Мы с отцом всегда жили слишком тихо, слишком скучно, чтобы с нами могло что-либо произойти. Никаких событий, никаких волнений, никаких происшествий, тишь да гладь, Божья благодать. В результате этого я вообразила себе, что вся жизнь похожа на это плавное, однообразное существование. Но это было не так. И узнать это мне пришлось в самом недалеком будущем. А пока мы жили, как обычно живут в деревне. У меня даже не было подруг за исключением дочери одного из соседей, с которой мы встречались только по торжественным случаям. Все остальное время я была одна, если не считать моей верной служанки Эмили, простой и ограниченной девицы, и разумеется, отца. Но с другой стороны, свободу деревенской жизни нельзя сравнить ни с чем. Все время я была предоставлена самой себе. Отец был слишком озабочен положением наших дел, все больше приходящих в упадок, чтобы интересоваться, чем я занималась. И последствия не замедлили сказаться. Я росла как сорная трава в поле, делала все, что хотела и никогда не встречала сопротивления. В результате этого воспитания, точнее, отсутствия всякого воспитания мои многочисленные учителя, проходящие бесконечной чередой через наш дом, стонали от моих выходок. Причем, стонали в прямом смысле этого слова. Я никогда не любила учиться. А если быть точной, не любила сидеть неподвижно и слушать очередного преподавателя, пытающегося вдолбить в мою голову хоть крупицу знаний. Я предпочитала читать все это самостоятельно, пропуская особенно неинтересные моменты. Я много читала, буквально глотала все книги, которые попадали мне в руки, так что моя голова была набита разнообразными и противоречивыми сведениями, почерпнутыми из книг. Что было, когда я пыталась использовать их на практике, можно себе представить. Как-то раз я нашла в библиотеке очень старую и полуразорванную книгу, которая едва не развалилась у меня в руках и впервые узнала о черной магии. Собственно говоря, книга была запрещенной и неизвестно, каким образом она попала в дом моих благопристойных родителей. Но если учесть, с каким рвением они занимались домашним хозяйством, то все становится понятным. Вероятно, книга завалялась в библиотеке с незапамятных времен, о чем говорил ее внешний вид и немедленная готовность обратиться в прах.

Итак, я прочла этот опус и тут же решила применить полученные знания на практике. Причем, я с презрением проигнорировала простенькие заклинания, они казались мне слишком легкими, и замахнулась сразу на вызов демона. Мне это показалось особенно значительным. Я отодвинула стулья и тяжелейший стол и освободила середину комнаты. Нарисовала мелом кривой круг (уж как сумела) и расставила зажженные свечи. Не знаю, как далеко бы я зашла в чернокнижии, но следующий пункт говорил, что я должна перерезать горло черному петуху и это меня остановило. Во-первых, у нас не было петухов, особенно черных, а во-вторых, я всегда любила животных и просто не представляла, как смогу это сделать. Так что, на этом все и закончилось.

Меня наказали, это был один из редчайших случаев, когда отец счел нужным обратить внимание на то, что я вытворяю. Книга была безжалостно сожжена, а я не жалела о содеянном. Литература, рекомендующая перерезать горло петухам, даже если они черные, не вызывала во мне интереса.

Помимо чтения всего, что придется, я любила кататься верхом, причем, легкая трусца меня не прельщала. Нет, я обожала мчаться галопом, чтобы ветер свистел в ушах, а волосы бешено развевались за спиной. При этом я, конечно, частенько падала, но это был неизбежный результат таких прогулок. Впрочем, я скоро приноровилась держаться в седле как следует и падения стали очень редки.

Несчастные создания, которых угораздило наняться в наш дом учителями, с причитаниями каждый вечер извлекали меня из какого-нибудь интересного с моей точки зрения, а стало быть, ужасно опасного места, отмывали, переодевали и врачевали многострадальные коленки и локти.

Всю неделю я чувствовала себя отвратительно. С батюшкой я не разговаривала, демонстративно отворачиваясь, когда он обращался ко мне с вопросом. Было заметно, что он очень переживал, но мнения своего не переменил, по-прежнему считая, что поступил правильно. Более того, что это был единственный выход. Я злилась еще больше, так как сама понимала это. Если отбросить личности и представить, что на моем месте находится, к примеру, Элоиза, моя подруга по торжественным случаям, то я считала, что решение правильное. В самом деле, что еще остается, когда ты балансируешь на грани банкротства? Не будучи уверен в завтрашнем дне, ты выдаешь единственную дочь замуж за богатого человека. А если учесть, что этот человек — сын твоего лучшего друга, то вариант идеальный.

Но повторяю, благоразумно и логически я была способна рассуждать лишь о других. А когда дело касалось меня, действовал лишь один довод: нравится мне это или нет. И если не нравится, то путь это тысячу раз благоразумно и правильно, все равно это отвратительно, подло и гадко.

Альфред пытался настроить меня на миролюбивый лад всеми своими силами. Подозреваю, что именно для этого он и остался у нас погостить. А вовсе не для того, чтобы присутствовать на свадьбе. Можно представить, как меня это злило!

Кузен использовал для моего убеждения все средства вплоть до самых вероломных. Он, негодяй, знал, как я люблю верховую езду и практически каждый день, когда выпадала свободная минутка, звал меня прокатиться. Я не могла в этом ему отказать. Отец тоже не препятствовал этому, хотя в любое другое время стал бы причитать, что я слишком злоупотребляю прогулками, и что рано или поздно сверну себе шею. Но так как до сих пор этого не произошло, ограничивался лишь замечаниями. А в свете последних событий вообще делал вид, что ничего не видит, не слышит и не понимает.

Накануне самого отвратительного события в моей жизни, вновь будучи на прогулке верхом, Альфред продолжал действовать мне на нервы, свято уверенный в том, что еще немного — и я соглашусь, что меня ожидает великое счастье.