Сегодня, 4 января 1995 года, под рев самолетов, которые непрерывно бомбят город, вдруг сел и начал делать эти записи. Когда мирные дома взлетают в небо, как серая пыль и больше на землю не возвращаются, это, может быть даже интересно. Самолет сбросил бомбу или ракету где-то уж совсем рядом и всадил в дом 15 осколков. Выбило все четыре окна со стороны улицы. Один осколок пробил стену ближе к потолку и вышиб книжную полку. На ней стояли книги из серии: «Жизнь в искусстве».

Мы с матерью в это время возились в коровнике. У нас 5 голов крупного рогатого скота, 2 барана, 11 кур, одна кошка и собачка по кличке Барсик. Мать говорит, что у скотины нет человеческой речи, поэтому ее нельзя бросать на произвол судьбы. Покидать родной дом тоже не следует – лучше встретить судьбу на месте, чем бегать от нее по чужим углам. Жена с детьми в Урус-Мартане, откуда она родом. Сам я из горного, известного в истории Чечни района – Ведено. Там у нас большой, хороший сад – яблони, орехи. Там бы сейчас и быть! Чеченец, где бы ни умер, похоронен должен быть на том кладбище, где его предки, так стоит ли создавать хлопоты родне по перевозке вашего праха?

Стрельба пошла гуще. Это около нас, чуть ниже, в районе металлосклада. Известно, что там, на поляне, вдоль шоссе, «армия» Гелаева. Экскаватором вырыты окопы, врыты орудия, и во дворе склада сидят ополченцы. Там длинный бетонный забор и много помещений из железобетона, рядом проходит железнодорожное полотно. Стреляют там с первого дня. И шум самолета слышен сквозь стрельбу. Вертолеты, кажется, бьют… Нет, не кажется, а бьют и бьют, снаряды ревут голосом какого-то давно вымершего животного. Самолет пролетел над нами – будто цепь через уши протащил. Еще один… С айвы под окном, листья слетают птичьей стаей, но в этом ничего красивого. Айвовые листья особые, они держатся всю зиму, если, конечно, над ними, вот так, не летают самолеты…

Вечером, при свете свечи, разглядывал книги, вспоминал, как их собирал, читал, как хвастал ими перед друзьями, считая настоящим богатством. Оказывается, самым надежным, нужным богатством в этой стране, от которой, очевидно, отвернулся Всевышний, может быть только глубокий толстостенный подвал, которого, увы, у нас нет. Роскошью могут явиться: железная печь, дрова, спички, свечи, керосин, лампа. Какими мудрыми людьми оказались те, кто строил дома с бетонными подвалами! А те, кто смеялся над ними: «Что, бомбоубежище строишь?», сегодня разводят руками: «Кто мог подумать?» И я в их числе, черт бы меня побрал! Как зайцы, дрожим в своих мазанках и в хрущевках, с трещинами в стенах, через которые видны идущие с ревом танки, а потом – с ревом сдающиеся в плен танкисты.

Русскую женщину убило в одном из таких домов российским снарядом из российского танка. Она наклонилась посмотреть в кастрюлю у себя на кухне. Полголовы ей и снесло в эту посуду. Вдовец ходил с кастрюлей и ее содержимым по двору и спрашивал всех, что ему делать. Этих «ВСЕХ» там было несколько старух, пьяный мужик и я, шедший от магазина «Заря», куда ходил в поисках сигарет. Грозный – самый интернациональный город Кавказа, то есть, самый нечеченский город Чечни, во многом – русский город. Рабочий класс республики, в основном, состоял из русских, накачиваемых сюда со стороны, и, в соответствии с законом Архимеда, столько же туземцев откачивалось из родных мест. Основная масса народа проживала в селах, переселение в город было крайне затруднено. Особенно оберегалась от чеченцев промышленность и в первую очередь – нефтяная. В этой отрасли (не только в ней) было множество предприятий и организаций, куда не допускался на работу ни один них.

Делу этому конца не видно. Сказал кто-то: чтобы установить мир, нужно устранить хозяев войны, а они устраняются только после штурма их Бастилий. До этого, видимо, еще далеко, а денег маловато, имею две пачки «Северных» и три пачки «Примы». «Приму» купил у старого знакомого Амы, по 500 рублей. Это было третьего дня, а вчера опять был у него – уже очень жалеет, что продешевил.

Воды почти нет. Пока выручает погода: капает с крыш, и за ночь набирается несколько ведер. Дров – на три-четыре дня, потом придется рубить сад, не знаю смогу ли. Если Всевышний призовет к себе до исчерпания этих ресурсов, тогда проблем не будет. Кто-то сказал: смерть – великий математик, безошибочно решает все задачи. Но если задачи не будут решены, как буду смотреть в глаза животным, которые будут метаться, прося пить? Сена-то хватит на январь и пол-февраля, наверное.

Внизу раскурочивают пятиэтажки: снимают окна, двери и прочее, что горит. Жители все на улице, стряпают на импровизированных печах. Много детей. Подошел к одной толпе. Раздают гуманитарную помощь – рис в пакетах, на глаз, килограмма по два. До этого раздали кильку в жестянках и чай. Помощь не российская, а дудаевская. Я, было, подумал, что наоборот. Говорят, разбили запоры мясокомбината и вытаскивают оттуда целые туши мяса. Я и сам это видел, но не совсем понимал, что к чему. Взламывают все склады. Занимаются этим в основном русские – не потому, что чеченцы воздерживаются, а просто чеченцев очень мало в городе. Подошел к двум женщинам, с которыми была девочка лет пяти-шести. Стало жалко ребенка, предложил им молока. Спросили, сколько хочу за него, ответил, что не продаю, а даю девочке. Говорят: «Это вы шутите, дедушка?» У меня борода, конечно, почти белая, но она уже лет 15 такая. За «дедушку» немного обижаюсь, называю свой адрес и ухожу. Пришли через полчаса с двумя двухлитровыми банками. Наполнил их, и еще немного осталось. Сказал, что можно приходить через день. Корова доится не ахти как.

В русско-кавказскую войну прошлого века реальная Россия для нас была – до Астрахани. Все, что простиралось дальше, было «терра инкогнито» и на наше «стратегическое планирование» не влияло. Мы слышали, конечно, о Санкт-Петербурге и о «белом царе», но реальный конец войны, то есть, победа, виделся нам в походах на Моздок и Кизляр, во взятии оных. Плененный Шамиль, когда его везли в Петербург, был удивлен, что везут так долго, и на какой-то день сказал: «Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать.» Что сказал бы имам, если бы его повезли на Сахалин?

Почти все советское сельское строительство, от Ливонского края до этого самого Сахалина, – дело рук: чеченцев, дагестанцев, армян, грузин. Вкалывали по 18-20 часов в сутки, прорабам, директорам совхозов, председателям колхозов, секретарям райкомов давали взятки за то, что способствовали. Вместе с ними и воровали, конечно. Чеченцу что, он любую бумагу подпишет, кроме протокола допроса, лишь бы ему отдали его заработанные, кровные. Получил их – и на зимовку, в Чечню. Тут «шабашников» встречают свои мздоимцы. Военкомат сдерет за нарушение воинского учета, участковый – паспортного режима, сельсовет – за справку, директор школы– за то, что ребенка увез и не вовремя вернул в школу, профессор – за то, что у сына «хвост» по научному коммунизму. Глядишь, к весне и рубля нет. В воду попадешь – сухим не вылезешь, говорит чеченец. Займет на дорогу и опять – в Сибирь, пока «Жигули» не пригонит.