Будучи человеком естественным и эмоциональным, я всегда радостно отдавалась любому новому увлечению, будь то геология с геохимией или психология с педагогикой. Мне нравилось все — моделировать процессы рудообразования, разрабатывать теплозащиту для «Бурана», сочинять сценарии школьных спектаклей или вести занятия в литстудии. Жизнь, таким образом, была заполнена до отказа и не оставляла времени на какую-то особую рефлексию. Потребность выговориться, конечно, неотменима, но для этого были стихи — они падали сверху, как дождь, или прорастали, подобно траве, не требуя особенного волевого усилия. Но пару лет назад поэтесса Ольга Постникова сказала мне — знаешь ли ты, какое удовольствие — писать прозу?

Я не поверила, но вытащила на свет ветхую клеенчатую тетрадь — камчатские записки времен дипломной практики, прожила по новой впечатления одного дня и слепила первый рассказ. Процесс оказался затягивающим и совершенно непонятным. Когда ныряешь в стихотворение — видно далеко, а здесь — как с завязанными глазами. С опаской новичка я написала еще несколько и показала знакомым. Одни сказали — типичная проза поэта, со всеми плюсами и минусами, тайнами ремесла ты еще не овладела. Другие сказали — это женская проза, тут можно так увязнуть…

И я воодушевилась — будто накануне очередной авантюрной вылазки в нехоженые места.

Экспедиция может найти алмазную трубку, а может вернуться ни с чем, однако это не отменяет увлекательности самого похода.

Спасибо журналу «Знамя» — мой стихотворный дебют тоже когда-то состоялся на этих страницах («Темный аквалангист». Стихи. 2002, № 9).

Она сидит на веранде ко мне спиной, пуская мыльные пузыри. Радужные сферы, медленно отрываясь от соломинки, плывут в теплом воздухе, делая его объемным. Вот два пузыря столкнулись и приклеились друг к другу — получилась двухэтажная фигурка вроде снежной бабы, чудом не лопнула, к ней притягивается третий пузырь — так и плывут уродцем среди стаи абсолютно идеальных форм.

Идеальных — так же идеальна ее спина под обтягивающей черной футболкой с глубоким вырезом, чудный изгиб шеи, пучок гладко причесанных темных волос.

Я что же — любуюсь?

Дивный цветок в моем саду? Чудовищный коллаж — интересно, чьи равнодушные ножницы вырезали из черной бумаги прекрасный силуэт и вклеили его в самую середину неухоженного газона, заросшего одуванчиками? Одуванчики теплые, растрепанные, презирающие чистоту линий и радующие глаз только цветом, а в середине пылкого зелено-золотого — капля черно-идеального — господи, почему же я так падка на форму? Я не могу отвести от нее глаз, я буравлю ее своим взглядом, неужели она не чувствует совсем ничего?

Спина так же безмятежна, хрупкие лопатки невинны, как ангельские крылья — господичтожеты делаешьсомной — я прохожу мимо, искоса вглядываясь в лицо, — наяда? дриада? черный ангел? явно не от мира сего. И это надмирное совершенство делает мою печаль вполне переносимой, она становится «печаль светла», и я никому этого не расскажу, потому что сумасшедшей меня тогда сочтут даже самые понимающие подруги.