Человек бежал ночью с острова в море, в неспокойную погоду, на индейской лодке. Никто не видел, когда и как он пробрался из крепости на пустынный берег, как успел сговориться с гребцом-индейцем. Они отплыли перед самым рассветом, в час, когда спали даже крепостные собаки. Только поздно утром спохватились часовые, но не нашли уже ни следа на берегу, ни темной точки на горизонте. Беглеца звали Лопе Бенито Санчес.

Утром волнение на море усилилось. Большая лодка из цельного ствола шла, неуклюже покачиваясь на волнах. Гребец-индеец греб стоя; Лопе Санчес сидел на днище лодки. Индеец поднимал то один, то другой конец единственного весла, лодка шла тихо, тупым носом зарываясь в волну. Волна крепла, лодку раскачивало все сильнее. Лопе посидел недолго, потом привстал и взял весло из рук индейца.

Путь был недалекий, но трудный: с острова Черепахи к форту Мира, на Эспаньолу, семь - восемь морских миль под ветром, в открытом море. Только индейцы отваживались иногда пускаться на лодках в такой путь. Решился и Лопе Санчес.

Двое людей гребли весь день, до темноты. Упрямая волна поднималась все выше, все сердитее; у Лопе ныли плечи, горели ладони, он то греб, то отдавал весло индейцу, а сам валился на днище лодки. Берег был недалек, но их относило все время восточным ветром, и лодка, казалось, не движется вперед. Ночь Лопе Санчес помнил плохо, волны рвали весло из рук, лодка тяжко скрипела. Раза два тихо вскрикнул индеец: казалось, весло вот-вот выпадет из рук. Лопе сжимал зубы и не отдавал весла волнам.

Утром снова греб индеец. Солнце поднялось, зеленым ядовитым блеском полнилось море от края до края, солнце беспощадно жгло голову и плечи. Индеец греб и греб, пока не свалился на доску, приколоченную с борта на борт. Лопе накрыл индейцу голову и спину обрывком парусины, черным от смолы, и снова взял весло в руки.