Я терпеть не могу выражения «бороться за любовь».

Нет, когда-то, в романтические времена, оно употреблялось в романтическом смысле: к примеру, родители принадлежат к разным сословиям или враждуют домами, а дети вдруг полюбили друг друга. Ромео и Джульетта, так сказать. Ну, и дети благородно борются за любовь. Чтобы в итоге или, как у Шекспира, помереть, или благополучно связать себя узами брака и начать через год-два друг друга жрать морально, обидевшись, что романтика кончилась гнусным, блин, бытом.

Я груба иногда, как мужик, но прекрасно знаю, о да, я прекрасно знаю, что мне это идет: внешность тонкая, изящная, в девичестве вообще херувимская. При такой внешности подобная грубость шармом называется.

Но я груба по-настоящему, без подделки, не для имиджа там какого-нибудь, а от природы. Во мне много жесткости. Я вообще типичная деловая баба. Я стерва. Я подчиненных, будучи редактором газеты, довожу до слез (девушек-корреспонденток) и до нервного мата (юношей-корреспондентов). Газета у нас не молодежная, а вполне серьезная, просто уж такой молодежный коллективчик подобрался, я в свои тридцать пять чуть ли не старше всех.

Серьезная-то серьезная, но все понимают, что хозяин, владелец ликероводочного завода, завел ее для собственного удовольствия и пользования. Поэтому резких политических движений мы не позволяем себе, сознательно стараемся пожелтеть, чтобы тираж раскупался, чтобы хозяин нас не разогнал. И — желтеем успешно.

Не прошло и года, как я вновь оказалась замужем.

Я работала в молодежной газете, мне дали задание сдать материал о юбилейной встрече выпускников детдома.

Я пришла, увидела довольно чинное застолье с чаепитием, за которым эти самые выпускники нудно вспоминали события десятилетней давности, поглядывая в мою сторону, а администрация руководила очередностью, представляя: «Пусть нам Петр Мумыркин о себе расскажет. Ведь он технолог крупного предприятия, ударник труда!» Или: «Нина Пупыркина, почему ты молчишь о том, что сама стала преподавателем и работаешь в сельской школе, невзирая на трудности?»

Скука смертная!

Поняв, что материала здесь — на заметочку, я быстренько записала данные о производственно-социальных достижениях Петров Мумыркиных и Нин Пупыркиных и удалилась, чуя в соседней комнате знакомый запах незаменимого при всяком нашем празднике салата «оливье» и однозначный тайный звон. Было это зимой, вечером, уже стемнело, и мне выделили провожатого, как я ни отказывалась.

Год жизни с Сергеем протек ровно и спокойно. У меня было ощущение тихой домашней пристани. У меня была любимая молодежная газета, которая на глазах революционизировалась, и я принимала в этом самое горячее участие. У меня рос сын и радовал меня умом и прилежанием.

Но было — предчувствие.

Покой был, тишина была, но мне, повторяю который уже раз, счастье, счастье нужно было! — потому что мне, как многим подлым и эгоистичным людям, ужасно, блин, романтизма хотелось, любви неземной, такой, которая однажды вспыхнула к Спицыну — правда, тут же сгорев, но остатки тлели и жгли и не давали успокоиться.

Илья Сергеевич Боголей был столичной штучкой, поработал в московских газетах и даже женился на москвичке, но, скорее всего, браком гражданским, неофициальным. Потом что-то произошло (он никогда об этом не рассказывал), вернулся в родной город, здесь опять женился — и опять неудачно (в этом случае он вину брал на себя, говоря, что жена не выдержала его характера, а я, слушая это, думала: какой же в таком случае у нее самой-то характер?! Но не комментировала).

И вот Илья становится редактором нашей газеты. Ему тридцать четыре, мне двадцать восемь, я заведую отделом культуры, а вскоре становлюсь ответственным секретарем: разглядел Боголей мои таланты.

Как у всякой настоящей стервы, у меня нет подруг.

Но друг у меня был: пожилой невропатолог Штыро Яков Яковлевич, у которого я лечилась.

Да, лечилась и лечусь (но теперь уже не у него), потому что ведь напророчила себе ту самую дистонию, которая моего отца действительно гложет всю жизнь (при этом он жив-здоров, слава богу, как и мама, и оба еще довольно бодры). А дистония эта оказалась болезнью именно невропатологической. Я и травки-отвары пробовала, и таблетки, и массажи, и бассейн, и дозированные физические нагрузки, все равно временами бывали приступы: сердцебиение, слабость, страхи непонятные… Даже такое мощное лекарство, как Илья, не всегда помогало. Но вот беседы со стареньким Штыро, выяснилось, действуют на меня благотворнее всего.

— В сущности, вам нужен психотерапевт, психоаналитик, — сказал он мне. — Или просто человек, подпитывающий вас своей аурой.

— Вы меня подпитываете, — сказала я. — Я пью вашу кровь.

Однажды Илья явился с окровавленной повязкой на голове. Я перепугалась, мы поехали с ним в травмпункт. В машине я, само собой, стала спрашивать, что случилось. Он с досадой ответил: ничего особенного, хулиганы к девушке пристали, я вступился.

— Что за девушка?

— А я откуда знаю?

— Незнакомая?

— Абсолютно.

Девушки в многочисленных парфюмерных отделах огромного универмага все, как на подбор, миловидны, юны и стройны. И это неспроста, это, как выражается менеджер Руфатов, ТОРГОВАЯ ПОЛИТИКА!

Ему видней, он этой политике в Америке три месяца обучался. Продавщица дорогой парфюмерии не может быть уродиной, говорит он. Иначе никто не взглянет на нее, не остановится. А раз не взглянет и не остановится, то он, как покупатель, потерян. Но она и не должна быть слишком красивой. Потому что тогда будут глазеть только на нее, а на товар не обратят внимания. Она должна быть милой, симпатичной, обаятельной, уютной. Она должна быть в своем отделе прелестной хозяйкой, а покупатель должен почувствовать себя гостем. Почему я говорю «покупатель», а не «покупательница»? Потому что исследования показали, что в России женщина редко покупает сама себе дорогие духи, туалетную воду. Дезодорант, помаду, всякие кремы, туши, краску для волос и прочую косметику — еще да, это и дешевле, и только женщина всегда сама знает, что ей нужно. Дорогой же парфюм женщине покупает в большинстве случаев мужчина. Или он уже знает, что нужно женщине, или действует наугад. Или приходит вместе с женщиной, но покупает опять-таки он. Поэтому я говорю: ПОКУПАТЕЛЬ. О нем вы должны помнить и заботиться. Ни в коем случае не навязывать товар! Наш покупатель этого не любит. Главная задача: чтобы в вашем присутствии, то есть в присутствии очаровательной милой девушки, ему стало стыдно думать о деньгах. Надо, чтобы он почувствовал себя хотя бы на минуту богатым. Пусть он отдаст последние деньги, пусть он потом будет жалеть и ужасаться, что отдал за духи или одеколон (если себе) половину своего месячного заработка, но это будет потом. Итак, обаяние, приветливость, никакой навязчивости. Конечно, начнут поступать предложения о знакомстве. Принимать или не принимать — это ваше дело. Заставьте его сперва купить что-нибудь, а потом уж поступайте по усмотрению. Но упаси вас бог говорить с кем-то на личные темы больше двух минут! Потому что никакой покупатель не подойдет к продавщице, занятой разговором с мужчиной. Он обидится, он пройдет мимо, он — потерян. Ясно?

Такие лекции Руфатов читает всем девушкам, поступающим на работу. Не избежала ее и Ольга.

Потом он попросил ее встать, пройтись по кабинету. Потом сказал:

Через день он проезжал мимо — и вдруг захотелось зайти.

Она слегка удивилась.

— Зашел сказать спасибо, — сказал Илья. — Всем дамам в редакции очень понравился запах. Они даже вспомнили, что я не только редактор, но и мужчина еще. С вашей легкой руки — женюсь!

Намекает, что не женат, подумала Ольга. И сказала:

— Буду очень рада.

Илья не появился в универмаге ни завтра, ни послезавтра.

Он пришел через два дня. Поздоровался.

— Здравствуйте, извините, — сказала Ольга, занятая с покупательницей (Руфатов был прав только отчасти: женщины действительно покупали себе дорогие духи редко, но зато приценивались и бесплодно выбирали их постоянно).

Освободившись, она спросила:

— Ну, как голова? Я вижу, повязки уже нет.

А в субботу вечером она почувствовала, что заболевает. Кашель, насморк. Ольга думала о завтрашнем утре, понимала, что у нее есть правдашний повод отказаться от поездки, и не могла понять, рада она или огорчена, что заболела.

Илья приехал утром, увидел, что у Ольги покрасневшие глаза и кончик носа, голос хриплый.

— Так бывает, — сказал он. — Человеку не хочется что-то делать, и организм приходит на выручку: заболевает. Вы бы прямо сказали, что не хочется на мотоцикле ездить, и не пришлось бы болеть.

— Как будто я нарочно! — удивилась Ольга.

— Не вы. Ваше естество.

Вечером Ольга позвонила Илье и сказала:

— Знаете, у меня все прошло!

— Я же говорю, это нервная простуда была. Значит, теперь вам хочется прокатиться?

— Очень.

— Завтра в девять?