. Взвешивая шансы двух возможных вариантов следующих ударов – высадка в Англии или нападение на Советский Союз, – Гитлер сделал выбор в пользу «быстротечной кампании» против нашей страны. Уверенность в том, что она будет «быстротечной», фюрер почерпнул, сравнив с помощью своих военных экспертов результат триумфального похода вермахта по Европе с вымученной победой мощного Советского Союза над маленькой Финляндией. Результат показал, что при примерно равной численности советских и германских войск за вермахтом оставалось преимущество в качестве. Причем в отношении техники, оперативного искусства, умении управлять боем и обученности рядового состава – подавляющее.

Официально вычеркивание всех поименованных выше военачальников плюс начальника Военной академии им. Фрунзе Р. Эйдемана, Б. Фельдмана, военного атташе в Лондоне В. Путны, а также не пожелавшего оказаться в руках сталинских палачей и потому застрелившегося начальника Политуправления РККА Я. Гамарника – состоялось 11 июня 1937 г . Тогда центральные советские газеты опубликовали сообщение Прокуратуры СССР об их аресте. В этот же день Военная коллегия Верховного суда обвинила арестованных в предательстве и шпионаже в пользу Германии, Японии, Польши и приговорила к высшей мере наказания.

На самом деле судьба этих людей, стараниями которых росла и крепла мощь Красной Армии, была предрешена еще 1—4 июня, на Военном совете, где столь страшные обвинения в их адрес выдвинул лично Сталин. Никаких доказательств при этом он не предъявил. Да и нечего, как выяснилось после смерти Вождя, было предъявлять. Как ни искала современная историческая наука подтверждающие их «вину» факты, но так и не смогла их обнаружить ни в захваченных в 1945 г . архивах немецкой разведки, ни – тем более – в папках сталинских следственных органов. Единственной правдой в гуще неряшливо сфабрикованных чекистскими дознавателями дел было только то, что обвиняемые действительно выезжали в служебную командировку в Германию. Но как раз эти поездки помогли Тухачевскому и его товарищам лучше понять, куда клонит Гитлер. Именно там они пришли к однозначному выводу, что агрессия со стороны фашистской Германии неминуема и к ней надо без проволочек готовиться. В своей статье, опубликованной 31 марта 1935 г . в «Правде», Тухачевский, анализируя агрессивные планы Гитлера, без всяких экивоков предсказал, что Германия, несомненно, скоро развяжет войну нападением на европейские страны и Советский Союз. Статья Тухачевского вызвала бурю протестов в Берлине. Германские правительственные круги и печать обвинили его в подогревании международного конфликта. Реакция Сталина была, как тогда казалось, более чем странная. Вскоре после опубликования статьи Тухачевского один из сталинских приближенных заявил на приеме в германском консульстве в Киеве, что «было бы абсурдным для Советского Союза вступить в союз с такими дегенеративными странами, как, например, Франция». На самом деле ничего странного в этом не было. Просто таким окольным путем Сталин тайно заверял Берлин, что вот-вот начнется новая эра советско-германского сближения.

Разумеется, ни Тухачевский, ни близкие ему по духу и взглядам другие высшие командиры РККА долгое время не подозревали, что для нацелившегося на сближение с Гитлером хозяина Кремля оказались досадной помехой. Сразу же по возвращении – с учетом увиденного и опираясь на собственный уникальный боевой опыт, полученный во время тяжелых, но, в конечном счете, победоносных сражений Гражданской войны, – они взялись за реформирование всего военного дела в стране. В духе новой стратегии и тактики перестраивалась боевая учеба в войсках. Предпринимались энергичные меры по перевооружению армии современным оружием. Тухачевский и Эйдеман принимали непосредственное участие в создании первых боевых ракет, новых типов самолетов, в формировании еще не существующих в зарубежных армиях авиадесантных войск. Якир организовал сеть школ по подготовке партизан-диверсантов, способных быстро развернуть настоящую войну в тылу противника. Примаков принял участие в укреплении подступов к Ленинграду и в разработке прообраза танка Т-34.

Однако то, что Тухачевский и его единомышленники делали для армии и Родины, для Сталина большой цены не имело. Он был совершенно убежден, что на международном фронте ему хватит ума и хитрости, чтобы методом «столкновения соперничающих лбов» сразу убить двух зайцев: и внешнюю опасность от страны отвести, и «лагерь социализма» расширить. А вот то, что кто-то столь уверенно и амбициозно распоряжался у него под носом, да еще в таком силовом «хозяйстве», как армия, Сталина неимоверно напрягало. По его разумению, это нарушало единство внутренних рядов, расшатывало ту монолитность, без которой (он был абсолютно уверен) ничего путного в России не построить. Ведь ради этой монолитности, став в 1924 г . генсеком и постепенно превращаясь в Вождя, Сталин терпеливо, изо всех сил и не стесняясь в средствах подминал под себя партию, жестко ставил под личный контроль госаппарат. Теперь, когда не за горами «наша Варшава и наш Берлин», подошло время заняться и «человеком с ружьем» – надежно, так сказать, поставить его по стойке смирно под портретом «Великого Сталина». Для пользующихся огромным авторитетом в стране и армии «реформаторов» это был не достойный сознательного бойца революции культ. Для самого Генсека – стальной стержень всей властной конструкции. Не зря же он так зорко следил, чтобы у «Великого Сталина» все его ипостаси были одинаково великими: Великий Вождь, Великий Отец и Учитель, Великий Полководец…

Над закреплением своего полководческого образа Сталин немало потрудился, легендируя и продвигая на высшие военные посты слепо преклонявшихся перед ним выходцев из Первой Конной армии, с которой был связан его личный, не такой уж и богатый военный опыт. Что с того, что выдвинутый им еще в 1925 г . на пост наркома обороны бывший «первоконный» политработник К. Ворошилов так и застрял в своих военных познаниях на уровне «красноармейской тачанки»? Хватило же ему сообразительности еще в 1919 г . преподнести Сталину шашку с надписью «Великому полководцу Гражданской войны». Теперь этот образ должна носить в своем сердце вся страна. А тут какие-то своевольные, независимо мыслящие военачальники! Да еще к тому же хорошо знающие о действительных его, Сталина, «военных подвигах». Вождю уже не раз докладывали, что в их среде «военачальника с такой фамилией не знают» и здравицы в честь «великого полководца Сталина» встречают с неприкрытой иронией.

Так что «потрошить зарвавшихся армейских наполеончиков» Сталин взялся с особой энергией…

Самое трагичное, что многие командиры, занесенные своим главным экзекутором в черный список «внутреннего оппортунизма», абсолютно не подвергали сомнению его политический вес. Почти все они – до своего самого последнего часа – не переставали считать Сталина хоть и не без греха, но несомненным лидером страны, старшим товарищем по партии.

Даже на судилище в Главной военной прокуратуре, где по иезуитскому сталинскому замыслу одних «красных генералов» – оклеветанных, замордованных на Лубянке – судили другие, которых вскоре тоже расстреляли, среди арестованных бытовало убеждение: «Сталин ни при чем! Кто-то ввел его и партию в заблуждение!»

Пожалуй, только у нескольких «фигурантов» из числа первых лиц не было на этот счет никаких иллюзий. Это в первую очередь относилось к Тухачевскому и пустившему буквально накануне ареста себе пулю в лоб Я. Гамарнику. Последний застрелился после того, как узнал, что во время обыска на квартире одного из арестованных офицеров Красной Армии чекисты обнаружили фотокопию документа из досье царской охранки. Досье представляло собой агентурную папку из петербургского архива Охранки на своего многолетнего сотрудника по кличке «Коба-Рябой», или «в миру» – «Иосиф Виссарионов Джугашвили». За этой чудом все время ускользавшей от него папкой Сталин охотился с 1912 г ., когда в своей двойной карьере жандармского агента и быстро двигавшегося в гору функционера РСДРП сделал однозначный выбор в пользу политической карьеры в стане большевиков. Пробежав глазами переданный ему чекистами текст, Сталин мгновенно понял, что сведения о его темном «революционном прошлом» наверняка попали в руки армейской верхушки, которую он мысленно укладывал в понятие «гнездо Тухачевского». И, надо отдать должное, угадал. Потому что материалы из его агентурной папки несколько дней спустя были обнаружены в стальном сейфе при обыске квартиры Гамарника. Теперь Сталину стало совершенно ясно, какая опасность и откуда ему грозит. Поэтому он решил не оставлять в живых ни одного из тех, кто видел или мог видеть уличающие его документы…