Если бы мещане, подобно дворянам, вели родословные, Яков Рорбах, трактирщик, мог бы потягаться древностью рода с самыми знаменитыми фамилиями своей страны.

Пятнадцать лет по смерти барона и баронессы Риттмарк, стало быть, в 1524 году, представителем этой трактирной династии был рослый и красивый парень двадцати четырех лет, которого при крещении назвали Яковом, но все звали Иеклейном.

Он был последний из Рорбахов. Его мать, достойная и добрая женщина, давно отдала Боту душу. Отец его чуть не умер восемнадцать лет назад от удара и всю жизнь не оправился от этого потрясения. Он только бормотал какие-то бессвязные звуки, и его надо было кормить как маленького ребенка, потому что руки у него отнялись. Рассудок также почти совсем оставил его. Он проводил всю жизнь в большом кресле, которое перекатывали с места на место.

В свое время Антон Рорбах был здоровым работником и человеком сметливым. Его, правда, упрекали в тщеславии и упрямстве; прибавляли также, что он скуп; но ведь кто не безгрешен?

Лучше всего было то, что он имел состояние, очень значительное для простого мещанина, и что трактир приносил ему много денег.

При первом-взгляде на баронессу Матильду фон Гейерсберг, всякого поражали в ней две черты: достоинство в походке и осанке и редкая доброта в улыбке и во взгляде.

Она была выше среднего роста. Ее спокойные, правильные, быть может, несколько строгие черты, принимали снисходительное и приветливое выражение, едва она начинала говорить. В ее ласковом, медленном голосе, в ее взгляде была какая-то повелительная убедительность, которой она была обязана природной нежности своего сердца и власти, принадлежавшей ей почти без ее ведома, благодаря привязанности и уважению всех, кто ее знал.

Хотя ей было никак не больше сорока восьми лет, волосы ее уже совсем поседели. Эти серебристые волосы представляли довольно поразительный, но не, лишенный прелести контраст с молодым еще лицом Матильды, а главное с блеском ее больших темных глаз.

Хотя Маргарита нисколько не была ей родня, – что мы сейчас увидим, – молодая девушка была отчасти похожа на свою приемную мать.

Она была очень хороша, очевидно лучше, чем могла быть когда бы то ни было госпожа фон Гейерсберг. В ее походке, в ее манерах, в выражении ее голоса, было то же самое грациозное и целомудренное достоинство, которым отличалась ее покровительница.

Жители Бекингена не знали, что и думать обо всем этом. Они с удивлением переглядывались и спрашивали друг друга, что это за купец, который владеет оружием не хуже любого окрестного рыцаря, и которого так почтительно встречают войска.

Между тем Вальдемар, или вернее, Герард, приблизился к Маргарите, которая уже обнимала баронессу Гейерсберг.

– Надеюсь, сударыня, что вы уже оправились от испуга? – сказал купец, взяв руку молодой девушки.

Удивленная этой фамильярностью, Маргарита быстро отдернула руку, смотря попеременно то на Герарда, то на баронессу Гейерсберг, которая ее удивляла своим равнодушием к поступку незнакомца.

– Не следует судить о людях по их одежде, – возразил улыбаясь, Герард. – Может быть я и не то, чем кажусь. Я имею более, нежели вы думаете, права сжимать вашу руку. Я друг вашего отца, благородная дама.

Из всего дворянства Швабии и Франконии ни одна фамилия не была в таком всеобщем уважении, как фамилия Гейер фон Гейерсбергов. Если их великодушие и преданность стране, высказанные ими в продолжение всех бывших войн, и были причиной их расстроенного состояния, то честь их оставалась незапятнанной и неприкосновенной. Любимые крестьянами и мещанским сословием за свою доброту и благосклонное обращение со всеми, они пользовались большим уважением в среде всего немецкого дворянства. Мужество и честность Гейерсбергов вошла почти в пословицу.

Матильда Реверс, мать Флориана, была достойна вступить в это благородное семейство. Дальнейшее ее поведение доказало это.

Рано овдовев, со множеством тяжелых обязанностей, с блестящим именем и относительно незначительным состоянием, которому, кроме того, еще угрожал несправедливый процесс, Матильда мужественно смотрела в глаза действительности.

Она была неприхотлива от природы; расходы ее были умеренны, и только самые необходимые при занимаемом положении. Не отступая никогда от своей умеренности, она лишь тогда изменяла всегдашней своей расчетливости, когда дело касалось ее сына, или когда требовалось оказать помощь ближнему.

Появление Маргариты в замке Гейерсберг было большим событием для баронессы.

Флориан приехал на другой день, как он и писал в своем письме.

Мы не будем распространяться о том, с каким восторгом был встречен молодой рыцарь. Не только его собственные крестьяне встретили его, но значительное число мещан и крестьян из окрестностей пришли посмотреть на храброго воина, ум, храбрость и человеколюбие которого были известны всей Германии.

В эту эпоху мелкие владетели обращались со своими вассалами, как с вьючной скотиной; хорошее же обращение Гейерсбергов с крестьянами сделало их популярными в народе. Потому встреча, устроенная Флориану, служила некоторого рода протестом против поведения большинства других соседних владельцев.

Но дворяне не хотели этого понять, они только посмеивались. В безрассудном ослеплении они не сообразили, что эта смешная в их глазах демонстрация была первым и слабым проявлением чувств независимости и возмущения, которые кипели уже в сердцах немецких крестьян.

Первое восстание (во главе которого стояли Франц Зикингель и Ульрих Гуттен) должно было бы заставить дворян быть осторожными. Но, преувеличивая свое могущество, так же как слабость и малодушие крестьян, немецкие дворяне думали, что те совершенно упали духом от неудачи первой попытки и не могут затевать новое возмущение.